СВОБОДА ВЫРАЖЕНИЯ МНЕНИЙ

После того, как политический деятель G.-M. выступил с речью, в которой предлагал увеличить семейные пособия австрийским женщинам и сократить такие пособия для женщин-иммигранток, журналист O. и несколько других лиц обратились в прокуратуру с заявлением об обвинении G.-M. в ряде преступлений, включая разжигание ненависти и нарушение запрета на национал-социалистическую деятельность. Когда же государственный обвинитель отказался выдвинуть против G.-M. обвинение, O. опубликовал в издаваемом им журнале полный текст своего заявления. Как утверждалось в заявлении, G.-M. в своем выступлении умышленно внушал идею, что прерывание беременностей иммигрантками соответствовало бы интересам народа Австрии, и осуществлял или публично одобрял действия, которые соответствовали целям национал-социалистов. G.-М. возбудил против О. и других лиц, подписавших заявление, уголовное дело по частному обвинению в клевете. Он также потребовал немедленно наложить арест на соответствующий номер журнала. Земельный суд по уголовным делам прекратил производство по делу О. за отсутствием в его деянии состава преступления, поскольку публикация содержала оценочные суждения, а не ложные утверждения о каких-то позорящих действиях. Это решение было отменено палатой апелляционного суда, и дело было вновь направлено в земельный суд. При этом апелляционный суд счел, что авторы публикации пренебрегли этическими нормами журналистики, выйдя за рамки сравнительного и критического анализа [комментируемых] заявлений и приписывая их авторам мотивы, которые в явном виде в заявлениях не выражались. Дело против О. было выделено в отдельное производство, поскольку остальные лица, подписавшие заявление в прокуратуру об обвинении G.-M., не имели отношения к журнальной публикации и в отношении их дело впоследствии было прекращено. Земельный суд, приговор которого был подтвержден апелляционным судом, распорядился опубликовать в журнале информацию о процессе против О. и в мае 1984 г. заслушал показания G-M. и О. Последний утверждал, что написанное им является правдой, достаточным доказательством чего служит совпадение выражений в журнальной публикации и в заявлении в прокуратуру, и что, сообщая о своих подозрениях, он лишь выполнял предусмотренную законом обязанность (что является оправдывающим обстоятельством при обвинении в клевете), даже если данная им при этом правовая оценка заявлений G.-M. была ошибочной. Суд счел, что предшествующее решение апелляционного суда о наличии в деяниях О. объективных признаков преступления клеветы имеет для него обязывающую силу, и определил, что в деле присутствуют и субъективные признаки преступления, поскольку О. признал, что намеревался привлечь внимание к тому, что он считал национал-социалистским образом мыслей G.-M. По мнению суда, то обстоятельство, что критикуемые заявления действительно имели место, не является достаточным оправдывающим обстоятельством, поскольку эти заявления не могли быть однозначно истолкованы как национал-социалистские или преступные, допуская и иные толкования; равно не является оправдывающим обстоятельством и тот факт, что публикация была сформулирована в тех же выражениях, что и заявление О. в прокуратуру, поскольку в публикации он не ограничивался тем, что волен сделать каждый: изложением подозрений в совершении преступления, а пошел значительно дальше, и, следовательно, акт публикации не составляет исполнения накладываемых законом обязанностей. Суд признал О. виновным и приговорил его к штрафу в размере 4 000 шиллингов, наложил арест на тираж соответствующего номера журнала и обязал журнал опубликовать это решение. Суд постановил также выплатить G.-M. компенсацию в размере 5 000 шиллингов. Хотя О. несколько раз требовал предоставить ему копию протокола судебного заседания, но получил он ее только одновременно с копией судебного решения. Затем О. потребовал внести исправления в протокол судебного заседания, в котором, как он утверждал, были опущены некоторые заявления G.-M. об иммиграции и связанных с ней вопросах социальной политики, существенные для оценки доказательств истинности выдвинутых О. обвинений. Земельный суд, заслушав судебного стенографиста, отклонил ходатайство О. на том основании, что спустя пять месяцев после судебного заседания судья не помнит деталей заявлений, однако констатировал, что, хотя данные конкретные заявления и не отражены в стенограмме, другие аналогичные заявления в ней имеются. Апелляционная жалоба О. слушалась тем же составом суда, который до этого отменил решение о прекращении дела против него (хотя в то время О. знал только, что на обоих судебных заседаниях председательствовал один и тот же судья), и была отклонена. Апелляционный суд определил, что, хотя решение земельного суда по поводу протокола было окончательным, нет свидетельств, что суд в ходе своего заседания не удовлетворил каких-либо ходатайств, относящихся к протоколу заседания, и, в любом случае, заявления, о которых идет речь, не имели отношения к решению суда по существу дела. Суд также постановил, что, хотя предшествующее решение апелляционного суда не являлось для земельного суда обязывающим в части, касавшейся квалификации преступления, у земельного суда не было причин игнорировать это решение, поскольку решающим обстоятельством является необоснованное приписывание G.-M. определенных побуждений, которых тот не выражал в явной форме, и следовательно, предметом разбирательства по данному делу является не правовая оценка заявлений G.-M. (возможно, ошибочная), а урон, нанесенный его репутации вследствие такой интерпретации данных заявлений, которую нельзя объективно вывести из их текста. По оценке апелляционного суда, земельный суд был прав и в своем утверждении, что истинность выдвинутой О. критической интерпретации должна быть доказана, и в том, что не счел ее доказанной. Более того, публикация не может быть оправдана правом сообщать о подозрениях в совершении преступления или исполнением накладываемых законом обязанностей, поскольку она неподобающим образом, без достаточных фактических оснований приписывала G.-M. национал-социалистические взгляды. О. потребовал от Генерального прокурора в интересах защиты законности объявить приговор юридически ничтожным, но тот сообщил О., что не намерен предпринимать никаких действий. О. жаловался на нарушение его права на справедливое судебное разбирательство независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона, и права на свободу выражения мнений вследствие судебного процесса по обвинению его в клевете и вынесения обвинительного приговора.

Комиссия установила (19-2) нарушение ст. 10, а также установила (20-1) нарушение ст. 6(1), допущенное в ходе рассмотрения дела в апелляционном суде, но не установила (единогласно) нарушения ст. 6(1) при рассмотрении дела в земельном суде.

Суд постановил, что 1) предварительное возражение властей Австрии, состоящее в том, что жалоба О. подана по истечении шести месяцев после вынесения судом окончательного решения, должно быть отклонено а) в отношении основной жалобы, поскольку Суд счел, что она была отправлена по почте до истечения шести месяцев после устного объявления окончательного решения апелляционного суда, и b) в отношении жалобы на отказ внести изменения в протокол заседания, поскольку исчисление срока для подобных процессуальных решений начинается только с того момента, когда принято окончательное решение по существу дела, даже если эти решения стали окончательными еще до завершения судебного разбирательства: если бы жалобы, касающиеся процессуальных решений, должны были бы направляться раньше, разбирательство дел во внутригосударственных судах оказалось бы излишне затянуто и осложнено; 2) поскольку О. объявил в Суде, что он полностью (за одним исключением) согласен с заключением Комиссии, что отказ внести изменения в протокол судебного заседания не составлял нарушения ст. 6(1) ЕКПЧ, и не настаивал на дальнейшем рассмотрении этого вопроса, у Суда нет причин рассматривать этот вопрос; 3) хотя заключение земельного суда, в соответствии с которым он посчитал себя связанным решением апелляционного суда о наличии объективных признаков преступления, противоречит внутригосударственному праву, оно не составляет нарушения ст. 6(1), и фактически земельный суд еще до этого решения рассмотрел имевшиеся доказательства по делу и пришел к полностью мотивированному выводу о виновности О., а апелляционный суд с этим выводом согласился; 4) жалобы О. по поводу того, что апелляционный суд, который повторно слушал дело, не был “созданным на основании закона” и не был “беспристрастным”, поскольку судьи вопреки требованиям уголовно-процессуального кодекса не взяли самоотвода и повторно участвовали в слушаниях, по своему содержанию совпадают [друг с другом], и неисполнение требований внутригосударственного права означает в данном случае, что апелляция О. слушалась судом, беспристрастность которого, с точки зрения этого права, вызывает сомнения; 5) хотя [добровольный] отказ от права, гарантированного ЕКПЧ, допустим, но этот отказ должен быть установлен недвусмысленным образом, а по отношению к О. не было установлено, что он отказывается от своего права на рассмотрение его дела “беспристрастным судом”: каково бы ни было его отношение к участию председателя суда в первом слушании дела, о том факте, что в первом слушании дела участвовали и двое судей, он узнал лишь тогда, когда повторное слушание давно закончилось, и, следовательно, в этом отношении ст. 6(1) была нарушена; 6) осуждение О. по обвинению в клевете составляло “вмешательство в осуществление права на свободное выражения мнения”, “предусмотренное законом” и направленное на “защиту репутации или прав других лиц”; 7) плюрализм мнений, терпимость и широта взглядов, без которых невозможно существование “демократического общества”, требуют свободы выражения не только по отношению к той “информации и идеям”, которые встречают [в обществе] одобрение или рассматриваются как безобидные или нейтральные, но и по отношению к взглядам, которые оскорбляют, шокируют или вызывают тревогу, и ст. 10 предоставляет защиту как форме, в которой эта информация и идеи распространяются, так и содержанию; 8) свобода печати дает обществу наилучшее средство выявлять и формировать мнение о взглядах и позициях политических лидеров, а свобода политических дискуссий составляет самую суть концепции демократического общества, на которой основана ЕКПЧ в целом; 9) пределы допустимой критики по отношению публичному политику шире, чем по отношению к частному лицу, и требования защиты достоинства политика должны соизмеряться с интересами защиты открытого обсуждения политических вопросов; 10) задача Суда состоит в том, чтобы рассматривать отдельные оспариваемые юридические решения в контексте дела в целом (включающем публикацию О. и контекст, в котором она появилась) и добиваться, чтобы а) власти государства применяли стандарты, соответствующие данным принципам, и при этом b) основывались на адекватной оценке относящихся к делу фактов; 11) размещение в журнале текста, содержащего информацию о предполагаемом преступлении, способствовало публичному обсуждению политического вопроса, представляющего широкий общественный интерес; 12) провоцирующая форма, которую носила критика, содержащаяся в публикации О., привлекала внимание общественности к предложению, которое само должно было шокировать многих людей, а политик, который выражает свои взгляды подобным шокирующим образом, сам сознательно ставит себя под огонь критики журналистов и общественности; 13) предметом спора были не приведенные в публикации факты, а их анализ, который должен рассматриваться лишь как оценочное суждение, выражающее мнение авторов о данном предложении политика; 14) требование, чтобы О. доказал истинность своих утверждений, невыполнимо и представляет собой нарушение свободы [выражения] мнений; 15) публикация не могла своей формой ввести в заблуждение сколько-нибудь значительное число читателей и заставить их предположить, что против G.-M. возбуждено уголовное дело или что он признан виновным, а, принимая во внимание важность вопроса, нельзя утверждать, что, выбирая данную форму [публикации], О. злоупотребил свободой выражения мнения; 16) поскольку вмешательство в осуществление O. его права на свободное выражение мнения не было необходимым в демократическом обществе, оно составляет нарушение ст. 10; 17) Суд не правомочен требовать от властей Австрии реабилитации О., отмены второго решения апелляционного суда и аннулирования ареста тиража журнала; 18) О. должно быть выплачено 18 123,84 шиллингов в качестве возмещения расходов на уплату штрафа и выплат, присужденных в пользу частного обвинителя, поскольку эти его расходы непосредственно связаны с нарушением ст. 10; 19) О. не следует выплачивать 1 шиллинга в качестве символической компенсации за конфискованный выпуск журнала и 38 280 шиллингов в возмещение стоимости публикации информации о процессе по делу о клевете, поскольку эти убытки понесли владельцы издания, а О. не представил никаких объяснений суду, почему именно он имеет право на получение компенсации по этим статьям; 20) хотя О. мог понести известный ущерб из-за растерянности, тревоги и неуверенности, вызванных уголовным преследованием, само установление факта нарушения является достаточным справедливым возмещением; 21) О. должны быть возмещены судебные издержки и расходы в размерах 85 285 шиллингов, связанные с рассмотрением его дела в Австрии и в органах ЕКПЧ; 22) его требования дополнительной выплаты 11% к указанным суммам должно быть отклонено, так как в установленный срок не были представлены никакие подтверждения [соответствующего ущерба].

Судья Тор Вильялмсон (Thor Vilhjalmsson) в особом мнении заявил, что 1) данное дело следовало бы решать путем такого толкования ст. 10, которое учитывало бы закрепленный в ст. 8 принцип уважения частной жизни, тогда как вопрос, содержала ли спорная публикация исключительно оценочные суждения, не имеет решающего значения; 2) уголовно-правовой контекст, в котором О. формулировал свою критику, переводит эту критику из политической дискуссии в личные нападки, а, следовательно, превращает ее в посягательство на частную жизнь; 3) содержание документа отличается серьезными преувеличениями, а поскольку цели нацистов составляют определенную совокупность фактов, и заявление G.-M. также представляет собой факт, то суждение о том, что данное заявление отражает упомянутые цели, – это суждение, не оценочное, а фактическое; 4) О. переступил пределы свободы слова и совершил правонарушение, посягнув на репутацию человека.

Судья Матшер (Matscher) в особом мнении (которое одобрил судья Биндшедлер-Роберт), заявил, что 1), хотя он не возражает против снисходительного по отношению к О. решения рассматривать его жалобу как поданную до истечения установленного срока, ст. 38(3) правил процедуры КПЧ все же должна толковаться в том смысле, что дата, которая стоит на жалобе, может иметь решающее значение только в том случае, если лицо, от которого она исходит, в состоянии доказать, что жалоба действительно была отправлена именно в этот день; 2) хотя пределы допустимой критики по отношению публичному политику шире, чем по отношению к частному лицу, О., воспроизводя текст направленного им в прокуратуру заявления об [уголовном] обвинении, создавал у рядового читателя впечатление, что против G.-M. действительно возбуждено уголовное преследование; 3) такие действия выходят за рамки допустимой критики, и, поскольку О. пренебрег “обязанностями и ответственностью”, с которыми связано осуществление свободы выражения мнения, его осуждение нельзя рассматривать как меру, не являющуюся необходимой [в демократическом обществе] и как несоразмерную меру, как это понимается для целей ст. 10(2); и 4) требование к О. доказать истинность своих обвинений не было невыполнимым и не ограничивало его свободу выражения мнений, поскольку его заявление об обвинении не является оценочным суждением, но утверждением (необоснованным) о фактах, которые сами по себе подлежат доказыванию.

Судья Мартенс (Martens) в совпадающем мнении заявил, что Суд должен оставить оценку обоснованности предварительных возражений [властей государства] на усмотрение КПЧ и не вдаваться в повторное их рассмотрение, как это имело место в данном разбирательстве, поскольку а) нет оснований считать подход Комиссии неудовлетворительным, b) рассматривая вопрос, правильно ли Комиссия применяет собственные правила процедуры, Суд вторгается в сферу, которая относится к компетенции Комиссии и с) расхождения во мнениях между Комиссией и Судом могут приводить к ситуациям, когда заявитель услышит, что он на день опоздал со своей жалобой, после того, как он уже потратит пять или шесть лет на тяжбу в органах ЕКПЧ.

Судья Моренилла (Morenilla) в совпадающем мнении, заявил, что, столкнувшись в данном деле с исключительным характером предварительных возражений, Суд упустил возможность пересмотреть установившуюся практику рассмотрения вопросов о допустимости возражений и целиком предоставить Комиссии рассмотрение всех вопросов о приемлемости, уважая “окончательность” ее решений по данным вопросам.

Содержание

Временный судебный запрет на публикацию частично оправдан – ст. 10 ЕКПЧ

Дело “Обсервер” и “Гардиан” против Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии

THE OBSERVER AND GUARDIAN v UNITED KINGDOM, Решение ЕСПЧ от 26 ноября 1991 г. Ser A No 216

W., бывший сотрудник секретной службы, написал книгу, посвященную организации, методам деятельности и личному составу службы и ее, якобы, противозаконным операциям. Частично этот материал был опубликован ранее в книгах P., а также пространно обсуждался в телевизионном интервью, показанном в Соединенном Королевстве. Власти Соединенного Королевства не предпринимали практически никаких мер против авторов и СМИ, издававших примерно тогда же книги и выпускавших телевизионные программы на ту же тему, однако возбудили судебные слушания в Австралии, требуя запретить там публикацию книги W. на том основании, что W. разгласил в ней сведения, конфиденциальность которых обязался сохранять при поступлении на службу. W. и его издатели приняли на себя обязательство воздержаться от публикации до окончания слушаний, однако слушания еще не закончились, когда O. и G.– две британские газеты – сообщили о них и подробно изложили содержание книги W., включая приведенные в ней обвинения против сотрудников секретной службы в неподобающих, преступных и антиконституционных действиях. Хотя статьи, опубликованные в газетах, содержали ссылки на конфиденциальные источники информации, значительная часть приведенных сведений еще до этого была опубликована в других изданиях. Однако английские суды сочли, что наиболее вероятными источниками информация были издатели книги W. или сам W. и его адвокаты. Правительство потребовало бессрочного судебного запрета на публикацию в O. и G. материалов из книги W., поскольку публикация этих материалов квалифицировалась как разглашении секретной информации, причинение ущерба деятельности секретной службы и ее личному составу, подрыв доверия к ней со стороны дружественных стран, а также увеличивала риск появления новых публикаций такого рода, написанных действующими и бывшими сотрудниками службы. 26 июня 1986 г. правительство ex parte [в одностороннем порядке] добилось временного судебного запрета на дальнейшие публикации подобного рода до завершения основного процесса, а 11 июля после слушаний inter partes [с участием обеих сторон] было подтверждено, что этот запрет – с многочисленными поправками – останется в силе. Суд вынес решение о запрете, поскольку а) разглашение информации, полученной W., составляло разглашение секретной информации; b) O. и G. выразили намерение публиковать информацию, полученную от W., даже если такая информация ранее не предавалась огласке, в том числе и информацию, относящуюся к якобы имевшей место незаконной деятельности секретной службы, с) поскольку запрет публикаций носил лишь временный характер, тогда как отказ суда наложить этот запрет мог бы принести непоправимый вред и нарушить прерогативы правительства, конфликт между общественными интересами, требовавшими предотвратить публикацию, и общественными интересами, требовавшими допустить ее, на данном этом этапе должен был быть разрешен в пользу первых до тех пор, пока суд не убедится, что судебный процесс способен обеспечить достаточную защиту общественных интересов; d) существуют веские основания считать, что для деятельности службы жизненно важно отсутствие сомнений в конфиденциальности, и если бы стало известно, что ее старшие офицеры могут беспрепятственно разглашать сведения, которые узнали, выполняя свои служебные обязанности, возникли бы трудности и эффективное исполнение функций службы было бы серьезным образом затруднено; и е) не существовало причин, по которым данная информация должна была быть опубликована немедленно, а не после завершения процесса, поскольку предполагаемые незаконные действия имели место в [достаточно отдаленном] прошлом. 25 июля 1986 г. запрет на публикацию был поддержан апелляционным судом со следующими оговорками: не запрещаются а) прямое цитирование тех фрагментов книги W., которые заимствованы из книг P. или телевизионной программы; b) материалов, разглашенных в ходе открытых судебных слушаний в Австралии, если это непосредственно не запрещено судьей, и c) честных и точных отчетов о слушаниях в парламенте и в судах. Первоначально было дано разрешение на подачу апелляции в Палату лордов, но затем разрешение было отозвано в свете решений, которые Палата уже приняла к тому времени по [аналогичным] делам против других газет (см. ниже). Последующие слушания в австралийском суде подробно освещались в британских СМИ, и в марте 1987 г. австралийский суд отказался продлить запрет на публикацию, поскольку большая часть информации не была более конфиденциальной, а публикация остальной не могла причинить ущерба британскому правительству или его секретной службе. Апелляционный суд Австралии после слушаний отложил вынесение решения, и с ответчиков были взяты обязательства не возобновлять публикацию, пока рассмотрение апелляции продолжается. Тем временем 27 апреля 1987 г. появилось обширное изложение некоторых обвинений, содержавшихся в книге W. Британская газета I., которая напечатала это изложение, предположительно использовала копию рукописи W. О появлении этого изложения сообщили две другие британские газеты. Подобные сообщения появились также в газетах Австралии и Соединенных Штатов. Генеральный атторней возбудил уголовное дело по обвинению в неуважении к суду (т.е. в действиях, направленных на воспрепятствование отправлению правосудия и его непредвзятости) против трех британских газет, а O. и G. ходатайствовали о снятии с них запрета на публикацию, поскольку с тех пор, как этот запрет был наложен, обстоятельства существенно изменились. Рассмотрение этого ходатайства было, однако, отложено до завершения рассмотрения дела против I. – сначала в Высоком суде, а потом – в апелляционном. Пока продолжалось рассмотрение дела в судах, британская газета S.T., получив права на публикацию книги W. в отдельных номерах с продолжением, опубликовала выдержки из нее в своих вечерних выпусках 12 июля с тем, чтобы избежать риска возбуждения дела о наложении запрета. Время было выбрано таким образом, чтобы публикация появилась одновременно с выходом 14 июля книги W. в Соединенных Штатах. Тогда генеральный атторней возбудил против редактора и издателей S.T. дело по обвинению в неуважении к суду, поскольку их действия свели на нет запрет на публикацию, введенный по отношению к O. и G. После того, как книга W. было издана в Соединенных Штатах, и правительству дали понять, что воспрепятствовать ее публикации там не удастся, в Соединенное Королевство было ввезено – лично или по почте – значительное количество экземпляров этой книги. Правительство сочло, что попытка запретить ввоз книги окончилась бы неудачей, но предприняло шаги, чтобы предотвратить ее распространение через книжные магазины и библиотеки. 15 июля апелляционный суд решил, что [факт] публикации в I. и еще в двух других газетах изложения книги W. может образовывать состав правонарушения – неуважения к суду – и передал дело в Высокий суд с тем, чтобы установить, имело ли место специальное намерение воспрепятствовать правосудию. В результате этого решения запреты на публикацию, поддержанные апелляционным судом в июле 1986 г., были признаны обязательными для всех СМИ. Однако S.T. заявила, что продолжит публикацию отрывков из книги W., если только суд не запретит ей этого, и генеральный атторней обратился в суд, чтобы воспрепятствовать публикации. Суд отклонил ходатайство атторнея о наложении запрета на публикацию в S.T., а затем высокий суд снял наложенные в 1986 г. запреты на публикацию и в других СМИ. Однако апелляционный суд впоследствии подтвердил эти запреты, хотя и с изменениями: было разрешено публиковать общее резюме обвинений, выдвинутых против секретной службы. 30 июля 1987 г. Палата лордов вынесла решение о сохранении запретов (без изменений, внесенных апелляционным судом) вплоть до вынесения решения по делу о разглашении секретной информации с оговоркой, которая разрешала сообщать, что именно было изъято из протокола судебного разбирательства в Австралии. В Австралии апелляции против отказа в запрете публикации были оставлены без удовлетворения, тогда как подобный процесс в Гонконге был выигран, но в Новой Зеландии – проигран. В результате книга была опубликована и разошлась по всему миру. Дело по обвинению в разглашении секретной информации против O., G. и S.T. первоначально слушалось в высоком и в апелляционном судах, а затем было разрешено Палатой лордов, которая 13 октября 1988 г. постановила, что запреты на публикацию должны быть сняты, поскольку с распространением книги по всему миру они стали излишними. Палата также постановила, что а) статьи, опубликованные в O. и G., не содержат информации, наносящей ущерб общественным интересам, и не нарушали обязательства сохранять конфиденциальность; b) публикация в S.T. является нарушением обязательства сохранять конфиденциальность, а поскольку газета не может сослаться в свою защиту на наличие предшествующей публикации или на раскрытие правонарушения, она обязана представить отчет о доходах, полученных от публикации; с) в дальнейшем снимаются все ограничения на сообщения о содержании книги и на публикацию отрывков из нее и d) в дальнейшем не следует препятствовать газетам печатать любую информацию, полученную от сотрудников или бывших сотрудников секретной службы по поводу утверждений, содержащихся в книге W. Впоследствии I. и S.T. были признаны виновными в неуважении к суду, но апелляционный суд отменил решение об уплате ими штрафов. O. и G. жаловались на неправомерное ограничение их свободы выражения мнения, на отсутствие эффективныых средств правовой защиты и на дискриминацию.

Комиссия установила (6-5) нарушение ст. 10 в связи с наложением временных – с 11 по 30 июля 1987 г. – запретов на публикацию, нарушение ст. 10 в связи с наложением временных – с 30 июля 1987 г. по 13 октября 1988 г. – запретов на публикацию и не установила нарушений ст. 13 и 14 ЕКПЧ.

Суд постановил, что 1) ограничения, являвшиеся предметом жалобы, составляли в отношении O. и G. вмешательство в осуществление права на свободное выражение мнения; 2) хотя судебное дело о разглашении секретной информации поднимало правовые вопросы, которые не могли быть прояснены до вынесения судебного решения по существу дела, наложенные ограничения были предусмотрены законом, поскольку принципы, которыми руководствуется суд при запрещении публикации, известны из прецедентов с достаточной ясностью, чтобы дать O. и G. основания ожидать введения временного запрета, и, следовательно, этот запрет был и приемлемой, и в достаточной мере предвидимой мерой; 3) поскольку непосредственной или основной целью запрета было обеспечение авторитета правосудия, которое включает в себя и защиту прав тяжущихся сторон, а еще одной целью – защита государственной безопасности, эти ограничения преследовали правомерную цель; 4) хотя пресса не должна злоупотреблять свободой выражения мнений, на нее возложена обязанность распространять информацию и идеи, представляющие общественный интерес, и у нее есть право получать такую информацию и идеи с тем, чтобы играть в обществе важную роль “сторожевого пса”; 5) хотя ст. 10 явным образом не запрещает вводить предварительные запреты на публикацию как таковые, опасности, связанные с применением таких запретов, требуют взвешенного подхода к их применению, особенно в отношении прессы, поскольку задержка публикации новостей может лишить их какой-либо ценности и интереса; 6) до того, как судом впервые были введены запреты на публикацию (с 11 июля 1986 г. по 30 июля 1987 г.), O. и G. выражали намерение публиковать материалы вне зависимости от того, были ли они уже опубликованы, а что именно содержалось в книге W., – еще не было в точности известно, и имелись достаточные основания предполагать, что газеты могут разгласить сведения, которые нанесут ущерб секретной службе, при этом было маловероятно, что абсолютно все в этой книге представляет настолько серьезный общественный интерес, чтобы пренебречь ради него соображениями государственной безопасности; 7) принимая во внимание имеющееся у государственных властей в определенных пределах право на усмотрение, английские суды были вправе счесть запрет на публикацию [адекватным] средством судебной защиты, применение которого было необходимо, чтобы исключить преюдициальный эффект в деле против W. о разглашении секретной информации и защитить государственную безопасность, и для целей ст. 10(2) основания для подобного вывода следует считать достаточными; 8) запреты на публикацию относились к сведениям, реальным или мнимым источником которых был W. как сотрудник секретной службы, эти запреты не препятствовали O. и G. вести кампанию с требованием расследования деятельности службы или публиковать уже преданные гласности материалы, а также добиваться изменения или снятия судебных запретов (что они и делали); 9) хотя запреты оставались в силе в течение более чем года, сведения, к которым они относились, нельзя было отнести к особо срочным, тогда как для расследования дела о разглашении секретной информации требовалось время и в связи с ним возникли сложные спорные вопросы факта и вопросы права; 10) (14-10) таким образом, государственные власти имели основания счесть первоначальные запреты необходимыми в демократическом обществе, и следовательно, нарушения ст. 10 ЕКПЧ не было; 11) публикация книги W. в Соединенных Штатах изменила ситуацию, поскольку а) ее содержание перестало быть предметом догадок и предположений и секретность содержащихся в ней сведений была нарушена, и b) она могла быть ввезена из Соединенных Штатов [в Великобританию] безо всяких ограничений; 12) хотя дальнейшая публикация материалов книги W. все еще могла иметь преюдициальный эффект в отношении дела о постоянном запрете публикации этой книги, для целей ЕКПЧ соображения защиты прав генерального атторнея как тяжущейся стороны больше не оправдывали засекречивания содержащихся в книге материалов; 13) защита интересов государственной безопасности превратилась из защиты секретности информации в защиту репутации секретной службы и в содействие ее эффективности, что уже не может служить достаточным оправданием для ограничения свободы, поскольку а) сомнительно, чтобы эти цели могли быть достигнуты в результате судебных мер против O. и G., b) в свете интереса, проявленного к доходам от книги, вызывает сомнение правомерность использования этих судебных процессов для примерного наказания W. с тем, чтобы отбить охоту у других следовать его примеру, с) сохранение ограничений помешало газетам пользоваться их правом и исполнять их долг распространять уже открытую информацию, представляющую общественный интерес; 14) сохранение ограничений после 30 июля 1987 г. более не было необходимым в демократическом обществе и составило нарушение ст. 10; 15) различия в наложенных ограничениях между газетами, издававшимися в Англии и заграницей, возникли из-за того, что на последние, в отличие от O. и G., не распространялась юрисдикция английских судов, а следовательно, не было и нарушения ст. 14 ЕКПЧ; 16) поскольку а) за O. и G. оставалось право поставить перед судом вопрос о запретах как о нарушении свободы выражения мнения, b) [участники Конвенции] не связаны обязательством инкорпорировать ЕКПЧ во внутригосударственное право и с) ст. 13 не гарантирует такого средства защиты, как оспаривание перед государственными органами внутригосударственных законов, противоречащих ЕКПЧ, – ст. 13 не нарушена; и 17) в соответствие со ст. 50, O. и G. должны быть возмещены издержки в размере 100 тыс. ф. ст.

В особом мнении судья Петтити (Pettiti), к которому присоединился судья Пинейро Фаринья (Pinheiro Farinha), отметил, что 1) нарушение ст. 10 имело место уже в связи с первым периодом запрета, поскольку общественность была лишена возможности получить информацию о деятельности государственных органов, а у государства есть иные средства защитить свои секреты; и 2) публикация [книги] за рубежом была в данном случае несущественна, поскольку секретность [содержащихся в ней сведений] была нарушена еще до этого другими книгами и телевизионными программами.

Судья Уолш (Walsh), в особом мнении счел, что а) основные обвинения [в адрес секретной службы], приведенные в газетах, уже были сформулированы таким образом, чтобы навести на мысль, что одним из источников их был W., b) O. и G. ни прямо, ни косвенно не пытались получить от W. других сведений, относящихся к секретной службе, и с) в первом ходатайстве о наложении судебного запрета на публикацию не было ясно сказано, что угроза разглашения секретной информации неминуема, поэтому обстоятельства дела не таковы, чтобы относить первоначально наложенные запреты к числу ограничений, допустимых в рамках ст. 10(2).

В особом мнении судьи Де Мейера (De Meyer), к которому присоединились судьи Петтити (Pettiti), Руссо (Russo) , Фойгель (Foighel) и Биги (Bigi), утверждалось, что предварительная цензура даже в форме судебного запрета на публикацию (временного ли или постоянного) не может использоваться ни при каких обстоятельствах, за исключением состояния войны или чрезвычайного положения.

Судья Де Мейер, к которому присоединился судья Петтити, заявил особое мнение, сочтя, что права, закрепленные в ЕКПЧ, имеют обязывающую. силу для законодательной, исполнительной и судебной властей как законы прямого действия, обладающие верховенством по отношению ко всем остальным законам страны.

В особом мнении судья Валтикос (Valticos) счел, что, хотя государства и не приняли на себя обязательств включить ЕКПЧ во внутригосударственное право, они должны ввести в силу ее положения, причем страны, конституционная система которых не обеспечивает этого автоматически, должны сделать это явным образом, сопровождая это, если необходимо, принятием специальных норм, определяющих применение норм общего характера или адаптирующих внутригосударственную систему к новым стандартам.

В особом мнении судья Мартенс (Martens) счел, что 1) общество больше заинтересовано в получении информации, чем в предотвращении разглашения секретных сведений; 2) бремя доказывания того, что требования ст. 10(2) выполнены, лежит на стороне, которая хотела бы ввести ограничения, пресса же не должна отбиваться от ограничений, доказывая, что распространение информации важнее, чем сохранение секретности; 3) предварительный судебный запрет на публикацию должен накладываться лишь тогда, когда суд убедится, что ходатайство о постоянном запрете будет удовлетворено; 4) судья, наложивший первоначальный запрет, не основывал свое решение на приемлемой оценке относящихся к делу фактов, поскольку он никогда не рассматривал вопрос, сумеет ли правительство с помощью этого запрета достичь поставленной цели – предотвратить публикацию книги W.; 5) поскольку возможность законным образом опубликовать книгу в Соединенных Штатах практически не позволяла предотвратить действия W. даже после того, как начались судебные действия в связи с разглашением секретных сведений, – временный запрет на публикацию вообще не следовало бы накладывать.

В особом мнении судья Пекканен (Pekkanen) счел, что предварительный запрет может быть наложен на прессу в исключительных обстоятельствах и на короткий срок, в данном же случае он был не нужен и не являлся эффективным средством сохранения status quo, а конфиденциальность уже была нарушена предшествующими публикациями.

В особом мнении судья Моренила (Morenilla) счел, что 1) никакого деления на два периода не было, поскольку все судебные решения относились к одному и тому же промежуточному производству по делу, а O. и G. подвергались, по существу, одним и тем же ограничениям; 2) правительство не доказало, что статьи, опубликованные O. и G., или разглашения, которых опасались со стороны W., реально нанесли или могли бы нанести непосредственный, немедленный и непоправимый ущерб секретной службе; 3) последовательное применение принципов, которыми руководствовался суд, накладывая запреты, неизбежно приведет к введению предварительной цензуры и вступит в конфликт с критериями необходимости, зафиксированными в ст. 10(2).

Дело “Санди Таймс” против Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии (№ 2)

THE SUNDAY TIMES v UNITED KINGDOM (No 2) Решение ЕСПЧ от 26 ноября 1991 г. Ser A No 217

Газета S. T. получила права на публикацию в отдельных номерах с продолжением книги W., в связи с которой были возбуждены дела против двух других британских газет, О. и G. (см. выше дело Observer and Guardian v United Kingdom). После того, как был опубликован первый отрывок из книги, генеральный атторней возбудил против S. T. дело по обвинению в неуважении к суду на том основании, что публикация в S. T. свела на нет запрет на публикацию материалов этой книги, введенный по отношению О. и G. После этого сама книга была опубликована в Соединенных Штатах, и хотя были предприняты шаги, чтобы предотвратить ее распространение через книжные магазины и библиотеки, ввоз этой книги в Соединенное Королевство не был запрещен. После того, как апелляционный суд постановил, что публикация материалов этой книги в I., еще одной британской газете, может образовывать состав преступления – неуважения к суду, – поскольку она привела к тому самому разглашению конфиденциальных материалов, которому суд стремился воспрепятствовать своими действиями против O. и G., – временный запрет на публикацию, первоначально относившийся к этим газетам, был распространен на все средства массовой информации.

После того, как S. T. заявила, что опубликует второй отрывок из книги W., если только суд не запретит ей этого, генеральный атторней сразу же обратился в суд, чтобы воспрепятствовать публикации, и добился временного запрета на публикацию данного и последующих отрывков из книги W. Хотя эта санкция была отменена на слушаниях, на которых рассматривался вопрос о сохранении в силе запрета по отношению к O. и G., она вновь была введена апелляционным судом и 30 июля 1987 г. была подтверждена Палатой лордов. Дело по обвинению в разглашении секретной информации, возбужденное против O., G. и S. T., первоначально слушалось в Высоком и апелляционном судах, а затем было разрешено Палатой лордов, которая 13 октября 1988 г. постановила, что запреты на публикацию должен быть сняты, поскольку с распространением книги по всему миру они стали излишними. Палата постановила, что, а) публикуя отрывки из книги W., S. T. нарушила обязательство сохранять конфиденциальность и, поскольку она не может сослаться в свою защиту на наличие предшествующей публикации или на необходимость раскрыть совершённое правонарушение, то обязана представить отчет о доходах, полученных от публикации, b) в дальнейшем снимаются все ограничения на сообщения о содержании книги и на публикацию отрывков из нее и c) в дальнейшем не следует препятствовать газетам печатать любую информацию, полученную от сотрудников или бывших сотрудников секретной службы по поводу утверждений, содержащихся в книге W. Впоследствии I. и S. T. были признаны виновными в неуважении к суду, но апелляционный суд отменил решение об уплате ими штрафов. S. T. подала жалобу на неправомерное ограничение свободы выражения мнения в период с 30 июля 1987 г. по 13 октября 1988 г., отсутствие эффективных средств правовой защиты и на дискриминацию. Комиссия установила нарушение ст. 10, но не установила нарушений ст. 13 и 14 ЕКПЧ.

Суд постановил, что 1) запрет на публикацию в период с 30 июля 1987 г. по 13 октября 1988 г. по отношению к S. T. явился вмешательством в осуществление ее права на свободное выражение мнений, предусмотренным законом и направленным на обеспечение авторитета правосудия и защиту государственной безопасности; 2) хотя генеральный атторней, обращаясь с требованием о введении постоянного запрета для защиты авторитета правосудия, имел для этого существенные основания, основания эти не были достаточными с точки зрения ст. 10, поскольку публикация книги в Соединенных Штатах уже лишила содержащиеся в ней сведения конфиденциальности; 3) защита интересов государственной безопасности свелась к содействию эффективности и поддержке репутации секретной службы, что уже не может быть достаточным оправданием для ограничения свободы, поскольку а) сомнительно, чтобы эти цели могли быть достигнуты с помощью судебных мер против S. T., b) в свете интереса, проявленного к доходам от книги, вызывает сомнение правомерность использования этих судебных процессов для примерного наказания W., c) сохранение ограничений помешало газетам пользоваться их правом и исполнять их долг распространять уже открытую информацию, представляющую общественный интерес; 4) таким образом, нарушение ст. 10 ЕКПЧ имело место; 5) поскольку различия в ограничениях, наложенных на газеты, издававшиеся в Великобритании и заграницей, возникли из-за того, что на последние в отличие от S. T., не распространялась юрисдикция английских судов, нарушения ст. 14 не было; 6) поскольку а) у S. T. было право поставить [перед внутригосударственными судами] вопрос об запретах как о нарушении свободы выражения мнений, b) [участники Конвенции] не связаны обязательством инкорпорировать ЕКПЧ во внутригосударственное право, с) ст. 13 не гарантирует такого средства защиты как оспаривание перед государственными органами внутригосударственных законов, противоречащих ЕКПЧ, ст. 13 не нарушена; 7) принимая во внимание тот факт, что некоторые из расходов, связанных со слушанием дела во внутригосударственных судах и в суде в Страсбурге, были неоправданными и не необходимыми, S. T. должно быть выплачено 100 тыс. ф. ст. (а также возвращен налог на добавленную стоимость).

В особом мнении, судья Де Мейер (De Meyer), к которому присоединились судьи Петтити (Pettiti), Руссо (Russo), Фойгель (Foighel) и Биги (Bigi), отметил, что он не согласен с аргументацией Суда по поводу предварительной цензуры в форме судебных запретов на основаниях, которые приведены им в его особом мнении по делу Observer and Guardian (см. выше).

В особом мнении судьи Де Мейера (De Meyer), к которому присоединился судья Петтити, вновь приводятся доводы, которые были использованы им в деле (см. выше).

В особом мнении судья Валтикос (Valticos) счел, что его замечания в связи с делом Observer и Guardian (см. выше) относятся и к данному решению Суда.

Содержание

Дело Кастелс против Испании

CASTELLS v SPAIN Решение ЕСПЧ от 26 апреля 1992 г. Ser A No 236

С., адвокат и сенатор, опубликовал в периодической печати статью, в которой разоблачал якобы имевшую место безнаказанность лиц, совершивших многочисленные убийства в Стране басков, и возлагал ответственность за эту ситуацию на правительство. Ему было предъявлено обвинение в оскорблении правительства, и пока шел процесс, С. был выпущен под залог с условием периодической явки в суд. Доказательства, которые он предложил представить в обоснование справедливости своих утверждений, были отклонены как недопустимые в соответствии с уголовным кодексом, и он был признан виновным в том, что превысил допустимые пределы политической критики. С. был приговорен к одному году и одному дню тюремного заключения, ему было запрещено занимать публичные должности и он должен был оплатить судебные издержки. Без удовлетворения была оставлена его апелляционная жалоба в конституционный суд, в которой он, inter alia [кроме прочего] указывал на нарушение в отношении него презумпции невиновности (поскольку ему не было разрешено представить суду доказательства истинности сделанных им заявлений) и права выступать с политической критикой. С. жаловался на нарушение его прав, предусмотренных ст. 6, 7, 10 и 14, и Комиссия, сочтя его жалобы на нарушение ст. 6 и 7 неприемлемыми, установила (9-3) нарушение ст. 10 ЕКЧ, но не установила (единогласно) нарушения ст. 14.

Суд постановил, что 1) обратившись в конституционный суд с жалобой на нарушение своих прав, предусмотренных ст. 10, С. исчерпал внутригосударственные средства защиты; 2) обвинительный приговор препятствовал С. свободно выражать мнение, однако основывался на вполне предвидимых нормах и явился результатом судебного дела, возбужденного с целью предотвращения беспорядков и защиты репутации других лиц; 3) к ограничениям свободы выражения мнений членами парламентской оппозиции следует относиться с особой осторожностью, и право С. на критику действий правительства не должно было ограничиваться из-за того, что он выступил с этой критикой не в парламенте, а в печати; 4) статья С. должна была рассматриваться в целом, и справедливость многих из его утверждений и его добросовестность поддавалась проверке; 5) в демократическом обществе нет необходимости считать представленные С. доказательства недопустимыми, а, следовательно, нарушение ст. 10 [действительно] имело место; 6) нет необходимости отдельно рассматривать жалобу С. на дискриминацию на том, что аналогичные санкции не применялись к другим лицам, выражавшим подобные взгляды; 7) у Суда нет правомочий потребовать публикации своего решения в национальной печати, а также уничтожить записи о судимости С.; 8) поскольку С., будучи адвокатом, и так часто посещал суд, условия освобождения под залог, требовавшие его регулярной явки в суд, едва ли могли привести к каким-либо материальным потерям для него; 9) само установление факта нарушения является для С. достаточным справедливым возмещением нематериального ущерба; и 10) при определении размеров возмещения судебных издержек С. по справедливости следует учесть, что его интересы в Суде представляли четыре адвоката, в чем не было необходимости.

Комментарий: Точка зрения Суда, что свободная политическая дискуссии лежит в основе самой идеи демократического общества, ранее уже привела его к выводу, что границы допустимой критики по отношению к публичным политикам шире, чем по отношению с частными лицами. Принимая данное решение, Суд еще больше расширяет эти границы, включая в них само правительство. Однако у свободы критики есть свои пределы: правительство в праве защищать свою репутацию от беспочвенных и недобросовестных обвинений, прибегая к средствам уголовного или гражданского права. Мнению, основанному на якобы имевших место “фактах” (в противоположность чисто оценочным суждениям о бесспорно имевших место действиях), защита предоставляется не автоматически. Хотя судьи Де Мейер (De Mayer) и Пекканен (Pekkanen), формулируя особое мнение, полагают достаточным [для предоставления защиты] тот факт, что C. выражал мнение о действительно имевших место убийствах, большинство состава Суда сочло утверждение об ответственности правительства не оценочным суждением, а утверждением о фактах. Суд решил дело в пользу С. лишь потому, что было невозможно установить, каким был бы исход процесса, если бы С. разрешили представить доказательства своих утверждений.

Содержание

Публикации о якобы имевшей место жестокости полиции признаны наказуемыми несправедливо – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Торгейр Торгейсон против Исландии

THORGEIR THORGEIRSON v ICELAND Решение ЕСПЧ от 25 июня 1992 г. Ser A No 239

После того, как Т. опубликовал в газетах две статьи о якобы имевших место случаях жестокого обращения со стороны полиции, он был обвинен в клевете на государственных служащих. Несколько раз слушания происходили в отсутствие представителя обвинения, но на всех заседаниях, кроме одного, на которых были представлены доказательства по делу, представитель обвинения присутствовал. На единственном пропущенном им заседании, в сущности, только демонстрировалась видеозапись телепередачи. Т. безуспешно добивался прекращения дела по тому основанию, что в отсутствие представителя обвинения одно и то же лицо выполняло роль обвинителя и судьи. Т. был осужден за клевету в форме заявлений, наносящих оскорбление и порочащих неназванных сотрудников полиции, и приговорен к уплате штрафа и судебных издержек. Верховный суд отклонил ходатайство T. об аннулировании разбирательств по основанию отсутствия представителя обвинения и оставил в силе, как обвинительный приговор, так и наказание. Т. жаловался на отсутствие представителя обвинения на некоторых судебных заседаниях и на вмешательство в осуществление его права на свободное выражение мнения. Комиссия не установила нарушения ст. 6(1), но (13-1) установила нарушение ст. 10 ЕКПЧ.

Суд постановил, что 1) не было представлено никаких доказательств, позволяющих предположить, что судья, рассматривавший дело, был пристрастен или что ему пришлось проводить какие-то расследования по существу дела или выполнять какие-либо функции обвинения в отсутствие представителя обвинения; 2) поэтому опасения Т. по поводу беспристрастности судьи не обоснованы и, следовательно, не было нарушения ст. 6(1); 3) прецедентное право Суда, связанное со свободой выражения мнения, не проводит различия между политическими дискуссиями и дискуссиями по другим вопросам, представляющим общественный интерес, и эта свобода может быть ограничена исключительно по основаниям, предусмотренным ст. 10(2); 4) утверждения, содержащиеся в статьях Т., имели фактическую основу (базировались на конкретном факте жестокого обращения в полиции и на сообщениях третьих лиц о жестокостях полиции), и требование доказать их истинность поставило Т. перед лицом непомерно сложной – если вообще разрешимой – задачи; 5) основная цель этих статей состояла не в том, чтобы нанести урон репутации полиции в целом, а в том, чтобы побудить провести расследование, и в них поднимались вопросы большой общественной важности; 6) учитывая цели публикации и ожидаемый эффект, использованные автором выражения не были чрезмерными; 7) признание Т. виновным и наказание, к которому его приговорили, могли воспрепятствовать открытому обсуждению такого рода вопросов и составили ограничение его свободы выражения мнения, несоразмерное цели защиты репутации других лиц; 8) (8-1) таким образом, имело место нарушение ст. 10; 9) связи между потерями Т. в заработке и нарушением ст. 10 не установлено, но ему должны быть возмещены расходы и издержки.

Комментарий: Суд категорически отверг попытки неявно ограничить свободу выражения мнений одними лишь высказываниями по поводу принимаемых политиками решений. Выражаемое мнение может основываться на слухах или общественном мнении, и при этом автор не обязан доказывать, что эти слухи или общественное мнение сами по себе достаточно обоснованы. Государственные служащие не должны пользоваться никакой специальной защитой от комментариев их действий и критики.

Содержание

Ограничение на распространение информации об абортах не оправдано – ст. 10 ЕКПЧ

Дело организаций “Открытая дверь” и “Дублинский Центр Женского Здоровья” против Ирландии

OPEN DOOR and DUBLIN WELL WOMAN v IRELAND, Решение ЕСПЧ от 29 октября 1992 г. Ser A No 246

O.D. и D.W.W. – некоммерческие организации, консультирующие беременных женщин, М. и D. – стажеры-консультанты D.W.W., а X. и G. – женщины детородного возраста, которые присоединились к жалобе D.W.W. В 1985 г. S. добился в отношении O.D. и D.W.W.(а также в отношении их служащих и представителей) бессрочного судебного запрета на распространение среди беременных женщин в ходе рекомендательных консультаций информации, относящейся к возможности произвести аборт вне пределов юрисдикции Ирландии. Этот судебный приказ был оставлен в силе Верховным судом, который обязал также O.D. и D.W.W. оплатить судебные издержки. O.D. которая не располагала средствами, прекратила после этого свою деятельность. O.D., D.W.W., M, D, X. и G. жаловались на нарушение их права распространять и получать информацию, права на уважение частной жизни, а также на дискриминацию. Комиссия установила (8-5) нарушение ст. 10 в отношении O.D., D.W.W., M. и D., а также (7-6) в отношении X. и G., но не установила нарушений ст. 8 и 14 в отношении O.D. и (7-2 при четырех воздержавшихся) не нашла необходимости отдельно рассматривать вопрос о нарушении ст. 8 в отношении X. и G.

Суд постановил, что 1) рассмотрение вопроса о предполагаемом нарушении ст. 8 в отношении D.W.W., M. и D. не относится к юрисдикции Суда, поскольку этот вопрос предварительно не рассматривался Комиссией; 2) M. и D. имеют достаточно оснований считать себя потерпевшими, поскольку судебный запрет непосредственно затронул их, и после того, как это было признано перед Комиссией, государственные власти не могут более выступать с противоречащими этому ходатайствами; 3) (15-8) X. и G. также могут считаться потерпевшими, поскольку находятся в детородном возрасте и введенные ограничения могли неблагоприятным образом отразиться на них; 4) возражение, что в своей жалобе заявители ссылались на прецеденты и аргументы, к которым не прибегали ходе слушаний дела во внутригосударственных судах, и это не позволило уложиться [в установленный Конвенцией для подачи возражений] шестимесячный срок, следует отклонить, поскольку срок, отведенный для подачи меморандумов, был пропущен; 5) поскольку жалобы либо рассматривались внутригосударственными судами, либо имеющиеся в распоряжении подателей жалобы меры не имели шансов на успех, – внутренние средства правовой защиты были исчерпаны; 6) вмешательство в осуществление права организаций и консультантов на свободное выражения мнений было предписано законом и осуществлялось с законной целью защиты нравственности; 7) принимая во внимание абсолютный и постоянный характер запрета, отсутствие прямой связи между распространением информации и угрозой жизни нерожденных младенцев, тот факт, что информация хотя и не предоставлялась общественности свободно и в полном объеме, могла, тем не менее, быть получена в других местах, неэффективность запрета, который не предотвращал проведение абортов за границей, данное ограничение следует считать чрезмерным и несоразмерным той цели, с которой оно вводилось; 8) (15-8) таким образом, имело место нарушение ст. 10; 9) нет необходимости рассматривать остальные жалобы; и 10) такие некоммерческие организации, как D.W.W. могли понести материальные потери, и им надлежит выплатить 25 тыс. ирландских фунтов в порядке компенсации за временное прекращение выполнения ими своих консультационных функций.

Комментарий: Суд признал защиту моральных ценностей, связанных с охраной права нерожденных детей на жизнь, законной целью судебного запрета, ограничивающего право на получение и распространение информации. Однако Суд оставил открытым вопрос, оправдывают ли требования защиты прав других, включая и нерожденных младенцев, введение данного ограничения. Это позволило Суду уклониться от вынесения суждения по поводу совместимости с ЕКПЧ законодательства об абортах (как разрешающего, так и запрещающего их). Однако в том, что касается большинства состава Суда, соответствующие соображения вряд ли могли повлиять на исход дела, если судить по тому, какое значение при оценке соразмерности придавалось неэффективности введенного ограничения. Судьи, заявившие особое мнение, поставили в центр дискуссии вопрос о законных целях и о выраженной Судом оценке соразмерности, приписывая моральному принципу охраны будущей жизни, воплощенному в конституционном законе Ирландии и в политике властей, значительно большую важность [нежели большинство состава Суда], а также выразили свое несогласие с тем, что относительная неэффективность лишает запрет смысла. Признав потерпевшими X. и G., находящихся в детородном возрасте, но не беременных и не являющихся клиентами O. D. и D.W.W., Суд очень широко трактует вероятные последствия судебного запрета. Судья Моренилла (Morenilla) в совпадающем мнении указал, что ирландское законодательство не достаточно ясно определяет основания, по которым может быть введено предусмотренное законом ограничение, но юридические консультанты D. W. W. могли предвидеть, что оно будет использовано. Судья Матшер (Matscher) сочла, что D. W. W. не причитается никакой денежной компенсации, так как она является некоммерческой организаций, однако данное возражение связано с непониманием природы подобных организаций, которым для продолжения их деятельности необходимо получать доход, хотя они и не получают распределяемой прибыли. [Вместо этого] следовало бы поинтересоваться, не осталось ли у D. W. W. обязательств, по которым организация не смогла заплатить в тот период, когда была закрыта.

Содержание

Дело Швабе против Австрии

SCHWABE v AUSTRIA, Решение ЕСПЧ от 28 августа 1992 г. Ser A No 242-В

W., глава земельного правительства, обрушился с нападками на мэра, осужденного за различные нарушения правил дорожного движения. S. – политик, представляющий партию, к которой принадлежит мэр, опубликовал пресс-релиз, в котором подверг W. критике за эти нападки, ссылаясь на то, что F., один из коллег W., был осужден за подобные же правонарушения в 1967 г., но после этого занял пост федерального министра. F. возбудил против S. уголовное преследование по частному обвинению. S. был признан виновным и приговорен к штрафу за клевету и попреки человека совершенным ранее правонарушением, за которое тот уже понес наказание. Кроме того, был конфискован выпуск журнала, в котором был опубликован пресс-релиз S., а владельцы издания должны были выплатить F. компенсацию. S. жаловался на нарушение права на свободное выражение мнения, и Комиссия установила (10-6) нарушение ст. 10.

Суд постановил, что 1) S. [в своем пресс-релизе] не сравнивал два правонарушения с правовой точки зрения, а пытался показать, что к мэру применялись иные, более строгие требования политической морали; 2) даже если касающийся мэра спор, в котором участвовали S. и F., и не был политическим, вмешательство W. превратило этот спор в обсуждение принципов политической морали; 3) предшествующие судимости политика могут оказаться существенным фактором, влияющим на его способность выполнять политические функции; 4) утверждения S. о F. не вводили в заблуждение, а сравнение двух правонарушений представляло собой оценочное суждение, справедливость которого нельзя доказать; 5) (7-2) факты, на которых S. основывал свои оценочные суждения, в своей основе соответствовали действительности, и нет никаких серьезных оснований усомниться в его добросовестности, он не превысил также границ свободы выражения мнений, а следовательно, имело место нарушение ст. 10; и 6) данное судебное решение само по себе является для S. достаточным справедливым возмещением нематериального ущерба, но ему должны быть возмещены сумма штрафа и его расходы и издержки.

Комментарий: В принятом решении Суд следует нормам своего прецедентного права, в соответствии с которыми право критиковать политиков является одним из ключевых элементов свободы выражения мнений, а возбуждение судебного дела за оценочные высказывания, справедливость которых недоказуема, недопустимо. Вопрос состоял не в том, можно ли поставить знак равенства между поступками F. и мэра, а в том, выявляло ли их сопоставление какие-то слабости в критических аргументах W., направленных против мэра. Судьи Де Мейер (De Mayer) и Тор Вильялмссон (Thor Vilhjalmsson) посчитали, что дело представляет собой политическую свару, и [высказывания S.] не заслуживают специальной защиты, в отличие от репутации F. Но подобные соображения влекут за собой риск установления какой-то шкалы, определяющей, какие политические высказывания заслуживают защиты, а какие – нет. При этом большинство состава Суда не уделило достаточного внимания вопросу, можно ли вообще припоминать человеку прежнюю судимость, к какому бы далекому прошлому она не относилась. Здесь возникает вопрос о защите частной жизни, и в случае с политиком от него нельзя отмахнуться простым утверждением, что подобные воспоминания могут помочь при решении вопроса о пригодности политика для занятия той или должности. Судья Мартенс (Martens), соглашаясь с большинством состава Суда, справедливо предостерегает внутригосударственные суды, которые слишком склонны предполагать намеренную клевету; австрийские суды рассматривали оценочные суждения W. как направленные против F., усматривая преступный умысел в том, что в худшем случае было небрежностью.

Содержание

Разглашение военных секретов наказуемо – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Хаджианастасиу против Греции

HADJIANASTASSIOU v GREECE, Решение ЕСПЧ от 16 декабря 1992 г. Ser A No 252

H., военнослужащий, был осужден за разглашение частной компании секретных сведений о ракетном проекте (над которым он работал). Апелляционный суд, не представив обоснованного решения, оставил обвинительный приговор без изменения по иным мотивам, последующая же апелляция по основаниям ошибки в праве могла подаваться в кассационный суд в срок, не превышающий пяти дней. Хотя позднее он получил запись вопросов, заданных председателем апелляционного суда, и ответов его коллег, H. не имел возможности подробно изложить мотивы для апелляции в кассационный суд, так как уже не мог указать конкретно ни одной из допущенных ошибок, и потому апелляцию признали недопустимой. H. жаловался на отсутствие мотивировочной части в решении апелляционного суда, на установленный предельный срок апелляции в кассационный суд и на вмешательство в осуществление им своего права на свободное выражение мнения. Комиссия установила нарушение ст. 6(1) и (3)(b), но не ст. 10.

Суд постановил, что: 1) внутренние суды должны достаточно ясно указывать мотивы своих решений, чтобы обвиняемый был в состоянии практически осуществлять предоставляемое право на апелляцию; 2) поскольку H. мог исходить только из того, что ему удалось воспринять или запомнить из услышанного во время разбирательства дела в апелляционном суде, и не имел возможности подробно обосновать свою жалобу в кассационный суд, он не смог воспользоваться своим правом на справедливое разбирательство дела, что составило нарушение ст. 6(3)(b), взятой в сочетании со ст. 6(1); 3) хотя вынесенный H. приговор составляет вмешательство в осуществление его права на свободу выражения мнения, допустимые пределы оценки государственной власти в отношении требований национальной безопасности не были превышены, и примененные средства были соразмерны с целями ее защиты; 4) H. должны быть возмещены издержки, понесенные им при защите своих прав в Кассационном суде и судебных органах в Страсбурге, причем нет необходимости ограничивать эти последние таксами, применимыми в Греции.

Комментарий: Нарушение ст. 6 [в данном деле ] возникает в результате совокупного эффекта различных норм, регулирующих военное апелляционное судопроизводство. Приговоры, которые выносят военные суды, не должны непременно содержать мотивировочную часть, и решать, правильно ли применен закон, можно только на основании вопросов, заданных председательствующим суда и его коллегами. Поскольку запись этих вопросов не была представлена немедленно, а сроки подачи апелляции в кассационный суд были сжатыми, H. не смог найти конкретные основания для своей жалобы. Хотя позднее H. был ознакомлен с вопросами и ответами, было уже слишком поздно – в соответствии с практикой кассационного суда – исправлять ошибки, допущенные при изложении фактов в жалобе. Хотя Суд еще раз подтвердил точку зрения, согласно которой военнослужащие должны пользоваться свободой выражения мнений (см. дело Engel v The Netherlands, Ser A No 22), а применение ст. 10 не ограничивается определенными категориями информации, идей и способов выражения (см. дело markt intern v Germany, Ser A No 165), нет необходимости кого-то специально убеждать, что разглашение интереса, проявляемого государством к тому или иному виду вооружений, и состояния работ в области вооружений способно нанести существенный урон национальной безопасности.

Содержание

Свидетелю отказано в праве не давать показаний – дело решено соглашением сторон – ст. 10 ЕКПЧ

Дело К. против Австрии

K v AUSTRIA, Решение ЕСПЧ от 2 июня 1993 г. Ser A No 255-В

К. отказался давать показания на процессе предполагаемых торговцев наркотиками на основании того, что против него самого были выдвинуты обвинения в приобретении у них наркотиков. В результате К. был подвергнут штрафу и тюремному заключению, а его апелляционная жалоба отклонена. К. жаловался на наказание, наложенное на него, и отказ в пересмотре дела. Комиссия установила (7-5), что в том, что касается наложенного штрафа, ст. 6 не применима, (10-2) отказ в праве K. хранить молчание является нарушением ст. 10, но (11-1) нет нарушения ст. 6(1) и (10-2) имеет место нарушение ст. 5(1) и (4).

Суд постановил, что данное дело без ущерба для общественных интересов может быть снято с рассмотрения, учитывая, что на рассмотрении парламента находится закон, предоставляющий право отказаться от дачи показаний в случае риска, что дающий показания может оказаться вынужден свидетельствовать против себя, а также тот факт, что заключено мировое соглашение, предусматривающее выплату К. компенсации в размере 18 000 шиллингов за заключение и 103 460,40 шиллингов в качестве возмещения издержек и обещание не возбуждать против него дел, связанных с данным эпизодом.

Комментарий: Точка зрения Комиссии, возможно, разошлась здесь со взглядами Суда, который демонстрирует готовность признать, что право на отказ от дачи показаний подлежит защите в рамках ст. 6 (см. Российское издание Бюллетеня INTERIGHTS, № 2, дело Funke v France, стр.22–23), но своим признанием нарушения свободы выражения мнений Комиссия установила более высокие стандарты, чем те, что содержатся в законопроекте против самообвинения, послужившем основой для достижения мирового соглашения. Разумеется, Комиссия не сочла, что предложенные меры полностью удовлетворяют общественные интересы, и возражала против закрытия дела. Суд же был озабочен возможностью нарушений [свобод], проистекающих из конкретного применения указанных норм, и отсутствием достаточных доводов против снятия дела с рассмотрения. Подобные соглашения предполагают, что соответствующее законодательство будет принято без осложнений, и, возможно, уместнее было бы отложить слушание дела до принятия закона.

Содержание

Ограничения на медицинскую рекламу – дело разрешено на основании соглашения сторон – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Колман против Соединенного Королевства

COLMAN v UNITED KINGDOM, Решение ЕСПЧ от 28 июня 1993 г. Ser A No 258-D

C., врач, хотел разместить в местных газетах короткое объявление фактического характера, относящееся к его медицинской практике, но был уведомлен, что это противоречит правилам, установившимся в медицинской профессии. Он жаловался на ограничения распространения информации врачами, но Комиссия не установила (11-8) нарушения ст. 10 и (18-1) ст. 13.

Суд постановил, что данное дело без ущерба для общественных интересов может быть снято с рассмотрения, поскольку между сторонами заключено мировое соглашение, в соответствие с которым С. будет выплачено 12 500 фунтов стерлингов и в связи с данным эпизодом более не будет возбуждаться никаких дел.

Комментарий: Хотя вопрос, связанный с данным делом, – ограничения на рекламу, налагаемые членами профессиональной корпорации, – представляет интерес, то право, которым хотел бы воспользоваться С., уже предоставлено. После официального расследования, показавшего, что накладываемые ограничения не соответствует общественным интересам, профессиональные нормы, действовавшие в медицинском сообществе, были изменены.

Арест протестующих оправдан целью предотвращения беспорядков – ст. 10 ЕКЗПЧ

Дело Хорхер против Австрии

CHORHERR v AUSTRIA, Решение ЕСПЧ от 25 августа 1993 г., Ser A No 266-B

Во время военного парада Ch. со своим другом распространял листовки, призывающие к референдуму по поводу [намеченной властями] закупки самолета-истребителя для вооруженных сил. На них были также надеты рюкзаки с большими надписями, повторявшими текст листовок, и с лозунгом о ненужности этого самолета. Эти возвышающиеся на 50 см над головами Ch. и его друга предметы мешали зрителям и беспокоили их. Ch. и его друг продолжали свои действия несмотря на неоднократные предупреждения полиции и все более громкие протесты толпы, и в конце концов были арестованы. В полицейском участке Ch. отрицал, что получал предупреждения, нарушал порядок и после примерно трех с половиной часов пребывания под стражей и через полтора часа после окончания парада был освобожден. Иск в конституционный суд против ареста и запрета распространять листовки оказался безуспешным. В дальнейшем Ch. был признан виновным в нарушении общественного порядка, но обвинение в том, что он вызвал чрезмерный шум, было снято, а с обжалованием вынесенного приговора он не обращался. В оговорке представителей Австрии при присоединении к ЕКПЧ отмечалось, что положения ст. 5 должны применяться таким образом, чтобы не противоречить порядку лишения свободы, предписанному законом об административного производстве, и давалась ссылка на номер официальной газеты, где этот закон был опубликован; закон предусматривает и состав правонарушения нарушения общественного порядка.

Ch. жаловался на лишение свободы и ограничение свободы выражения мнений. Комиссия, признав жалобу на приговор недопустимой вследствие неисчерпанности внутренних средств правовой защиты, установила (12-2) отсутствие нарушения ст. 5, но (7-7, с учетом решающего голоса временно исполняющего обязанности председательствующего) нарушение ст. 10.

Суд постановил, что: 1) оговорка представителей Австрии охватывает ограниченное число правовых норм, которые в совокупности образуют четкий и логически последовательный комплекс процедурных административных положений и не носят того общего характера, который делал бы их несовместимыми со ст. 64(1); 2) сделанная в оговорке ссылка на номер официальной газеты, где приводились указанные правовые нормы, удовлетворяет требованию ст. 64(2) о “кратком изложении соответствующего закона”; 3) поскольку данная оговорка совместима с положениями ст. 64, ст. 5 не была нарушена; 4) лишение свободы составляло также вмешательство в осуществление Ch. его права свободно выражать свои мнения, но оно произошло согласно условиям, удовлетворяющим требованиям правовой определености, и не было несоразмерным законной цели предупреждения беспорядков; 5) (6-3) таким образом, нарушения ст. 10 не было.

Комментарий. Суд, несомненно, прав в своем выводе, что представленная оговорка относится к ограниченному числу правовых норм и вполне определенно не противоречит ст. 64(1), не допускающей оговорок “общего характера”. Однако признание достаточности ссылки на выпуск правительственного бюллетеня в качестве “краткого изложения соответствующего закона”, пожалуй, несколько чрезмерно. Оно определенно налагает на представителей любого государства, оценивающих совместимость оговорки

с требованиями ЕКПЧ и международного права, обязанность самостоятельно сверяться с официальной газетой, так как из формулировок самой оговорки ее реальные последствия неясны. Но Суд прав, признавая ссылку на бюллетень достаточной для идентификации соответствующих законов. Судья Валтикос (Valticos) посчитал, что требование “краткого изложения” не было соблюдено, но принял вполне прагматическую точку зрения, что необходимо более строго подходить к новым оговоркам, однако невозможно пересматривать все, что было сделано на протяжении нескольких десятилетий. Он выступал также за то, чтобы разрешить государствам представлять новые оговорки, если ранее сделанные, как в случае с оговорками Австрии, признаны не имеющими законной силы, несмотря на явную невозможность этого в рамках ст. 64; в поддержку этого мнения он привел пример Швейцарии, ссылаясь на решение по делу Belilos v Switzerland (Ser A No 132). Он усомнился и в необходимости ссылаться в данном случае на сделанную оговорку и доказывать, что арест с целью предотвращения нарушения общественного порядка совместим с ее требованиями: сам Суд признал, что такой состав правонарушения удовлетворяет условию правовой определенности; если Валтикос не прав, то подход Суда будет иметь явные последствия для других стран, где действуют законы против нарушения общественного порядка. Обстоятельства определенно требовали каких-то действий для предотвращения беспорядков, но возникает вопрос о соразмерности принятых мер: можно было бы просто убрать плакаты, содержание же под арестом длилось дольше, чем сам охраняемый парад. Все это послужило основанием для заявления особого мнения по данному вопросу судьями Фойгелем (Foighel), Лоизу (Loizou) и Валтикосом (Valticos).

Содержание

Допустимость ограниченного показа порнографического фильма - ст. 10 ЕКЗПЧ

Дело Шерер против Швейцарии

SCHERER v SWITZERLAND Решение ЕСПЧ от 25 марта 1994 г., Ser A No 287

S. содержал порнографический магазин для гомосексуалистов, назначение которого для прохожих не было очевидным, но о нем становилось известно из рекламы. В магазине было помещение для демонстрации видеофильмов с сиденьями на двенадцать человек, причем о фильмах клиенты узнавали устным путем. Пропускали туда при предъявлении членского билета и уплате определенной суммы или при покупке шести журналов. В ноябре 1983 г. после того, как девять человек просмотрели фильм, почти сплошь состоявший из сцен половых актов, магазин S. подвергся обыску и фильм, видеомагнитофон и выручка были конфискованы местным прокурором, который возбудил против S. административное производство. В марте 1984 г. было вынесено административное решение, согласно которому S. был оштрафован за публикацию непристойных материалов, а также за управление автомобилем в состоянии алкогольного опьянения. По апелляции он был оправдан по пункту о публикации непристойных материалов, но после последующего обжалования этого решения государственным прокурором S. в январе 1985 г. был признан виновным по обоим обвинениям. В ноябре 1985 г. кассационный суд отменил эти обвинения, так как апелляционному суду не следовало отказывать S. в просьбе о вызове полицейского в штатском, который присутствовал при демонстрации фильма. Апелляционный суд после разбирательства дела, в ходе которого этот полицейский давал показания, в октябре 1986 г. вновь осудил S. по обоим обвинениям. В мае 1988 г. кассационный суд, отказавшись отложить свое решение до вынесения решения ЕСПЧ по делу Muller v Switzerland (Ser A No 133), подтвердил свой обвинительный приговор за управление автомобилем в состоянии алкогольного опьянения, но, руководствуясь ст. 10 ЕКПЧ, оправдал S. по пункту о публикации непристойных материалов, так как опасности, что кто-то сможет непреднамеренно увидеть этот фильм, не было. Федеральный суд в сентябре 1988 г. это решение отменил, так как неприменение уголовного кодекса из-за его несоответствия ЕКПЧ составляло нарушение федерального закона. Тогда кассационный суд в апреле 1989 г. осудил S. за публикацию непристойных материалов, а в январе 1990 г. федеральный суд отклонил апелляцию S., поданную в рамках публичного права. S. жаловался на продолжительность и несправедливость разбирательства его дела, на обвинительный приговор за демонстрацию фильма с запретом на его показ и на последующие обвинительные приговоры за продажу непристойных публикаций. Впоследствии наметился значительный отход от норм швейцарского прецедентного права в отношении непристойных материалов в сторону большей терпимости в случаях, когда просматривающих такого рода материалы заранее предупреждают об их содержании и характере, и в законы были внесены поправки, ограничивающие признание публикаций правонарушением теми случаями, когда аудиторию составляют лица моложе 16 лет. В марте 1992 г. S. умер. Комиссия, посчитав жалобы, касающиеся справедливости разбирательств и последующих обвинительных приговоров, неприемлемыми, установила (12-5) нарушение ст. 10, (15-2), не установила нарушения ст. 6(1) и сочла, что нет необходимости рассматривать жалобу, которая относится к ст. 8.

Суд постановил, что: 1) в отсутствие сведений о наследниках S. или каких-либо намерений возобновить уголовное судопроизводство или предъявить требования о возмещении нематериального ущерба смерть S. представляет собой обстоятельство, которое разрешает спор; 2) (6-3) с точки зрения государственной политики, нет никаких доводов против прекращения данного дела, особенно в связи с тем, что приведшие к его возбуждению нормы прецедентного права подверглись существенным изменениям.

Комментарий. Прекращение этого дела достойно сожаления, поскольку оно могло предоставить возможность детально исследовать и уточнить решение по делу Muller. Оно вызывает удивление и в свете требования защитника S. о продолжении разбирательства дела вплоть до вынесения решения и пожелания КПЧ не прекращать дело. Суд придал важное значение факту отсутствия каких-либо свидетельств о требованиях наследников S. и тому, что его душеприказчик не выразил никакого намерения предъявить иск о возмещении нематериального ущерба. Особое внимание в связи с подобным решением привлекает то обстоятельство, что судьи Шпильманн (Spielmann), Фойгель (Foighel ) и Моренилла (Morenilla ) не согласились с отказом вынести заключение по существу данного дела.

Содержание

Взыскание за помещение рекламы адвокатом признано обоснованным – ст. 10 ЕКЗПЧ

Дело Касадо Кока против Испании

CASADO COCA v SPAIN Решение ЕСПЧ от 24 февраля 1994 г., Ser A No 285

В 1982 г. адвокат C. поместил в местных газетах сообщения, где подробно говорилось о его практике: указывалось его имя, титул “адвокат”, а также адрес и телефон его офиса. Совет Коллегии адвокатов Барселоны, которая ранее выносила ему предупреждения и выговор за помещение других объявлений о своей практике, привлек его к дисциплинарной ответственности за игнорирование предусмотренного в уставе запрета на рекламирование своих профессиональных услуг. По этому поводу C. получил строгое предупреждение, которое было оставлено в силе Национальным советом коллегии адвокатов, где C. обжаловал решение. Он безуспешно оспаривал конституционность этого запрета и наложенное взыскание. C. жаловался на вынесенные ему предупреждения за публикацию указанного сообщения, на то, что представители других профессий пользуются более широкими возможностями рекламирования, на то, что дисциплинарные правила коллегии адвокатов не установлены законодательно и на то, что коллегия адвокатов не проводит необходимой дифференциации. Комиссия, признав приемлемым только первый пункт жалобы, установила (9-9, с учетом решающего голоса председателя) нарушение ст. 10.

Суд постановил, что: 1) хотя оспариваемые сообщения были опубликованы явно в целях рекламы, они снабжали людей, нуждающихся в юридической помощи, определенно полезной информацией, способной облегчить им доступ к правосудию; 2) таким образом, к ним применима ст. 10; 3) коллегия адвокатов Барселоны относится к “публичным властям”, так как она a) имеет статус корпорации публичного права, b) служит общественным интересам путем содействия оказанию свободной и надлежащей правовой помощи и контроля за деятельностью представителей данной профессии и c) ее решения в ходе разбирательств по апелляции были подтверждены испанскими судами; 4) так как создаваемые уставом коллегии препятствия против публикации объявлений C. соответствовали конституционным нормам прецедентного права, согласно которым устанавливать, что является правонарушением, и определять санкции за него может не только законодательный акт, они были предписаны законом; 5) запрет на рекламу преследовал правомерную цель защиты интересов общества, обеспечивая уважение к членам коллегии; 6) с учетом ограниченного характера взыскания, ведущей роли членов коллегии в отправлении правосудия и изменений в национальных правилах, регулирующих поведение адвокатского сословия, реакцию на сообщения C. в то конкретное время нельзя признать необоснованной и несоразмерной поставленной цели; 7) (7-2) таким образом, нарушения ст. 10 не было.

Комментарий. Хотя уже было установлено, что стремление к коммерческой выгоде не исключает защиты на основании ст. 10 (дело Autronic v Switzerland, Ser A No 178), Суд по-прежнему подходит к ограничениям на коммерческую рекламу гораздо менее строго, нежели к защите политических прав. Даже того обстоятельства, что объявления целиком ограничивались информацией и не содержали нападок на конкурентов (ср. с делом Jacubowski v Germany, ниже), оказалось недостаточно, чтобы считать ограничения несоразмерными поставленной цели. В то время как Суд несомненно прав, утверждая, что ограничения даже на объективно правдивые объявления могут оказаться допустимыми (к примеру, в отношении сексуальных услуг или коммерческой деятельности в чисто жилом районе), данное решение оставляет властям в весьма широких пределах право на оценку содержания рекламы, и только судьи Тор Вильяльмсон (Thor Vilhjalmsson) и Палм (Palm) посчитали столь широкие пределы неприемлемыми. Большую роль в этом сыграл тот факт, что в Европе существует широкое разнообразие профессиональных правил и необходимо уважать культурные традиции. Тем не менее в принятом решении не содержится ссылок на какие бы то ни было свидетельства со стороны адвокатов, которые подтверждали бы реальность риска, якобы навлекаемого рекламированием; просто благодаря ключевой роли адвокатов в отправлении правосудия сомнение и отсутствие доказательств благожелательно толкуется в их пользу. Разумеется, реклама профессиональных услуг вызывает вполне обоснованное беспокойство, но полный, недифференцированный запрет – это чересчур простое и пассивное средство. Некоторым утешением может служить то обстоятельство, что Суд отнес свои оценки лишь к ситуации как она складывалась на 1982 г. (хотя решение Верховного суда было принято только в 1988 г.) и обратил внимание на смягчение позиции, означавшее, по-видимому, что, по крайней мере, в данной области ограничения на рекламирование будут уже не столь широкими. Подобный дифференцированный по времени подход к применению ЕКПЧ вполне правомерен, но если это серьезная тенденция, имеющая под собой прочный фундамент, – она, вероятно, должна стимулировать общий скептицизм в отношении ограничений, основанных в лучшем случае на предубеждениях и предрассудках. Ограниченный характер наложенного взыскания совсем не дает основания для сохранения в силе данного ограничения, так как повторное нарушение может навлечь более существенные наказания.

Содержание

Наказание за описание оскорбительных высказываний неправомерно – ст. 10 ЕКЗПЧ

Дело Йерсилд против Дании

JERSILD v DENMARK Решение ЕСПЧ от 23 сентября 1994 г., Ser A No 298

J. работал журналистом в серьезной телевизионной программе, рассчитанной на хорошо информированную аудиторию и посвященной социальным и политическим проблемам. Редакторы этой программы решили сделать документальный фильм о группе молодежи, чьи расистские взгляды были изложены в газетной статье. J. провел с тремя представителями этой группы интервью, длившееся более пяти часов, в ходе которого они произносили оскорбительные и уничижительные высказывания об иммигрантах и этнических группах. Вариант интервью, отредактированный и сокращенный до нескольких минут, но сохранивший некоторые из этих высказываний и дополненный замечаниями социального работника, комментировавшего позиции этих молодых людей, был передан в эфир как один из материалов этой программы. Она была представлена в связи с проходившей в стране дискуссией о расизме с намерением установить, кто именно выражает ненависть к меньшинствам и каков менталитет этих людей. Один из епископов пожаловался по поводу этой программы министру юстиции, и трем молодым людям были предъявлены обвинения в связи с прозвучавшими в этой передаче расистскими высказываниями. J. и руководителю отдела новостей телекомпании также были предъявлены обвинения в пособничестве и подстрекательстве этих молодых людей. Всех пятерых признали виновными, причем наказания J. и руководителю отдела новостей (оштрафованных, соответственно, на 1000 и 2000 датских крон) были после обжалования оставлены в силе по тому основанию, что распространение данных высказываний вопреки их оскорбительному характеру не оправдывалось ценностью содержащихся в них новостей или информации. J. жаловался на обвинительный приговор, и Комиссия установила (12-4) нарушение ст. 10.

Суд постановил, что: 1) вмешательство в осуществление J. его права на свободное выражение взглядов преследовало правомерную цель защиты репутации или прав других лиц; 2) положения ст. 10 совместимы с обязательствами Дании в рамках Международной Конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации (МКЛРД); 3) при оценке используемых журналистами приемов судам не следует подменять собственные взгляды мнением прессы, но в связи с целями ст. 10(2) следовало принимать во внимание конкретную роль J. в распространении рассматриваемых высказываний; 4) данному материалу объективно нельзя приписать намерение распространять расистские взгляды и идеи, и вполне очевидно, что он представлял собой попытку исследовать конкретные аспекты вопроса, который уже заботил общественность; 5) не было никаких оснований сомневаться в оценке информационной ценности данного материала или в мотивах, побудивших сотрудников редакции принять решение о его производстве и передаче в эфир; 6) материал был передан в эфир в рамках серьезной информационной программы и рассчитан на хорошо информированную аудиторию; 7) аморальность, опасности и противозаконность пропаганды расовой ненависти не были в этом выпуске выражены в явной форме, но вводные сведения к проведенному интервью, отмежевание J. от его собеседников, опровержение некоторых расистских утверждений и общая характеристика этих утверждений как антиобщественных составили достаточный противовес, особенно если учесть естественные ограничения при их изложении в кратком материале, представляющем собой часть более обширной программы; 8) с учетом важности представления информации на основе интервью, помогающего прессе исполнять свою необходимую роль “сторожевого пса общества”, важен сам факт вынесения обвинительного приговора, а не умеренный характер наложенного наказания; 9) хотя сделанные высказывания не подлежат защите на основании ст. 10, не было доказано, что материал, если его рассматривать в целом, оправдывает осуждение и наказание J., и сам материал не преследовал целей расистского характера; 10) (12-7) таким образом, поскольку причины наказания не были достаточными для обоснования необходимости ограничения свободы выражения мнений, а принятые меры были несоразмерны поставленной цели, имело место нарушение ст. 10; 11) (17-2) J. следует возвратить наложенный на него штраф, но признание этого нарушения представляет собой достаточное справедливое возмещение любого нематериального ущерба; 12) ему следует возместить расходы и судебные издержки.

Комментарий. По счастью, вопрос, поднятый в данном деле, в отличие от других важных спорных вопросов свободы выражения мнения, затрагиваемых в излагаемых в данном выпуске делах, рассматривался Большой Палатой Суда. Принятое решение служит важным подтверждением традиции, в соответствии с которой не следует наказывать вестника за содержание вести. Сами заявления [интервьюируемых] явно вызывают законные возражения, и наказание их авторов, несомненно, подпадает под обязательства, накладываемые ст. 4 МКЛРД, но это решение помогает понять, насколько же далеко реально заходят эти обязательства, даже с учетом того, что непосредственное вынесение заключений на этот счет в полномочия Суда не входит. Эти обязательства определенно вызывали озабоченность у ряда государств-участников МКЛРД (некоторые сделали оговорки, рассчитанные на то, чтобы гарантировать свои обязательства по защите свободе выражения мнений), но из данного решения следует, что сталкивающиеся интересы можно сбалансировать без того, чтобы идти на какие-то компромиссы по существу. Хотя внутренние суды утверждали, что материал можно было изложить более сбалансировано, – сомнительно, чтобы они действительно согласились на его передачу без обвинительной “упаковки”, так как новостей или информации, заслуживающей распространения, в нем не усматривали. Подход Суда обнаруживает более ясное понимание контекста передачи и в том, что касается типа программы и аудитории, и в отношении приемов компоновки материала: честное, открытое изложение и анализ, на которых и основана роль прессы в обсуждении проблем, интересующих общество. Суд, фактически, отклоняет мысль, что изложение чего-то спорного должно сопровождаться чем-то вроде “предупреждения минздрава”, и демонстрирует уважение и к вещателю, и к его аудитории. Отсюда не следует, что при более сенсационном характере представления материала можно было ожидать той же степени защиты; ясно, что большое значение придается контексту, в который помещены сообщения. Однако, констатируя, что сами по себе сделанные заявления не пользуются защитой ст. 10, Суд ясно дал понять, что никакого противоречия между ее положениями и ст. 4 МКЛРД нет: расизм может и должен быть наказан. Однако это не должно осуществляться в ущерб правдивости изложения, и неразборчивое приклеивание эпитета “расистский” недопустимо. Судьи Риссдал (Ryssdal), Бернхардт (Bernhardt), Шпильман (Spielmann ) и Лоизу (Loizou ) в заявленном особом мнении посчитали, что положения МКЛРД вряд ли требуют преследования J. (в самом Комитете ООН по ликвидации расовой дискриминации при обсуждении периодического отчета Дании (A/45/18, p.21) были разногласия на этот счет, но там сочли, что осуждение расизма прозвучало в телепередаче недостаточно и что вынесенное наказание вполне укладывается в пределы права внутригосударственных властей на оценку. Судьи Гёлькюклю (Golcuklu), Руссо (Russo) и Валтикос (Valticos ) усмотрели в телепередаче подстрекательство к неуважению, признав, что “незначительные” уголовные наказания не составляют нарушения ст. 10. Судьи Гёлькюклю и Валтикос посчитали также неоправданной компенсацию, поскольку J. действовал неправомерно, никак не отреагировав [в своей передаче] на апологию расизма. Уже после предъявления обвинения, но до вынесения решения закон был изменен, в результате чего средства массовой информации, как правило, не несут ответственности за публикуемые утверждения. Суд правомерно отклонил тот довод, что следует учитывать умеренный характер наложенного штрафа, но в иных ситуациях он рассуждает и иначе: ср. выше дело Casado Coca v Spain.

Содержание

Ограничение на распространение делового циркуляра не было несоразмерным – ст. 10 ЕКЗПЧ

Дело Якубовски против Германии

JACUBOWSKI v GERMANY Решение ЕСПЧ от 23 июня 1994 г., Ser A No 291-A

J. был уволен с поста директора и главного редактора информационного агентства. Вначале это мотивировалось качеством его управления финансами, затем передачей внутренней информации посторонним лицам, затем распространением циркулярного письма среди журналистов, которые были клиентами агентства, и, наконец, совершенно другими причинами. Циркуляр содержал выдержки из газет, где давались критические оценки его увольнения и отмечалось ухудшение финансового положения агентства. В нем предлагалось также собраться и обсудить перспективы информационного рынка, и вскоре J. открыл собственное агентство по “связям с общественностью”. В дальнейшем суд признал его увольнение за распространение циркуляра правомерным. До распространения циркуляра информационное агентство издало пресс-релиз, касающийся своей реорганизации, где критиковалось руководство J. агентством и утверждалось, что он был уволен за финансовую некомпетентность. Затем J. добился распоряжения суда, в котором агентству предписывалось признать его право на ответ, и он получил возможность подробно ответить на основные обвинения, изложенные в пресс-релизе. Позже на основании закона о совершаемых в целях конкурентной борьбы действиях, не совместимых с принятыми моральными нормами, агентству был предоставлен судебный запрет на всякое дальнейшее распространение циркуляра со стороны J. Оспаривание запрета в конституционном суде оказалось безуспешным, но иск агентства об убытках был отклонен, так как не было установлено причинно-следственной связи между заявленными убытками и распространением циркуляра. J. жаловался на наложенный судебный запретом и Комиссия установила нарушение ст. 10.

Суд постановил, что: 1) поскольку целью циркуляра было привлечение клиентов, а запрет не помешал J. излагать свое мнение и защищаться другими средствами, ограничение его свободы выражения мнений не было несоразмерным цели – защите репутации и прав других лиц; 2) (6-3) таким образом, нарушения ст. 10 не было.

Комментарий. Как и в деле Casado Coca v Spain (см. выше), в данном решении подчеркивается тот факт, что защищаемый ЕКПЧ рынок идей – не совсем коммерческий рынок. Предоставляя [внутригосударственным властям] в весьма широких пределах право на оценку, Суд, по существу, подтвердил мнение, что критика конкурентов может подвергаться ограничениям, хотя запрет высказываний того же характера о политиках (которые тоже соперничают за влияние на массы) был бы недопустимым. Действительно, в то время, как даже необоснованные мнения, высказываемые в адрес политиков, пользуются защитой ЕКПЧ, – в данном случае допустимым признан запрет на высказывание мнений, которые вполне могли оказаться верными и обоснованными. Более того, Суд, несомненно, осудил бы прямой запрет газетных статей, которые J. включил в свой циркуляр и которые, как отметили в особом мнении судьи Уолш (Walsh), Макдоналд (Macdonald) и Вильдхабер (Wildhaber), уже получили широкое распространение. То обстоятельство, что в его распоряжении оставались другие средства коммуникации, не представляется относящимся к делу: вопрос в том, было ли данное конкретное ограничение действительно необходимым в демократическом обществе? Заявившие особое мнение судьи справедливо привлекли внимание к тому факту, что J. действовал в защиту своей репутации после покушения на нее со стороны фирмы, и поэтому, на их взгляд, выдвижение на первый план в данном деле элемента конкурентной борьбы ошибочно. Однако при данном подходе, видимо, подразумевается, что запреты в отношении чисто конкурентного рекламирования допустимы и могут накладываться практически без обоснования.

Содержание

Изъятие и конфискация фильма в целях защиты религиозных чувств оправданы – ст. 14 ЕКЗПЧ

Дело Институт Отто-Премингера против Австрии

OTTO-PREMINGER-INSTITUT v AUSTRIA Решение ЕСПЧ от 20 сентября 1994 г., Ser A No 295-A

O. – частная ассоциация, деятельность которой включает содержание кинотеатра. Она объявила о демонстрации нескольких сеансов фильма, снятого по пьесе, автор которой был в 1985 г. осужден за богохульство. Фильм характеризовался как карикатурное описание банальной образности и нелепостей христианского вероучения и исследование взаимосвязи между религиозными верованиями и мирскими механизмами угнетения. В фильме высмеивались Иисус Христос, Дева Мария и Бог христиан, мусульманская и иудейская религии. На его просмотр не допускались лица моложе семнадцати лет, а всем желающим посмотреть фильм следовало внести плату. По требованию одной из католических епархий против управляющего O. было возбуждено уголовное дело за “оскорбление религиозных верований”. Земельный суд издал постановление об аресте фильма в мае 1985 г., и планируемый показ не мог быть проведен. В июле 1985 г. управляющий института безуспешно обжаловал постановление об аресте фильма, однако уголовное дело против него было прекращено и взамен было назначено разбирательство по делу о конфискации фильма. При последующих разбирательствах в земельном суде в октябре 1986 г. управляющий института присутствовал в качестве свидетеля и был признан потенциально несущей ответственность заинтересованной стороной. Суд, констатировав, что кинопрокатчик данного фильма отказался от своего права быть выслушанным и согласился на уничтожение фильма, издал приказ о его конфискации. Апелляционная жалоба руководителя института была в марте 1987 г. признана недопустимой из-за отсутствия процессуальной правоспособности, так как он не был владельцем авторских прав на фильм, а генеральный прокурор отказался подать ходатайство об аннулировании приказа о конфискации. Против последующих театральных исполнений исходной пьесы никаких дел не возбуждалось. O. жаловался на арест и конфискацию фильма и Комиссия установила нарушение ст. 10 (9-5) в отношении первого и (13-1) – в отношении последнего. Власти Австрии возражали в связи с тем, что заявление было подано по истечении предусмотренного ст. 26 шестимесячного крайнего срока и что O. был стороной только при разбирательстве вопроса об аресте, а по этому вопросу окончательным решением было подтверждение апелляционным судом приказа 1985 г. В альтернативном варианте их возражение заключалось в том, что окончательным было решение земельного суда об уничтожении фильма, которое не было обжаловано кинопрокатчиком – единственным обладателем прав на одну копию.

Суд постановил, что: 1) второе предварительное возражение австрийских властей было отведено, так как его не предъявили КПЧ; 2) O. был вправе объявить себя потерпевшей стороной от конфискации в не меньшей степени, чем от ареста, так как a) после этого фильм нельзя было показывать, b) конфискация подтверждала правомерность ареста, который до того носил лишь характер временной меры и c) руководитель O. был привлечен к повлекшему эту меру судебному разбирательству; 3) таким образом, поскольку окончательным решением послужило определение апелляционного суда от 1987 г., следует также отклонить первое предварительное возражение; 4) не представлено никаких обоснований для вывода о неверном применении австрийского законодательства; 5) арест и конфискация фильма были осуществлены с законной целью защиты граждан от оскорбления их религиозных чувств и защиты прав других лиц; 6) несмотря на взимание входной платы и ограничение возраста для просмотра, представления о тематике фильма и его основном содержании, которые можно было почерпнуть из рекламы, говорят о том, что предполагавшийся показ можно было считать достаточно “публичным” для возбуждения беспорядков; 7) учитывая тот факт, что подавляющее большинство тирольцев исповедует католицизм, нельзя считать, что, налагая арест на фильм в целях сохранения религиозного мира и для того, чтобы избавить людей от возможного ощущения себя жертвами недозволенных и оскорбительных нападок на их религиозные верования, власти вышли за допустимые пределы своего права на оценку; 8) постоянное лишение возможности демонстрации этого фильма где бы то ни было в Австрии, явившееся результатом его конфискации, нельзя признать мерой, несоразмерной данной цели; 9) (6-3) таким образом, ни арест, ни конфискация фильма не составляли нарушения ст. 10.

Комментарий. Хотя Суд и подтвердил свой взгляд, что свобода выражения мнений распространяется и на те идеи, которые шокируют, оскорбляют или тревожат, подобное воплощение этого принципа оказалось в высшей степени неожиданным. Суд признал, что критика религии приемлема, но допустил ограничения такой критики в целях защиты религиозных чувств верующих, ссылаясь при этом на решение по делу Kokkinakis v Greece (См. Российское издание бюллетеня Interights, вып. 3, 2000, стр. 17). Однако то дело было связано с прямыми попытками убеждать кого-то изменить религию, причем не было установлено применения “неправомерных средств” такого убеждения. Здесь же Суд, по-видимому, включает в число подобных средств вызывающие изображения объектов религиозного поклонения, и результат кажется предрешенным еще до обращения Суда к оценке соразмерности наложенного ограничения поставленной цели, так как подобные изображения уже осуждены как “злонамеренное нарушение духа терпимости” в демократических сообществах. Приписываемая мотивация представляется необоснованной и определенно отражает явную недооценку важной роли сатиры. К тому же признание права не быть оскорбленным в своих религиозных чувствах без учета какого-либо дополнительного элемента (скажем, в виде нарушения общественного порядка), означает, что право решать, что именно приемлемо, неизбежно будет принадлежать любому, кто готов обижаться, независимо от степени причиняемой обиды. Приходится признать нереалистичной любую надежду на то, что гарантией против подобных злоупотреблений послужит ограничение круга действий, против которых возражает Суд, лишь “неоправданно оскорбительными”: грубые выражения и образы всегда были важными элементами искусства, политики и религии. Несомненно, следует проводить различия между поведением на публике и в частной жизни, и первое может служить объектом более строгих ограничений. Тем не менее, вывод о характере публичных действий в данном случае основывался исключительно на общих сведениях о теме и основном содержании фильма, так как подробности были известны только сотрудникам кинотеатра. Такой подход не более правомерен, чем оценка предполагаемого влияния непрочитанной книги. Возможно, есть основания не позволять побуждать кого-либо смотреть нечто, что признано оскорбительным. Однако Суд игнорировал то обстоятельство, что люди сами должны были решать, следует ли им смотреть фильм, и тем самым придал слишком большое значение готовности отдельных людей огорчаться тем, чем, как они воображают, могут заниматься другие. Судьи Палм (Palm), Пекканен (Pekkanen) и Макарчик (Makarczyk ) в своем особом мнении сочли, что меры контроля допуска к просмотру служили достаточной защитой для щепетильных в отношении религии людей. С другой стороны, на большинство состава Суда повлияло то обстоятельство, что население региона в своем подавляющем большинстве исповедует католицизм, а принятые меры были направлены на то, чтобы обеспечить религиозный мир (хотя, с другой стороны, в пункте решения о правомерности цели вопросы охраны общественного порядка не упоминались, религиозный же мир мог подвергнуться опасности в том случае, если бы оскорбленным почувствовало себя как раз религиозное меньшинство). Допуская широкие пределы права государственных властей на оценку, Суд учитывал отсутствие единообразной концепции роли религии в обществе, но его решение дает противникам любой группы, посягающей на ортодоксию, официальное разрешение развязывать истерию против этой группы и подавлять ее идеи. Это выглядит опасным прецедентом и требует поставить вопрос, можно ли ограничивать законы против богохульства одним лишь христианством (см. Choudhury v United Kingdom (H.R.L.J., 1991, № 12, p. 172). Конфискация была признана в принципе допустимой, начиная с дела Handyside v United Kingdom (Ser A No 24,) однако тот факт, что запрет просмотра при этом коснулся всей Австрии, по-видимому, не согласуется с признанием Судом правомерности учета ситуации в конкретном регионе. С другой стороны, подход Суда к определению понятия “потерпевшая сторона” в результате конфискации фильма дает реалистичную оценку последствий, которые должна повлечь подобная мера.

Содержание

Дело Пьермон против Франции

PIERMONT v FRANCE Решение ЕСПЧ от 27 апреля 1995 г., Ser А No 314

P., гражданка Германии и член Европейского парламента, посетила Французскую Полинезию в 1986 г. по приглашению лидера политической партии во время избирательной кампании. По прибытии полиция рекомендовала ей проявлять сдержанность в комментариях по поводу вопросов, являющихся внутренним делом Франции, и сообщила, что в противном случае она может быть выслана. P. приняла участие в митинге и марше, организованных движениями за независимость и против ядерных испытаний. На этих мероприятиях, прошедших без инцидентов, она выступила с осуждением ядерных испытаний и французского присутствия в Тихом океане. На следующий день был издан приказ о ее высылке и запрете на въезд в страну из-за ее нападок на политику Франции в нарушение обязанности иностранцев соблюдать нейтралитет в отношении любой французской территории, на которой они находятся. Приказ был ей вручен, когда она уже находилась на борту самолета, направлявшегося в Новую Каледонию, где также проводились выборы, на которые она была приглашена лидером другой политической партии. Там ее ждали примерно сорок активистов [противников ее визита], отказывавшихся покинуть территорию аэропорта до тех, пока она находится на земле Новой Каледонии. После прохождения пограничного контроля она была остановлена пограничниками, и ее держали в аэропорту в ожидании вылета самолета, на котором она должна была покинуть страну. Попытки разрешить вопрос мирным путем не привели к успеху, и был издан приказ о ее высылке на том основании, что ее присутствие в стране, в особенности в период избирательной кампании, могло с высокой вероятностью привести к общественным беспорядкам. Р. посадили на самолет, летевший в Японию. Жалобы на оба этих приказа были отклонены Государственным советом, но приказ, изданный в Новой Каледонии, был отменен в связи с тем, что обстоятельств, препятствовавших ее пребыванию на этой территории, более не существовало. Р. жаловалась на принятые в отношении нее меры. Франция, ратифицируя ЕКПЧ, заявила, что действие Конвенции будет распространяться и на ее заморские территории. Комиссия установила, что высылка P. из Французской Полинезии и запрет въезда на эту территорию явились нарушением не ст.2 Протокола 4, а (8-6) ст.10 ЕКПЧ. Она также пришла к выводу, что высылка P. из Новой Каледонии не являлась нарушением ни ст.2 Протокола 4 (13-1), ни ст.10 как в отдельности (12-2), так и в совокупности со ст.14 (единогласно).

Суд постановил, что: 1) Р. имела возможность передвигаться по Французской Полинезии, как она хотела, до посадки в самолет, и приказ о высылке был вручен ей, уже когда она заняла свое место в самолете; 2) так как ст.5(4) Протокола 4 требует, чтобы для целей ст.2, оперирующей понятием территории государства, Французская Полинезия рассматривалась как отдельная территория, и так как Р. не находилась там на законном основании после вручения приказа, то никакое нарушение права на свободу передвижения в отношении Р. допущено не было; 3) следовательно, не имело места нарушение ст.2 Протокола 4; 4) пассажиры могут подвергаться проверкам, пока находятся в пределах аэропорта, такого, как в Новой Каледонии, а приказ о высылке был вручен ей до того, как она его покинула; 5) так как она никогда не находилась на этой территории на законном основании в смысле, придаваемом этому понятию ст.2 Протокола 4, нарушение этой статьи не имело места; 6) меры, принятые в отношении Р. во Французской Полинезии, являются нарушением свободы выражения мнений; 7) напряженная политическая ситуация, подобная существовавшей там, может также возникнуть и в “метрополии” и не представляет собою “особых местных условий” в смысле, придаваемом этому понятию ст.63(3), которые могли бы оправдать подобное нарушение; 8) в связи с тем, что в то время в договорах Сообщества не был закреплен статус гражданина Европейского Сообщества и Р. его не имела, ситуация не подпадает под действие ст.16, но ее гражданство государства-участника Европейского Союза и ее статус члена Европарламента не допускали применения в отношении ее этой нормы [отсутствия гражданства ЕЭС], тем более, что граждане французских заморских территорий принимали участие в выборах в Европейский парламент; 9) высылка Р. была ограничением, предусмотренным законом, а выносить решение о законности запрета на въезд не имеет смысла, так как она туда не возвращалась; 10) принятые меры преследовали правомерную цель предотвращения беспорядков и сохранения территориальной целостности; 11) создавшаяся политическая обстановка и перспектива проведения двух туров выборов являлись весомыми факторами, и Р. могла повлиять на первое; 12) ее замечания были сделаны в ходе мирной санкционированной демонстрации, и она не призывала к насилию или беспорядкам, но участвовала в демократических дебатах; 13) демонстрация не сопровождалась беспорядками, не были представлены факты, свидетельствующие, что P. явилась причиной каких-либо беспорядков; 14) хотя приказ о высылке был вручен на следующий день после демонстрации, он не был представлен как чисто символическая мера; 15) (5-4) так как не был соблюден справедливый баланс между общественными интересами и правом Р. на свободное выражение мнения, имело место нарушение ст.10; 16) приказ из Новой Каледонии о запрете на въезд являлся вмешательством в осуществление права Р. на свободное выражение мнения, так как она была лишена возможности встретиться с пригласившими ее политиками или высказать свое мнение на месте; 17) (5-4) так как ситуация существенно не отличалась от ситуации во Французской Полинезии, приказ явился нарушением ст.10; 18) признание факта нарушения представляет собой достаточное справедливое возмещение, в особенности в связи с тем, что Р. не обжаловала приказ о запрете на въезд; и 19) в возмещение затрат и издержек, оцененных по справедливости, Р. присуждается к выплате сумма в размере 80 000 французских франков.

Комментарий: Хотя осуществление пограничного контроля может помешать реализации права на свободу выражения, это еще не дает достаточных оснований возражать против его прохождения. Однако данное решение Суда показывает, что право на свободу выражения нельзя просто проигнорировать ни в случае, когда люди находятся за пределами страны и хотят въехать в нее, ни тогда, когда они уже находятся на территории страны и им грозит высылка. Должны быть надлежащим образом оценены возможные последствия пребывания этих лиц в стране, причем высказывание неприятных для правительства идей еще не является достаточным основанием для принятия решения: угроза законным общественным интересам должна быть непосредственной и очевидной, что означает нечто большее, чем просто оживленные политические дебаты. Хотя в истории Новой Каледонии имеется немало случаев насилия против сторонников независимости, Суд не счел ни это обстоятельство, ни присутствие группы, враждебно настроенной по отношению к Р., достаточным основанием для ограничения свободы, и это соответствует его решению по делу Plattform “Artze fur das Leben” v Austria (Ser. A No 139), на которое он не ссылался в данном деле и в котором он признал обязанность защиты высказывания непопулярных взглядов. Судьи Риссдал (Ryssdal), Матшер( Matscher), Фрилэнд (Freeland) и Юнгвирт (Jungwiert) посчитали, что принятые меры не выходят за рамки имеющегося у властей Франции права на оценку, в особенности если учесть напряженность положения в Новой Каледонии и тот факт, что первая из этих мер практически не имела реальных последствий. Решение также устанавливает важные границы возможности ссылок на ст.16: даже если лицо является иностранцем, предполагается необходимость учитывать наличие и характер связей данного лица со страной, и это не должно зависеть от формального статуса, подобного европейскому гражданству. Столь далеко судьи, заявившие особое мнение, не зашли, но, сославшись на ст.10(2), они признали факт интернационализации политики и необходимость применения ст.16. Суд также ясно дал понять, что следует скептически относиться к попыткам ссылок на оговорку ст.63 касательно “местных условий” как к обоснованию снижения стандартов на территориях, не относящихся к метрополии. Хотя в данном случае территории являются частью Франции, ст.4(4) Протокола 4 позволяет рассматривать их как отдельные территории, и, таким образом, ограничение касалось передвижения Р. не по единой стране, и широкое толкование иммиграционных правил означало, что она не находилась на территориях, где могла пользоваться правом, гарантируемым ст.2. Очевидно, что приказ о высылке из Французской Полинезии не имел реальных последствий для ее передвижения там; то же относится и к ее свободе выражения мнения, хотя Суд вынес на этот счет иное решение. Однако мнение, что она, хотя и прошла пограничный контроль, с точки зрения закона не находилась в Новой Каледонии, так как не вышла за пределы аэропорта, скорее всего, ведет к неопределенности относительно того, с какого момента начинает применяться право, закрепленное в ст.2. Мнение о том, что Р. должна была обжаловать приказ о высылке, чтобы мог рассматриваться ее иск о возмещении ущерба, представляется попыткой применить правило исчерпания внутренних средств правовой защиты на довольно поздней стадии.

Ограничения в отношении иностранцев не применимы к гражданам Европейского Союза – ст.16 ЕКЗПЧ

См. PIERMONT v FRANCE

Содержание

Необоснованная критика в адрес судей может быть наказуема – ст.10 ЕКЗПЧ

Дело Прагер и Обершлик против Австрии

PRAGER and OBERSCHLICK v AUSTRIA Решение ЕСПЧ от 26 апреля 1995 г., Ser A No 313

Р. написал статью для издаваемого О. журнала, в которой были подвергнуты критике судьи, рассматривающие уголовные дела. Статья, как утверждалось, основывалась на собственном опыте посещения процессов, на сообщениях адвокатов и корреспондентов, специализирующихся на освещении правовых вопросов, и на имеющихся научных исследованиях. В частности, в статье содержались утверждения о враждебном отношении судей земельных судов к обвиняемым и давалась характеристика некоторым судьям с утверждениями о качестве исполнения ими своих функций и об их пригодности для занятия этой должности. Один из судей, на процессах которого Р. никогда не присутствовал, обвинил его в клевете в соответствии с Уголовным кодексом и, основываясь на законе о средствах массовой информации, предъявил иск о возмещении вреда к издателю и о привлечении издателя и автора к солидарной ответственности в виде наложения штрафа. Суд установил, что некоторые фрагменты статьи приписывали судье неблаговидные черты характера и отношения, в других местах его обвиняли в позорящем и бесчестном поведении, что объективно могло скомпрометировать его в глазах общественности. Суд счел, что в ряде мест содержались оценочные утверждения, которые не подлежат доказыванию, и что ни одно из приводимых доказательств не подтверждало истинности обвинений. Суд также счел, что Р. не сумел доказать, что статья была написана с соблюдением требования тщательности, которое предъявляется законом о СМИ, так как не предоставил судье возможности ответить на обвинения и провел очень поверхностное изучение вопроса. Р. был признан виновным в клевете на судью и оштрафован на 4 800 австрийских шиллингов. О. также была присуждена выплата в пользу судьи 30 000 австрийских шиллингов в возмещение вреда, и он был признан ответственными как самостоятельно, так и солидарно с P. за уплату штрафа и возмещение судебных издержек. Суд также издал приказ о конфискации оставшегося тиража данного журнала (хотя это осуществлено не было) и об опубликовании выдержек из его решения. При обжаловании присужденная к выплате сумма была уменьшена до 20 000 австрийских шиллингов, однако было оставлено в силе решение о недостаточности доказательств, которые Р. пытался представить, в силу того, что обвинения носили общий характер и было невозможно вычленить доказательства, которые подтверждали бы истинность высказанных обвинений. Апелляционный суд также счел, что дело касалось установления различных фактов, а не высказывания оценочных суждений. Р. и О. жаловались на обвинительный приговор и на конфискацию оставшихся экземпляров периодического издания. Комиссия, признав жалобу недопустимой в той мере, в которой она касалась нарушения ст. 6 и 13, не установила нарушения ни ст.14 в совокупности со ст.10 (15-12), ни ст.10 в отдельности. Власти Австрии выдвинули возражения по тому основанию, что О. не является потерпевшим, так как а) он не осуществлял своего права на свободу выражения, поскольку опубликовал не им написанную статью, и б) он не понес никакого денежного ущерба в результате судебного разбирательства, так как он ничего не должен был платить в виде штрафа или оплаты судебных издержек и мог предъявить иск к Р. о возмещении ему других понесенных расходов.

Суд постановил, что: 1) так как вопрос об ущербе имеет отношение только применительно к ст.50, а О. был осужден лично за публикацию статьи, его интересы были затронуты непосредственным образом и первоначальное возражение должно быть отклонено; 2) осуждение за клевету и другие принятые меры представляют собой такое вмешательство в осуществление права Р. и О. на свободное выражение мнения, которое преследовало цель защиты репутации других лиц; 3) неопределенность, связанная с применением статьи уголовного кодекса и закона о СМИ, не превысила того, что они могли бы с разумными основаниями ожидать, обратившись, в случае необходимости, за консультациями; 4) судебная система как гарант правосудия должна пользоваться доверием общественности, и это может потребовать защиты от уничижительных нападок, не имеющих под собой существенных оснований; 5) отнесение тех или иных пассажей статьи либо к оценочным суждениям, либо к обвинениям по поводу конкретных фактов не выходило за пределы права властей на оценку; 6) так как обвинения [содержавшиеся в статье] касались нарушения [судьей] закона или, по крайней мере, профессиональных обязанностей, они подрывали репутацию судей и доверие общественности к честности и добросовестности судебной системы как таковой; 7) причина неспособности Р. доказать истинность обвинений и справедливость оценочных суждений связана с их слишком общим характером, а не с тем, каким образом суд применял закон; 8) так как представляется, что проведенное Р. расследование было недостаточным для обоснования обвинений, он не мог ссылаться на добросовестность утверждений и требования журналистской этики; 9) хотя свобода выражения распространяется и на взгляды, которые оскорбляют, шокируют или вызывают тревогу, и даже на преувеличения и утверждения нарочито провоцирующего характера, – оспариваемое вмешательство в осуществление прав не было несоразмерным и (5-4) не имело места нарушение ст.10; и 10) не было необходимости рассматривать жалобу на нарушение ст.14 в совокупности со ст.10.

Комментарий: Суд согласен с тем, что прессе принадлежит определенная роль в контроле за выполнением судьями своих обязанностей таким образом, который соответствует целям возложенной на них функции. Однако Суд также счел, что судьи, чтобы выполнять свои функции, должны пользоваться доверием общественности, и что доверие это может быть подорвано необоснованной критикой, особенно если обязанность сохранять благоразумие не позволяет им отвечать на нападки. Это решение не говорит об отходе от принципов, установленных в решениях по таким делам, как Lingens v Austria и Castells v Spain, в том, что касается критики общественных деятелей. Оно лишь уточняет пределы защиты, предоставляемой ст. 10: нельзя ожидать, что такой защитой будут пользоваться утверждения, представляющие собой рыхлую смесь фактов и оценочных суждений без четкого подкрепления (но ср. с защитой мнения, основанного на слухах, в решении по делу Thorgeir Thorgeirson v Iceland). Принятый строгий подход вполне соответствует защитительному подходу, принятому Судом в отношении судьей (см. Barfod v Denmark, Ser A No 149), но большое значение имеет и тот факт, что Р. – журналист. Хотя Суд прямо не сослался на норму ст.10(2) об “обязанностях”, с которыми сопряжено осуществление свободы выражения мнений, он четко продемонстрировал, что от журналистов ожидается некий минимум профессиональной компетентности и добросовестное отношение к своей работе, и представляется, что Суд был невысокого мнения об усилиях Р. по проведению расследования. Однако объем этих усилий явился пунктом разногласий в убедительно обоснованных особых мнениях судей Мартенса (Martens), Пекканена (Pekkanen), Макарчика (Makarczyk) и Петтити (Pettiti). Они выше других оценили использование P. теоретической литературы и посчитали, что общий контекст его замечаний не был изучен должным образом: материал препровождался теоретическим вступлением, в нем излагался собственный опыт Р. и давались портреты некоторых судей. Причем эти портреты кажутся более злобными, чем тот, из-за которого было возбуждено дело, и их точность могла бы иметь прямое отношение к контексту, в котором рассматривались оспариваемые замечания. По их мнению, подход австрийских судов к толкованию практически всего сказанного как относящегося только к судье J. должен был бы быть оспорен, и именно в этом контексте должно было бы оцениваться отклонение попыток Р. представить обоснование своих утверждений. Так как заявившие особое мнение судьи высказывались в основном по поводу принятого при разбирательстве дела подхода, они не выразили мнения по поводу того, совместим ли со ст.10 иск против публикации. Однако очевидно, что опасность, которую может представлять для судебной системы критика, беспокоила их меньше, чем большинство состава Суда, а судья Петтити считает, что достаточной защитой явился бы и гражданский иск.

Содержание

Сумма возмещения ущерба, присуждаемая в связи с диффамацией, должным образом не лимитируется – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Толстой-Милославский против Соединенного Королевства

TOLSTOY MILOSLAVSKY v UNITED KINGDOM Решение ЕСПЧ от 13 июля 1995 г., Ser A No 323

T. написал брошюру, в которой приписывал A. участие в выдаче в конце Второй Мировой войны войскам СССР и титовской Югославии военнопленных и беженцев, над которыми была впоследствии учинена кровавая резня. Эта брошюра распространялась W., имевшим претензии к возглавлявшейся в то время A. страховой компании. A. возбудил против W., к которому по собственной просьбе присоединился и T., дело о клевете в печати. Ответчики ссылались на “оправдывающие обстоятельства” и “добросовестное толкование фактов” и воспользовались своим правом на рассмотрение дела судом присяжных. Присяжные, получившие от проводившего судебные заседания судьи обширные наставления об оценке подлежащего возмещению вреда, признали приведенные в брошюре утверждения фактического характера неверными по существу, а выражение мнений – недобросовестным. Суд назначил в пользу A. возмещение ущерба в размере 1,5 миллиона фунтов стерлингов, что втрое превосходило наибольшую ранее присуждавшуюся сумму возмещения. Судья также удовлетворил ходатайство A. о вынесении судебного запрета, не позволяющего ответчикам публиковать или содействовать публикации положений брошюры и любых других высказываний или утверждений, связанных с выдачей военнопленных и беженцев, и вынес решение об оплате ими судебных издержек A. T. добивался разрешения на обжалование приговора, но A. обратился с ходатайством о внесении T. залога в размере, покрывающем затраты A. на представительство его интересов, если апелляция окажется безуспешной. T. не был в состоянии внести такой залог, и первоначально A. было отказано в его ходатайстве. Однако затем оно было удовлетворено апелляционным судом, который не счел, что апелляция по поводу ответственности или размера возмещения ущерба будет успешной. Этот суд вынес также решение о том, что T. должен оплатить издержки, которые A. понесет в ходе апелляционных разбирательств. T. не внес требуемого залога в течение установленных четырнадцати дней, и его апелляционная жалоба была отклонена. Никакая часть суммы возмещения или издержек до сих пор не выплачена. В дальнейшем T. добивался отмены решения о клевете в печати по основаниям имевшего место обмана, но это ходатайство было признано юридически ничтожным как процессуальное злоупотребление, и защитники T. получили предписание о выплате шестидесяти процентов издержек, понесенных A. при проведении соответствующих разбирательств. Апелляционная жалоба на это решение со стороны Т. ожидает рассмотрения. В момент подачи жалобы решение о возмещении ущерба в делах о клевете не могло отменяться по основанию чрезмерности присужденной суммы за исключением случаев, когда сумма столь непомерно велика, что решение с очевидностью не могло приниматься здравомыслящими людьми и было принято людьми раздраженными, действовавшими бесчестно или иррационально. T. жаловался на лишение его права на справедливое разбирательство дела беспристрастным судебным органом, на отказ в праве на обращение в суд и на решение суда о возмещении ущерба и судебном запрете. Комиссия, считая первую жалобу неприемлемой, признала нарушение ст. 10, но не установила (10-5) нарушения ст. 6(1).

Суд постановил, что: 1) решение о возмещении ущерба и судебном запрете препятствовало осуществлению права T. на свободу выражения своего мнения; 2) клевета в печати в том виде, как она была признана судом присяжных, имела исключительно серьезный характер; 3) с учетом a) того обстоятельства, что в подобных вопросах допустима и оправдана значительная гибкость, и b) разнообразия критериев, которыми следует руководствоваться присяжным при оценке суммы возмещения ущерба, а также факта рассмотрения дела апелляционным судом, соответствующие правовые нормы, касающиеся возмещения ущерба в результате клеветы в печати, можно считать “предусмотренными законом”; 4) так как сумма возмещения в связи с диффамацией должна разумно соответствовать степени нанесенного репутации ущерба, присяжные не вправе произвольно назначать суммы возмещения, которые кажутся им подходящими; 5) в то время, когда рассматривалось дело T., контроль судебных властей при разбирательстве дела и при апелляции не был достаточен для того, чтобы обеспечить надлежащие и действенные гарантии против присуждения несоразмерно больших сумм возмещения ущерба; 6) принимая во внимание размер присужденного возмещения ущерба и отсутствие надлежащих гарантий, следует признать нарушение ст. 10; 7) приказ о запрете представлял собой лишь логическое следствие из решения о имевшей место клевете в печати, которое не было оспорено как несовместимое со ст. 10, и не имел никакой иной цели, кроме предотвращения повторных клеветнических заявлений; 8) приказ о запрете (как сам по себе, так и в связи с назначенным возмещением ущерба) не представлял собой несоразмерного ограничения свободы выражения T. своего мнения и, следовательно, не составлял нарушения ст. 10; 9) при разбирательствах дел о клевете ст. 6 в равной степени применима и к истцу, и к ответчику; 10) приказ о залоге в обеспечение возмещения судебных издержек преследовал законную цель защиты A. при предъявлении ему счета по оплате судебных издержек, который даже в случае безуспешности апелляции T. не могли быть взысканы с последнего в судебном порядке, и также был издан в интересах справедливого отправления правосудия; 11) с учетом a) наличия у T. полной возможности обращения в суд первой инстанции, b) разумности оценки затрат A. в судебном приказе, c) малой вероятности того, что T. сумел бы получить необходимую сумму, даже если бы ему было предоставлено больше времени, d) полного и всестороннего рассмотрения относящихся к делу фактов – указанные условия апелляции не наносили ущерба его праву на обращение в суд и не были несоразмерными; 12) (8-1) таким образом, нарушения ст. 6(1) не было; 13) Суд не уполномочен делать заявлений, гарантирующих, что T. обязан, если его вообще можно в чем-то обязать, выплатить ту сумму, которая необходима для должного возмещения вреда и восстановления репутации A., и что власти должны освободить его от уплаты любой более высокой суммы, которую его обязали уплатить A.; 14) так как не установлено никакой причинно-следственной связи между рассматриваемым нарушением и любыми понесенными потерями или ущербом, претензии на возмещение материального ущерба следует отклонить; 15) так как не установлено, что все затраты и судебные издержки были неизбежны, в пользу T. следует присудить выплату по справедливости 40 000 франков и 70 000 фунтов стерлингов.

Комментарий. От Суда не требовалось оценивать совместимость возложенной на T. материальной ответственности за клевету в печати с положениями ЕКПЧ, но, хотя [признанные клеветническими]заявления делались, как утверждалось, вполне добросовестно, а истец был общественным деятелем, ограничения на предъявление исков за диффамацию, накладываемые ст. 10, относятся только к оценочным суждениям (см. дело выше дело Prager and Oberschlik v Austria) и к [обязательному предоставлению ответчику] возможности доказать истинность своих фактических утверждений (дело Castells v Spain, см. выше). T. была предоставлена такая возможность, но он не смог убедить присяжных в истинности своих обвинений в адрес A. Суд правомерно обратился к вопросу об отсутствии надлежащих и действенных гарантий против несоразмерно большого возмещения и о недостатках системы, которые к тому времени уже начали исправляться благодаря предоставленным разделом 8(2) Акта о судах и юридических услугах от 1980 г. полномочиям апелляционному суду заменять сумму возмещения ущерба, назначенную судом присяжных, своей собственной ее оценкой независимо от того, согласны ли с ней стороны процесса. По всей вероятности, реализация этих полномочий обеспечит больше определенности, что уже продемонстрировано, к примеру, делом Rantzen v Mirror Group Newspapers (1986) Ltd (1993) 3 WLR 953. Однако, несмотря на то, что именно размер присужденной компенсации в сочетании с отсутствием гарантий и привел к нарушению ст. 10, Суд не указал со всей определенностью, что размер суммы возмещения ущерба совершенно неприемлем; конечно, от него не требовалось оценивать масштаб ущерба, причиненного репутации A., и могли существовать обстоятельства, при которых рассматриваемая сумма признавалась бы вполне соразмерной. Заключение об отсутствии судебного контроля не вполне согласуется с решением, что правовые нормы, регулирующие суммы возмещения ущерба от клеветы в печати, предусмотрены законом; возможно, следовало бы проявить определенную гибкость, но ограниченность [законодательной] основы для судебного контроля не позволяла гарантировать, что решение суда присяжных будет соответствовать каким-то приемлемым критериям. Так как приказ о запрете не выходил за рамки существа иска о клевете, он явно не носил специально репрессивного характера. T. возражал, что при оценке размера возмещения присяжные не знали об этом, и на их решение мог повлиять сам факт издания подобного приказа, в то время как их задача должна была заключаться лишь в количественной оценке потерь, понесенных A. ЕСПЧ и ранее признавал допустимость ограничений на обращение в апелляционный суд (см. дело Monnell and Morris v United Kingdom, Ser A No 115), и в данном случае он остановился только на вопросе о том, как приказ о залоге в обеспечение затрат реально повлиял на возможность T. обратиться с апелляцией. Таким образом, возможна определенная гибкость в подходе к определению предельных сроков (судья Ямбрек (Jambrek) не посчитал очевидным, что T. не был в состоянии получить ссуду, и счел, что ему не дали реальной возможности это сделать). Возможен и отказ суда от истребования залога, если перспективы успешной апелляции благоприятны, а заявитель несостоятелен. Ямбрек не согласился с большинством состава Суда, считая, что отказать в обращении в суд можно было только в случае, если апелляция не имела серьезных мотивов, была недобросовестна или лишена других разумных оснований либо были допущены процессуальные злоупотребления. Он счел также, что необходимо принять во внимание тот факт, что T. добивался защиты свободы выражения своего мнения.

Содержание

Необоснованное увольнение государственного служащего за политическую деятельность – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Фогт против Германии

VOGT v GERMANY Решение ЕСПЧ от 26 сентября 1995 г., Ser A No 323

Будучи членом не запрещенной конституцией коммунистической партии, V. проходила соответствующую подготовку и получила квалификацию преподавателя средней школы. В августе 1977 г. ее назначили на должность преподавателя языков и в феврале 1979 г., до завершения испытательного срока, она получила статус пожизненно назначаемого государственного служащего. В марте 1981 г. ее работа была оценена как полностью удовлетворительная и, как было установлено, она пользовалась большим уважением учеников, их родителей и коллег. В земле, где она работала, действовал приказ, касающийся найма на работу экстремистов, в котором специально оговаривалось, что членство в партиях, выступающих против конституционной системы, и их поддержка, как правило, противоречат обязанности государственных служащих сохранять верность конституции. Подобное законодательство было принято в нескольких землях, но с 1979 г. оно уже не применялось или применялось лишь частично, а в ряде случаев было отменено. В июле 1982 г. против V. было возбуждено дисциплинарное преследование за несоблюдение обязанности хранить верность конституции, проявившееся в участии с осени 1980 г. в политической деятельности в интересах коммунистической партии. Эта деятельность заключалась в распространении брошюр, выступлениях в качестве представителя партии на митингах, деятельности в качестве официального должностного лица партии, ее кандидата на парламентских выборах и члена исполнительного комитета земельной партийной организации и в участии в партийном съезде в качестве председателя местной партийной организации. Дисциплинарное производство дважды прерывалось из-за необходимости дальнейших расследований, но в августе 1986 г. ее временно отстранили от занимаемой должности, а начиная с октября 1986 г., выплачивали всего шестьдесят процентов жалования. В октябре 1987 г. были сняты все обвинения, за исключением связанных с членством в партии и в исполнительном комитете земельной партийной организации, с председательством в местной организации и выступлением в качестве кандидата на парламентских выборах. Несовместимость этой деятельности с обязанностью соблюдать политическую лояльность была признана очевидной на основании прецедентного права, и за эту деятельность и за упорный отказ отмежеваться от партии ее отстранили от должности. Решение было в октябре 1989 г. оставлено в силе после обжалования, а жалоба на его неконституционность была в декабре 1989 г. отклонена из-за недостаточных перспектив на успех. В феврале 1991 г. V. восстановили в должности, так как земельное правительство отменило свой приказ о найме на работу экстремистов. V. жаловалась на увольнение, и Комиссия установила (13-1) нарушение ст. 10 и 11, но не сочла необходимым рассматривать вопрос о применимости ст. 14.

Суд постановил, что: 1) статус V. как пожизненно назначаемого государственного служащего не лишает ее защиты, предоставляемой ст. 10; 2) ее увольнение представляло собой вмешательство в реализацию ее права на свободу выражения мнений, осуществлявшееся на основании положений, с достаточной ясностью следующих из существовавшей судебной практики и преследовавших правомерную цель охраны демократической конституционной системы страны; 3) обязанности и ответственность, о которых говорится в ст. 10(2), приобретают особое значение, когда речь идет о праве на свободу выражения мнений государственными служащими; 4) хотя демократическое государство вправе требовать от государственных служащих верности конституционным принципам, на которых оно зиждется, в данном случае эта обязанность налагалась на всех абсолютно одинаково без какого-либо учета исполняемых функций и служебного положения данного лица и без каких бы то ни было различий между службой и частной жизнью; 5) однако эта обязанность не истолковывалась и не осуществлялась одинаковым образом по всей стране; 6) ее увольнение было несоразмерной мерой, если учесть a) суровость подобной меры, b) то обстоятельство, что должность V. по своему характеру не была связана с какой-либо угрозой безопасности [которая могла бы возникнуть в результате недостаточной лояльности занимающего ее лица], c) отсутствие всяких попыток с ее стороны внушать или навязывать какие-либо идеи во время занятий, d) отмену ее временного отстранения от должности вскоре после возбуждения дисциплинарного производства, e) отсутствие [в ее действиях или высказываниях] антиконституционной позиции и f) правомерность ее деятельности с этой точки зрения; 7) (10-9) таким образом, было допущено нарушение ст. 10; 8) увольнение V. за упорный отказ отмежеваться от партии составляло ограничение ее права на свободу объединений; 9) если даже, с точки зрения ст. 11(2), рассматривать преподавателей как составную часть исполнительной власти государства, увольнение V. было по причинам, изложенным в п. 5, действием, несоразмерным преследуемой правомерной цели; 10) (10-9) таким образом, было допущено нарушение ст. 11; 11) у Суда не было необходимости по собственной инициативе рассматривать вопрос о нарушении ст. 14, так как V. его не ставила; 12) решение вопроса о справедливом возмещении следует отложить.

Комментарий. Суд стремился придерживаться позиции, занятой им в деле Glasenapp and Kosiek v Germany (Ser A Nos 104 and 105) и заключающейся в том, что, поскольку в ЕКПЧ сознательно не включены положения о праве доступа на государственную службу, отказ тому или иному лицу в назначении на эту службу сам по себе не может служить основанием для постановки вопросов, касающихся положений ст. 10. Мнение, что меры, принятые против государственного служащего за его убеждения, могут оцениваться как нарушение ст. 10, устанавливает важное ограничение на этот подход, а то и вообще неявно подрывает его логику. Суд правомерно признает, что статус государственного служащего не лишает автоматически его обладателей признаваемого за каждым человеком права на свободу выражения мнений (аналогичный взгляд в отношении положений МПГПП выражен в деле Aduayom, Diasso and Dobou v Togo, см. ниже), и увольнение или дисциплинарные меры могут составлять нарушение этого права. Точно такой же санкцией за чьи-то взгляды может оказаться и отказ в назначении на должность, и попытка представить дело так, будто в данном случае речь идет просто о несоответствии предъявляемым при найме квалификационным требованиям, выглядела бы крайне искусственной: если бы отказ в найме мотивировался признаками расы или пола, была бы признана дискриминация и сразу возник бы вопрос о ее оправданности. Нет никакой причины не считать потенциально недопустимой как ограничение свободы выражения мнений и дискриминацию по политическим или иным взглядам (ср. с мнением, принятым КПЧ относительно арестов, мотивированных политической деятельностью, в деле Mika Miha v Equatorial Guinea (см. выше). Судьи Готчев (Gotchev ) и Мифсуд Бонничи (Mifsud Bonnici) считали ст. 10 неприменимой к данному случаю, причем только первый из них обосновал это, отметив, что выражение мнений не выдвигалось в качестве оснований для увольнения. Однако при этом не был принят во внимание тот факт, что именно взгляды партии привели к принятым против V. мерам. Ямбрек поставил под вопрос уместность попыток проводить различие между данным делом и делом Glasenapp and Kosiek и предложил Суду признать реально происшедшее изменение своего подхода. Как бы то ни было, данное решение предоставляет весьма существенную защиту: оно продемонстрировало, что ограничение, накладываемое в интересах государственной безопасности, может подвергаться придирчивой проверке на уместность и необходимость. Хотя обязанность соблюдать верность конституционному строю признается законной, Суд потребовал доказательств, что затронутое лицо в состоянии нанести ущерб государственной безопасности: регулирование в этой области должно учитывать различие уровней ответственности разных государственных служащих. Однако Суд признал ключевую роль таких лиц, как преподаватели, откуда следует, что при оценке их пригодности к должности их деятельность в нерабочее время может быть так же важна, как и их действия в школе. Позиции германских властей в данном деле не могло не ослабить то обстоятельство, что в действиях V. как в школе, так и за ее пределами, не было установлено никакой антиконституционной позиции. Суд отметил также, что партия, к которой она принадлежала и которая считалась антиконституционной, никогда не была запрещена: подобный запрет мог бы являться необходимым предварительным условием для действий против ее членов. Он позволил бы подвергнуть тщательному расследованию предполагаемую угрозу и, возможно, предотвратил бы “охоту на ведьм”, организуемую на основе инсинуаций и гипотез. Этот же принятый Судом подход гарантирует, что особое ограничение для государственных служащих права на свободу ассоциаций с другими лицами не означает карт-бланш на преследование: критерий соразмерности должен удовлетворяться и в данном случае. В этом отношении Суд пришел к тому же заключению, что и в заявлении большинства комиссии Международной организации труда (МОТ) 1987 г. по расследованию отказа Германии не выходить за пределы ограничений, санкционированных Конвенцией МОТ № 111 в отношении дискриминации в области труда и занятости. Судьи Бернхардт (Bernhardt), Гёлькюклю (Golkuku), Матшер (Matscher), Лоизу (Loizou), Мифсуд Бонничи (Mifsud Bonnici), Готчев (Gotchev), Юнгвирт (Jungwiert ) и Курис (Kuris) усмотрели несовместимость между лояльностью V. к партии и к конституционному строю Германии и были готовы согласиться на расширение пределов права властей государства на оценку в вопросах найма и увольнения государственных служащих. Аналогичный подход принял судья Ямбрек (Jambrek), но трактовал принцип лояльности не в столь абсолютном смысле, как большинство; на его оценку существенно повлияла особая ситуация, сложившаяся в Германии в период 1945–1990 г.

Содержание

Судебный запрет на повторение клеветы в печати правомерен – ст. 10 ЕКПЧ

См. дело TOLSTOY MILOSLAVSKY v UNITED KINGDOM

Толкование ограничения предсказуемо – ст. 10 ЕКПЧ

См. дело GOODWIN v UNITED KINGDOM

Требование к журналисту раскрыть источник информации неправомерно– ст. 10 ЕКПЧ

Дело Гудвин против Соединенного Королевства

GOODWIN v UNITED KINGDOM Решение ЕСПЧ от 27 марта 1996 г.

G., журналисту-стажеру, некий источник по собственной инициативе предоставил информацию о финансовых затруднениях одной компании, о которой ранее сообщалось как о процветающей и расширяющейся. Информация была предоставлена без какой-либо оплаты и, как утверждал G., у него нет никаких оснований считать, что она взята из украденного или конфиденциального документа. Однако на самом деле информация была взята из строго конфиденциального корпоративного плана, причем одна из его копий пропала из бухгалтерии компании. После того, как G. связался с компанией для проверки фактов и получения от нее комментариев по поводу информации, компания стала добиваться судебного запрета, который воспрепятствовал бы его издателям публиковать любую информацию, взятую из корпоративного плана. Она заявила, что такая публикация способна привести к утрате доверия к ней и вредно повлиять на переговоры о рефинансировании. Судебный запрет был предоставлен, о чем были оповещены все национальные газеты и соответствующие журналы. В дальнейшем издателям было предписано раскрыть содержание заметок G., касающихся его переговоров с источником. Предписание представляло собой сделанное “в интересах правосудия” исключение из общего принципа защиты журналистских источников информации. От G. потребовали известить свой источник, что дополнительное предписание требует сдать любой имеющийся у него экземпляр плана: компании требовалось установить подлинность документа с тем, чтобы возбудить судебное дело, вернуть план, предотвратить дальнейшую публикацию, получить возмещение ущерба и разоблачить нелояльного служащего или внештатного сотрудника. G. отказался предъявить свои заметки, и два его ходатайства против требования о раскрытии их содержания были отклонены на том основании, что интересы компании перевешивают интересы защиты журналистских источников информации. G. был оштрафован на 5 000 фунтов стерлингов за неуважение к суду. Он жаловался на издание предписания о раскрытии источника, и Комиссия установила (11-6) нарушение ст. 10.

Суд постановил, что: 1) поскольку толкование соответствующей правовой нормы в деле G. не шло дальше того, что можно было с разумной вероятностью предвидеть в данных обстоятельствах, а других указаний на то, что рассматриваемая правовая норма не предоставляла ему должной защиты против произвольного вмешательства, нет, – оспариваемые меры были предусмотрены законом; 2) вмешательство в осуществление G. своего права на свободное выражение мнения преследовало законные цели защиты прав компании, и не было необходимости определять, ставилось ли целью предотвращение преступления; 3) так как защита журналистских источников информации составляет одно из основных условий свободы прессы, поскольку в противном случае потенциальные источники боялись бы помогать прессе информировать общественность о вопросах, представляющих общественный интерес, предписание о раскрытии источника могло быть оправдано только перевешивающими это соображение требованиями защиты общественных интересов; 4) предписания о раскрытии источника преследовало в значительной мере ту же цель, какая уже была достигнута судебным запретом, а именно, предотвратить распространение конфиденциальной информации, содержавшейся в корпоративном плане компании, а поскольку названное предписание лишь подкрепляло запрет, – для целей ст. 10(2) дополнительное ограничение свободы выражать мнение не имело достаточных оснований; 5) прочие интересы компании, добивающейся a) устранения путем возбуждения судебного дела против источника остающейся угрозы ущерба от распространения конфиденциальной информации иным путем, нежели через прессу, b) возмещения ущерба и c) разоблачения нелояльного служащего или внештатного сотрудника, не являются даже в совокупности достаточно серьезными, чтобы перевесить жизненно важную для общества заинтересованность в защите источника G., и потому не являются более важным требованием защиты общественных интересов; 6) таким образом, было допущено нарушение ст. 10, воспоследовавшее из предписания G. раскрыть источник и из наложения на него штрафа за отказ это сделать; 7) несмотря на то, что между пережитыми G. в связи с возбужденным против него судебным делом тревогой и стрессом и допущенным нарушением ст. 10 существует причинная связь, данное решение само по себе составляет достаточное справедливое возмещение нематериального ущерба; 8) в пользу G. следует присудить 37 595,50 фунтов стерлингов (с учетом НДС) в возмещение понесенных им затрат и судебных издержек за вычетом суммы, уже выплаченной в порядке правовой помощи Советом Европы; 9) законная величина процентной ставки в Соединенном Королевстве к моменту принятия решения составляла 8% годовых.

Комментарий. Данное решение согласуется с давно сформулированным мнением Суда, что в демократическом обществе роль прессы как “сторожевого пса” общества чрезвычайно важна и что ограничения на нее очень трудно оправдать. Чрезвычайная важность в этом отношении журналистских источников особо подчеркивалась в решениях Европейского парламента и 4-й Конференции министров стран Европы по вопросам политики в отношении средств массовой информации. Это с неизбежностью побудило Суд придирчиво исследовать цели, которых власти надеялись достичь, издавая предписание о раскрытии источника. Это, в свою очередь, означало, что последствия предписания нельзя было рассматривать изолированно. И основные разногласия в Суде касались оценки результатов этого предписания с учетом действия ранее изданного судебного запрета. Хотя такой подход, несомненно, уместен, результат неизбежно повлияет на точность предпринятого расследования. Мнение большинства, что любые дополнительные преимущества не могут оправдать посягательство на свободу выражения, основано, по-видимому, на предположении, что главная опасность для компании заключается в распространении сведений через прессу. С другой стороны, судьи Риссдал (Ryssdal), Бернхардт (Bernhardt), Тор Вильяльмссон (Thor Vilhjalmsson), Матшер (Matscher), Уолш (Walsh), Фриланд (Freeland) и Бака (Baka) в особом мнении выразили взгляд, что судебный запрет, будучи адресован только прессе, не предотвратил бы распространение другими способами информации источника среди клиентов компании и конкурентов; на их взгляд, компании необходимо было установить подлинность источника, чтобы обезопасить себя от дополнительного ущерба. Они утверждали, что большинство не провело детальную оценку интересов компании. Такая оценка неизбежно помогла бы сформулировать достаточно четкий вывод, что предписание [о запрете публикации само по себе] не принесло бы особой выгоды. Требование раскрыть источник было бы, несомненно, признано большинством приемлемым, если это явно обеспечивало единственный реальный способ предотвращения дальнейшего распространения сведений. Суд не обсуждал, следует ли в данном случае придавать значение правомерности средств, с помощью которых источник получил переданную журналисту информацию. При той важности, которая придается функциям журналиста в условиях демократии, нет никаких оснований связывать это обстоятельство с применимостью ст. 10, однако это [констатация неправомерности средств] могло бы придать весомость аргументам в пользу предписания о раскрытии. Тогда целью раскрытия было бы предотвращение преступления или задержание злоумышленников. Судья Уолш коснулся этого, возражая против отказа G. согласиться с предписанием, так как тот не считал информацию краденой; Уолш не видел никаких оснований считать решающим личное мнение журналиста. Судья Де Мейер (De Meyer) в своем совпадающем мнении усматривал даже и в судебном запрете “крайне неприемлемую форму предварительной цензуры”.

Содержание

Запрет распространения периодического издания среди военнослужащих необоснован – ст. 10 ЕКПЧ

Отказ распространять периодическое издание среди военнослужащих необоснован – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Объединение демократических солдат Австрии и Губи против Австрии

VEREINIGUNG DEMOKRATISCHER SOLDATEN OSTERREICHS AND GUBI V AUSRIA Решение ЕСПЧ от 19 декабря 1994 г., Ser A No 302

V. – ассоциация, издававшая ежемесячный журнал, рассчитанный на австрийских солдат и содержавший информацию и статьи (зачастую критического характера) об армейской жизни. Она требовала, чтобы ее журнал распространялся в казармах в таком же порядке, как и два других издаваемых частным образом военных журнала, а именно, совместно с официальным информационным бюллетенем, распространяемым среди призывников и за счет армии. Хотя министр обороны на эту просьбу не ответил, он известил членов парламента, что распространять можно лишь такие публикации, взгляды которых в определенной мере соответствуют конституционным обязанностям армии, не наносят ущерба ее репутации и не предоставляют места политическим партиям, и что журнал V. этим требованиям не удовлетворяет. При этом министр основывался на законодательстве об армии и на подзаконных актах, а также на циркуляре, предписывающем командирам принимать превентивные меры в отношении порочащих армию публикаций и запрещать несанкционированное распространение неофициальных изданий. V. к подобным циркулярам доступа не имела.

G., член V., во время принятия присяги при поступлении на военную службу заявил протест президенту Австрии и в дальнейшем подал несколько жалоб, касающихся воинских обязанностей. Впоследствии один из офицеров в соответствии с правилами и циркулярами приказал ему прекратить распространение номера журнала V. в его казарме. В номере были помещены статьи, критикующие военную подготовку, отчет об обсуждении жалобы G. и основных положений, регулирующих службу в армии, а также подробно освещалась жалоба другого призывника. По рекомендации совета по жалобам военнослужащих министерство обороны отклонило жалобу G. на запрет распространения несанкционированных публикаций и на приказ офицера. Конституционный суд отказался рассматривать его апелляционную жалобу на том основании, что в ней не затрагиваются собственно конституционные вопросы и у нее нет достаточных перспектив на успех. В тот же день конституционный суд отменил наложенное на G. взыскание за нарушение циркуляров, поскольку они накладывали обязательства не на него, а на военные власти, а в казармах в рассматриваемый период не действовали правила, соответствующие их требованиям.

V. и G. жаловались на наложенный запрет, на отсутствие действенных средств правовой защиты и политическую дискриминацию. G. жаловался также на приказ о прекращении распространения журнала.

Комиссия установила в отношении V. нарушение ст. 10 (12-9) и 13, а в отношении G. – нарушение ст. 10 (12-9), но не ст. 13. Она также установила, что в связи с обоими делами не возникает отдельного вопроса, касающегося положений ст. 14 в совокупности с положениями ст. 10.

Суд постановил, что: 1) установленный порядок распространения военных периодических изданий различных ассоциаций (независимо от его правового статуса) влияет на уровень информированности военнослужащих и затрагивает обязательства Австрии в рамках ст. 10; 2) таким образом, отклонение ходатайства о распространении публикаций ограничивает права V. распространять информацию и идеи; 3) так как некоторые ее члены имели доступ к правилам и циркулярам и, как вполне разумно было предположить, должны были знать, что в отношении рассматриваемой просьбы министр мог счесть себя обязанным руководствоваться ими, – такое ограничение было предусмотрено законом; 4) это ограничение преследовало правомерную цель поддержания порядка; 5) сокращение в результате этого возможностей для V. расширить круг читателей журнала не могло быть возмещено возможностью рассылки его подписчикам; 5) так как ни в одном номере журнала не рекомендовалось неповиновение или насильственные действия и не ставилась под сомнение польза от армии, – пределы допустимого для обсуждаемых идей не были превышены; 6) трения, будто бы существовавшие в казарме G., не были достаточно серьезными, чтобы оправдать решение, распространяющееся на все военные помещения страны; 7) (6-3) так как отказ был несоразмерным действием, в отношении V. было допущено нарушение ст. 10; 8) хотя запрет составлял вмешательство в осуществление G. своего права распространять информацию и идеи, тот имел возможность предвидеть его, так как запрет был наложен в соответствии с правилами и с правомерной целью поддержания порядка в вооруженных силах; 9) хотя данный конкретный инцидент следует рассматривать в его общем контексте, статьи журнала вряд ли можно было считать источником серьезной угрозы военной дисциплине, и поэтому запрет не был соразмерен преследуемой цели; 10) (8-1) таким образом, было допущено нарушение ст. 10; 11) (6-3) так как со стороны V. выдвигалась потенциально обоснованная жалоба, а применение указанных властями Австрии в аналогичном деле доступных средств правовой защиты не было подтверждено, в этом отношении допущено нарушение ст. 13; 12) так как от действенного средства правовой защиты не требуется благоприятный исход, обращение в конституционный суд представляло собой одно из подобных доступных средств, хотя тот и отказался рассматривать жалобу G., поэтому нарушения ст. 13 по отношению к последнему не было; 13) нет необходимости решать, было ли допущено нарушение ст. 14 в совокупности со ст. 10; 14) претензия на выплату суммы, которую предстояло затратить на закупку и распространение журнала после просьбы о распространении, необоснованна, так как нарушение ст. 10 связано с отказом в просьбе, а не в невыплате V. каких-либо сумм; 15) данное решение служит достаточным справедливым возмещением любого нематериального ущерба, причиненного V. и G.; 16) им следует присудить выплату 180 000 австрийских шиллингов в возмещение понесенных затрат и судебных издержек.

Комментарий. Следует приветствовать готовность Суда сосредоточить внимание на последствиях установленного порядка распространения, а не на его формальном статусе: эта готовность может отразиться и на других организациях, где не предполагается свободный доступ к рынку идей или где руководящий орган в состоянии предоставлять той или иной группе преимущественный доступ к лицам, находящимся под их контролем. Однако вывод, что министерство обороны должно было покупать и распространять издаваемый V. журнал, поскольку оно поступает так с другими публикациями, может выглядеть убедительным лишь в том случае, если будет признано, что отказ был обоснован политическими мотивами. Но Суд в явном виде на этот факт не ссылался. Если доступа к системе распространения добивались несколько периодических изданий бесспорного содержания, можно было бы определенно ожидать другого результата, и поэтому Суд не стал рассматривать возражение судей Матшера (Matscher), Бернхардта (Bernhardt) и Тора Вильялмсона (Thor Vilhjalmsson), что “официальное” распространение означало бы одобрение. Можно было бы также обратить больше внимания на важность для военнослужащего иметь возможность выбирать те издания, которые они предпочитают. Менее категоричная оценка ограничения в отношении V. как предусмотренного законом была бы, скорее всего, неуместна: Суд с вполне понятными основаниями придерживался установившегося прецедентного права, в соответствии с которым нельзя требовать [от законодательства] детальной формулировки всех норм. Однако приписывать V. знание детально прописанных положений циркуляра от некоторых ее членов, в то время как возможности непосредственно получить циркуляр не было, – это уже чересчур. В случае G. подобное возражение выдвинуть нельзя, так как он – военнослужащий, состоящий на действительной службе. Но, пожалуй, и к лучшему, что в обоих делах Суд не брался определять этот спорный вопрос: благодаря этому Суд получил возможность вынести решение по более важному вопросу, а именно по основаниям для возражений против самого периодического издания. Утверждения о потенциальной угрозе со стороны журнала для дисциплины и эффективности армии не убедили Суд, и вполне справедливо, поскольку не обосновывались конкретными примерами. К тому же заявления о беспорядках в казарме, где служил G., не составляли достаточного основания для общего ограничения (делались ссылки на более ограниченный запрет, фигурировавший в деле Engel v The Netherlands (Ser A No 22), но можно указать и на подход иначе сформированной палаты в деле Otto-Preminger-Institut v Austria (см. выше) к запрету якобы богохульной публикации [кинофильма], введенному в масштабах всей страны в ситуации, когда возражения против нее были выдвинуты в одной земле). Более того, несмотря на сомнительное поведение G., журнал трудностей не усугублял: Суд подчеркнул, что, хотя его статьи, возможно, и содержали критику и сатиру и призывы к реформам, в них не ставились под сомнение ни долг повиновения, ни цели службы в вооруженных силах. Данное дело иллюстрирует важную роль критической оценки утверждений, что те или иные действия угрожают национальной безопасности. Факт, что запрещение G. распространять названный журнал никак не препятствовало его распространению другими средствами, привел судью Тора Вильялмсона к выводу о соразмерности этого действия, но при этом оказалось упущено то обстоятельство, что была ограничена свобода G. выражать свои мнения. Пункты решения, касающиеся ст. 13, не вызывают удивления: власти не смогли доказать эффективность действий [внутренних средств правовой защиты], к которым, по их утверждению, должна была прибегнуть V., а поскольку Суд не отступал от своего [обычного в таких случаях] мнения, что единственным требованием является возможность возмещения (см. дело Costello-Roberts v United Kingdom, – Российское издание Бюллетеня Interights, № 1, стр. 27–28),– тот факт, что конституционный суд, фактически, не рассматривал жалобу G. по существу, не имел значения. Этот пункт решения иллюстрирует ограниченный характер защиты, предоставляемой ст. 13. Отказ потребовать от властей Австрии выплатить V. деньги за журналы и их распространение, которые были бы уплачены, если бы не было бы допущено нарушения ст. 10, исходил из того факта, что речь шла лишь об отказе в отношении распространения; однако в случае нарушений других прав возникавшие вследствие этого потери (в том числе и упущенная выгода) компенсировались (примером служит выгода, упущенная из-за нарушения гарантии справедливого слушания в деле De Geouffre de la Pradelle v France, – (Interights Bulletin, 1994 № 8, p. 35). В равной степени смущает и отклонение Судом претензии на возмещение нематериального ущерба: Суд здесь исходил из того обстоятельства, что издание журнала прекратилось, но решение о нарушении относилось [не к журналу, а] к V., его издателю.

Содержание

Изъятие периодического издания, перепечатавшего официальный доклад, необоснованно – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Ференинг Виикблад Блуф против Нидерландов

VERENIGING WEEKBLAD BLUF! V THE NETHERLANDS Решение ЕСПЧ от 9 февраля 1995 г., Ser A No 306-A

V., ассоциация, издающая еженедельник, получила доклад одной из служб внутренней безопасности, подготовленный за шесть лет до этого для осведомления своего персонала и других должностных лиц о своей деятельности. Доклад содержал информацию о различных интересовавших службу группах и о деятельности служб безопасности других стран в Нидерландах. Он был помечен грифом низкого уровня секретности. Прокурор возбудил уголовное дело, что привело к судебному приказу о конфискации всего тиража номера еженедельника, в котором доклад был воспроизведен как приложение, но офсетная печатная форма осталась в печатных машинах. Неизвестные властям сотрудники V. заново напечатали конфискованный номер. Не было никаких попыток остановить его продажу на улицах Амстердама во время государственного праздника, чтобы не привести к общественным беспорядкам. Уголовное расследование было прекращено, но иск V. по поводу законности конфискации и возврата конфискованного номера оказался безуспешным. Впоследствии прокурор получил судебный приказ, требующий изъять из продажи тираж конфискованного номера на том основании, что совершено правонарушение и что секретность доклада необходима в государственных интересах. V. жаловалась на конфискацию и изъятие, на отсутствие возможности представить аргументы в свою защиту и на лишение ее собственности без должного судебного разбирательства. Комиссия, признав приемлемой только первую жалобу, установила (16-2) нарушение ст. 10.

Суд постановил, что: 1) при наличии достаточных процессуальных гарантий ст. 10 не запрещает конфискацию и изъятие из обращения печатного материала и в ином порядке, нежели в результате уголовного судопроизводства; 2) Поскольку у V. была возможность подавать жалобу по поводу и конфискации, и изъятия материалов и поскольку нет оснований предполагать, что закон был применен неверно, ограничение свободы V. выражать мнение было предусмотрено законом; 3) для надлежащего функционирования демократического общества могут понадобиться службы внутренней безопасности, которым нужно действовать в условиях секретности, и им должна предоставляться необходимая защита, а учитывая конкретные обстоятельства данного дела и реальные условия вынесенных судами решений, следует признать указанное ограничение направленным на защиту национальной безопасности; 4) если учесть a) давность документа, b) общий характер содержащейся в нем информации и присвоенный ему низкий уровень секретности, сомнительно, что предотвращение его распространения было оправданным; 5) хотя Суду не требовалось устанавливать, была ли конфискация сама по себе “необходимой”, изъятие следовало рассматривать в свете происшедших событий в целом и с учетом широкого распространения к тому времени содержавшейся информации; 6) так как защита информации как государственной тайны больше не могла быть оправдана, изъятие не было мерой, необходимой в демократическом обществе, и поэтому было допущено нарушение ст. 10; 7) в пользу V. следует присудить уплату по справедливости 60 000 гульденов в возмещение понесенных затрат и судебных издержек.

Комментарий. Правительство заботило общее влияние самого факта перепечатки доклада, а не степень секретности, которую следовало приписать конкретным фрагментам содержавшейся в нем информации: признано, что в докладе давался общий обзор информации, которой располагала данная служба безопасности, а также ее деятельности и методов работы. Хотя была признана необходимость в условиях демократии как самой такой службы, так и известной степени секретности ее операций, в решении Суда подчеркивалось, что единый общий подход [к вопросам секретнорсти ] неуместен. Как и в решениях по делам The Observer and Guardian v. United Kingdom, The Sunday Times v United Kingdom (см. выше) и Weber v Switzerland (Ser A No 177), более важное значение придавалось тому обстоятельству, что информация уже стала всеобщим достоянием; тот факт, что разглашение было не столь широким, как в названных делах, роли не играл: все равно доступ к информации был у значительного числа людей. Подход мог быть другим, если бы власти располагали возможностью предпринять быстрые меры по предотвращению распространения перепечатанного тиража издания (это необязательно было делать в форме уголовного дела, удовлетворяющего положениям ст. 10, если обеспечивались достаточные процессуальные гарантии). Тогда Суду пришлось бы решать именно вопрос о конфискации, а не об изъятии. Однако Суд дал понять, что даже в таком случае вероятность успеха была бы снижена из-за давности документа и оценки степени его секретности со стороны самих властей (материалы документа не составляли государственной тайны и были помечены лишь как “конфиденциальные”). Это не создает никакого права доступа к такого рода информации (что подчеркивается тем фактом, что Суд не возражал против преследования тех, кто раскрыл содержание доклада), однако возможности ее защиты после незаконной публикации очень ограниченны.

Содержание

Отказ в сертифицировании богохульного видеофильма допустим – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Уингроув противСоединенного Королевства

WINGROVE v UNITED KINGDOM Решение ЕСПЧ от 25 ноября 1996 г.

W., кинорежиссер, выпустил короткий видеофильм (продолжительностью около восемнадцати минут), в котором не было никаких диалогов, а содержалась лишь музыка и движущиеся изображения. В основу была положена жизнь и литературные произведения монахини шестнадцатого века, у которой были яркие экстатические видения Иисуса Христа. Вторая половина видеофильма состоит из двух прерывающихся последовательных сцен. В первой монахиня казалась охваченной острейшими эротическими ощущениями от ласк и страстных поцелуев с полуобнаженной второй женщиной, которая, как говорилось, отображала ее душу. Во второй сцене вначале видно было, как монахиня целует или зализывает раны и стигматы на теле Христа, лежащего на земле пригвожденным к кресту, а затем она сидела на нем верхом, совершая движения, отражающие сильнейшее эротическое возбуждение, и целуя его в губы. Моментами казалось, что Христос отвечал на ее поцелуи, а его пальцы изгибались кверху, чтобы соединиться с ее пальцами. Кроме появляющегося на несколько секунд списка действующих лиц у зрителя нет никаких средств, чтобы узнать, кто такая монахиня или другая женщина, и совершенно не объясняется историческая канва, лежавшая в основе видеофильма. Комиссия по классификации фильмов отказалась предоставить видеофильму сертификат, без которого его продажа, прокат или иная передача широкой публике будет составлять правонарушение. В комиссии посчитали, что вторая сцена второй половины вступает в противоречие с нормой уголовного права, касающейся богохульства. Она запрещает публикации, содержащие любые материалы, которые с презрением, в оскорбительном, непристойном или смешном виде представляют Бога, Иисуса Христа или Библию либо предписания англиканской церкви. Закон о богохульстве не распространяется на другие вероисповедания. Комиссия, которая имеет полномочия ограничивать распространение материалов лицензированными секс-шопами и требовать, чтобы видеофильмы поставлялись в коробках с вложенным описанием содержания, признала, что фильм может стать приемлемым при радикальном сокращении открытых проявлений сексуальности между монахиней и Христом, но W. на это не согласился. Он обжаловал это решение в надзорном комитете по спорам в сфере видеопродукции и получил разрешение ответить на высказывания членов комитета в ходе двух демонстраций своих материалов. Группа экспертов комитета отклонила жалобу (3-2), придя к выводу, что надлежащим образом проинструктированная коллегия присяжных, скорее всего, обвинит W. в богохульстве. Юристы разъяснили ему, что добиваться пересмотра решения в судебном порядке бессмысленно, так как определение богохульства, на которое опиралась группа экспертов, точно следует соответствующей норме права. Он жаловался на отказ в классификационном сертификате для своего видеофильма и Комиссия установила (14-2) нарушение ст. 10.

Суд постановил, что: 1) учитывая, что распространение видеофильмов без сертификата составляет правонарушение, отказ в сертификате составляет ограничение права W. распространять идеи; 2) это ограничение предусмотрено законом, поскольку, принимая во внимание отсутствие какой-либо общей неопределенности или расхождений в отношении определения преступления богохульства и полученное W. разъяснение по поводу возможного судебного пересмотра, он мог с разумной степенью уверенности предвидеть, что его фильм подпадет под действие этого закона; 3) цель ограничения – обеспечить защиту религиозной темы от трактовки в виде, способном, как предполагается, вызвать возмущение, – отвечает требованиям ст. 10(2) о защите “прав других лиц” и полностью совместима с целью положений ст. 9, предоставляющих защиту религиозной свободы; 4) то обстоятельство, что закон о богохульстве не предусматривает одинакового подхода к различным религиям, которые исповедуются в Соединенном Королевстве, не умаляет законности этой цели; 5) наличие законов, касающихся таких понятий, как непристойность и общественный порядок, в данном контексте роли не играет, так как они преследуют связанные, но отличные от закона о богохульстве цели; 6) пока еще правовые и общественные системы Высоких Договаривающихся Сторон не дают достаточных общих оснований для вывода, что в демократическом обществе нет необходимости в ограничениях на распространение материалов, связанных с богохульством; 7) аргументы W. в защиту своей работы были тщательно рассмотрены, и отказ был подвергнут судебному пересмотру; 8) учитывая, что в определении признаков преступления богохульства заложен весьма высокий порог оскорбительности для признания действия богохульством, – мотивы, оправдывавшие отказ, были относящимися к делу и достаточными в отношении целей ст. 10(2); 9) просмотр фильма показал, что вынесенные решения нельзя признать ни произвольными, ни чрезмерными; 10) хотя это – короткая экспериментальная работа, вывод государственных властей, что фильм может привлечь внимание определенного круга людей, которым он способен нанести оскорбление, нельзя признать безосновательным; 11) если учесть возможность после появления фильма на рынке его копирования, передачи во временное пользование, проката, продажи и просмотра в различных домах, – использование предупреждения о содержании фильма на его коробке даст лишь ограниченный эффект, и государственные власти, во всяком случае, способны лучше оценить его вероятное влияние; 12) наложенный в результате полный запрет на распространение фильма был понятным следствием того взгляда, что оно нарушило бы норму уголовного права, и отказа W. внести поправки или изъять спорные сцены; 13) (7-2) при таких обстоятельствах государственные власти были вправе считать отказ необходимым в демократическом обществе, и потому нарушения ст. 10 не было.

Комментарий. По степени уважения решений государственных властей в ситуации, когда выражение мнений ограничивается в интересах защиты верующих от оскорблений, причиняемых взглядами других лиц, данное решение следует подходу, принятому в деле Otto-Preminger-Institut v Austria (см. выше). Хотя в отличие от дела Otto-Preminger ограничение мотивируется не защитой морали, а ссылкой на права других лиц, – это, по-видимому, роли не играет. Вывод, что закон о богохульстве можно считать необходимым, исходил исключительно из того обстоятельства, что среди государств, входящих Совет Европы, нет единодушного мнения против подобных законов; не предпринималось никаких серьезных попыток оценить, вправе ли верующие пользоваться защитой против оскорбления их чувств, и хотя тот факт, что подобная защита не распространяется на все религии, автоматически не делает отказ в выдаче сертификата неоправданным, этот факт мог бы послужить стимулом для более тщательной оценки наличия подлинной потребности в законе о богохульстве именно в отношении христианской религии. С этой проблемой придется столкнуться в случае прямого конфликта между религиозными верованиями; кроме того необходимо установить, почему высказывание взглядов, которые оскорбляют, шокируют или вызывают тревогу допустимо в политических дискуссиях, но недопустимо в делах религии. Однако судья Петтити (Pettiti) в своем совпадающем мнении стремился расширить подход Суда и распространить защиту от выпадов и на нерелигиозные убеждения. Большое место в обосновании решения занимала и невозможность обеспечить контроль над распространением фильма. Отсюда можно прийти к выводу, что показ фильма действительно ограниченной аудитории будет пользоваться защитой на основании положений ст. 10. Однако такой взгляд, по-видимому, не согласуется с одобрением запрета в деле Otto-Preminger, где просмотр должен был происходить по собственному выбору зрителей, достаточно осведомленных о содержании фильма. Фильм, несомненно, пострадал в глазах Суда от недостаточной четкости интеллектуального “посыла” (например, Петтити возражал против “неоправданно непристойных или порнографических сцен видеофильма”), однако не похоже, чтобы наличие такого “посыла” как-то помогло в деле Otto-Preminger. Судья Де Мейер (De Meyer) в особом мнении возражал против фактически создаваемой действующим порядком классификации системы предварительной цензуры и не считает, что в этой области должны действовать какие-то стандарты, отличные от применяемых по отношению к прессе. Он усомнился также и в необходимости законов о богохульстве, сославшись на довод британского министра против распространения определения преступления богохульства на нехристианские конфессии, а именно на то, что крепость веры сама по себе – достаточная броня. Судья Ломус (Lohmus) также отметил отсутствие у Суда последовательного подхода к установлению пределов права государственных властей на оценку. Тем не менее, именно уважение этого права заставило судью Бернхардта (Bernhardt) присоединился к большинству, хотя лично он сомневался в необходимости запрета видеофильма.

Содержание

Дело Ахмет Садик против Греции

AHMET SADIK v GREECE Решение ЕСПЧ от 15 ноября 1996 г.

A. был единственным кандидатом от одной из политических партий – партии, представлявшей часть мусульманского населения западной Фракии, – выигравшим парламентские выборы в июне 1989 г. и получившим место в парламенте, а также издателем газеты этой партии. Правительство в результате этих выборов так и не было сформировано, и на ноябрь 1989 г. были назначены новые выборы, на которых A. намеревался выставить свою кандидатуру. За месяц до этого он опубликовал в издаваемой им газете статью, распространявшуюся также и отдельно, в которой он отмечал нежелание турецких избирателей возвращаться после июньской победы к старым партиям и обращался к турецко-мусульманскому электорату за поддержкой. Он распространял также отдельное коммюнике на турецком языке, где отмечалось давление, дискриминация и несправедливость по отношению к турецкой общине в западной Фракии со стороны других политических партий и содержался призыв поддержать младотурок западной Фракии. После этого A. было предъявлено обвинение в использовании неверной информации и в публикации клеветнических заявлений об определенных кандидатах с целью обмана избирателей (в коммюнике) и в нарушении общественного порядка путем насаждения раздора среди граждан (имелись в виду и статья, и коммюнике). Отвод одному из членов суда из-за проявленной к A. враждебности был отклонен, и когда его адвокаты отказались вести дело, A. и его соответчик взяли защиту на себя и отрицали совершение правонарушений. Они заявили, что ставили своей целью осуждение прежнего угнетения мусульманского меньшинства и привлечение внимания к трудностям, с которыми оно сталкивалось, отметив, что пресса и административные и судебные власти постоянно прибегали к термину “турецкий”. A. вместе с соответчиком были оправданы по пункту об обмане избирателей, но были признаны виновными в нарушении общественного порядка и приговорены к тюремному заключению на восемнадцать месяцев. Так как исполнение приговора не было отложено до подачи апелляции, он оставался в заключении свыше двух месяцев. Кандидатура A. на выборах была снята по техническим причинам. По апелляции обвинительный приговор был оставлен в силе, причем суд ссылался на вспыхнувшие в регионе спустя два дня после его осуждения беспорядки, в ходе которых громили магазины и было совершено убийство христианина мусульманином. Эти беспорядки произошли во вторую годовщину демонстрации против запрета ассоциаций учителей, объявлявших себя турецкими. Апелляционный суд снизил приговор A. до пятнадцати месяцев и заменил его штрафом в размере 1000 драхм за каждый день. Вскоре после освобождения его переизбрали в парламент и впоследствии он подал новую апелляционную жалобу против своего осуждения, заявив, что a) обвинения были неопределенными, b) основания для решения апелляционного суда были недостаточными и c) не было приведено ни одного конкретного примера событий в октябре 1989 г., о котором можно было бы говорить как о нарушении общественного порядка, но кассационный суд жалобу отклонил. A. жаловался на предание его суду, осуждение, тюремное заключение и снятие его кандидатуры на выборах. Комиссия, признав жалобу приемлемой постольку, поскольку в ней содержались претензии, касающиеся ст. 9, 10, 11 и 14, установила нарушение ст. 10. A. впоследствии погиб в 1995 г. в автокатастрофе. Власти Греции оспаривали право его вдовы и детей продолжать разбирательство дела и в своем возражении утверждали, что A. не подавал жалобу на основании ст. 10 во внутригосударственные суды.

Суд постановил, что: 1) твердое намерение вдовы и детей A. продолжать вместо него судебное разбирательство объясняется как их законной моральной заинтересованностью в судебном решении, определяющем, что осуждение А. было нарушением его права выражать свои убеждения, так и понесенным материальным ущербом, поскольку он уплатил штраф, которым был заменен приговор к тюремному заключению; 2) A. мог ссылаться в греческих судах на ст. 10, так как a) ЕКПЧ составляет неотъемлемую часть греческой правовой системы и b) положения этой статьи обладают прямым действием, однако, защищаясь от обвинения в нарушении общественного порядка, он даже не ставил вопрос о свободе выражения мнений; 3) хотя греческие суды имели возможность (или были обязаны) при рассмотрении дела по собственной инициативе подходить к нему с точки зрения норм ЕКПЧ, это не освобождало A. от необходимости ссылаться в этих судах на ЕКПЧ и выдвигать там доводы того же или подобного рода, привлекая тем самым внимание к вопросу, который он намеревался поставить в дальнейшем (в случае необходимости) перед их надзорными органами, где обвинения могли бы быть (и действительно были) оспорены по мотивам, не касающимся вопроса о свободе выражения мнений; 4) (6-3) таким образом, внутренние средства правовой защиты не были исчерпаны и дело не может рассматриваться по существу.

Комментарий. Как и во многих делах, признанных неприемлемыми вследствие неисчерпанности внутренних средств правовой защиты, следствием оказался отказ от вынесения решения по важному вопросу, касающемуся существа дела. Приняв весьма строгий подход к необходимости поднимать спорный вопрос в его связи с положениями ЕКПЧ, по крайней мере, в том, что касается существа дела, Суд стремился провести различие между данным делом и другими, такими как Castells v Spain (см. выше) и Guzzardi v Italy (Ser A No 39), где обычно привлекались, соответственно, сопоставимое конституционное право или ЕКПЧ (см. также дело Ankerl v Switzerland, Interights Bulletin, 1997, № 11, p. 106). Суд настаивает, что вначале бремя доказывания возлагается на потенциального заявителя, но, хотя из этого не следует, что государственные власти лишаются права заявлять о неисчерпанности внутренних средств в том случае, если внутренние суды не выдвинули вопрос о связи с положениями ЕКПЧ по собственной инициативе, единственная обязанность [органов ЕКПЧ] – предоставить им возможность такого заявления. Так, в деле Gasus Dosier – und Fordertechnik GmbH v The Netherlands (Interights Bulletin, 1996, № 10, p. 78) жалоба, в которой заявитель оспаривал применимость положения ЕКПЧ о гарантии права собственности, не была отклонена, так как все разбирательство дела во внутреннем суде было на практике направлено на восстановление спорной собственности. В данном деле A. даже и не ссылался в своих аргументах на свободу выражения мнений. Принятый Судом подход согласуется с защитой, предоставляемой властям государств в рамках ст. 26 (применимость которой оспаривалась судьями Мартенсом (Martens) и Фойгелем (Foighel)), но тот факт, что данный вопрос не ставился, не делает чести адвокатам и судьям, участвовавшим в разбирательстве дела во внутренних судах, так как (на что указал судья Моренила (Morenilla)) речь шла о главном моменте в рассматриваемом правонарушении. Мартенс, Фойгель и Моренила заявили особое мнение на том основании, что Суду не следовало пересматривать решения Комиссии о приемлемости, но, хотя эта точка зрения приобретает в Суде все большую популярность, большинство Суда явно не присоединится к ней до того момента, когда, в соответствии с Протоколом 11, принятие решений о приемлемости жалоб целиком перейдет в компетенцию Суда. Мартенс и Фойгель выдвинули веские доводы в пользу того, что судьи внутренних судов по должности обязаны применять положения ЕКПЧ, но определенная роль должна отводиться и восприятию самим заявителем проблемы, с которой он столкнулся; обязанность знать закон, пожалуй, относится к адвокатам не меньше, чем к судьям. Трудный спорный вопрос был обойден, но надо надеяться, что, если он возникнет вновь, Суд последует мнению Мартенса и Фойгеля о необходимости тщательного изучения обстоятельств в случае, когда обвинение в подобном преступлении выдвигается против представителя какого-либо меньшинства, выступающего с критикой властей. Они [Мартенс и Фойгель] признали язык рассматриваемой статьи подстрекательским, но усомнились в наличии каких-либо связей между ней и беспорядками, и поэтому склонны были констатировать нарушение ст. 10.

Содержание

Критика – судьи – тон определялся обстоятельствами – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Де Хаес и Гийселс против Бельгии

DE HAES AND GIJSELS v BELGIUM Решение ЕСПЧ от 24 февраля 1997 г.

В 1984 г. от жены X. и ее родителей поступило заявление о совершении им преступления. Он обвинялся в инцесте и жестоком обращении с детьми. Однако было вынесено решение о необоснованности обвинений, и X. возбудил против заявителей уголовное дело по обвинению в клевете. Они были оправданы, и соответствующее решение было оставлено в силе апелляционным судом, который признал не доказанной недобросовестность их действий. Этот суд установил также, что эксперты, назначенные проводившим судебное расследование судьей, были также убеждены в истинности выдвинутых обвинений. Впоследствии кассационный суд отклонил апелляцию X. по мотивам права. В 1986 г. D. и G. – соответственно, редактор и журналист одного из журналов – опубликовали пять статей, где обстоятельно, причем во враждебном тоне, критиковали судей апелляционного суда, которые в бракоразводном процессе назначили X. опекуном его детей. В этих статьях D. и G. критически отзывались об отклонении всех неблагоприятных для X. (ни он, ни его семья по имени ни разу не назывались) медицинских и психиатрических заключений, а также о показаниях подвергавшихся жестокому обращению детей. Супругу покровительствовали, как полагали авторы статей, потому, что судьи, участвовавшие в рассмотрении дела (как и назначенный этим судом чиновник по опеке детей), принадлежали к тем же крайне правым кругам, что и X. В статьях говорилось, что один из них – сын коллаборациониста в период германской оккупации во время Второй мировой войны и отмечалось также лицемерие, проявившееся в том, что право опеки, которая могла быть осуществлена только под надзором родителей жены, было, в конечном итоге, предоставлено X. Упоминалось также о хитрых уловках, к которым, будто бы, прибегала полиция, а в двух других статьях содержались ошибочные утверждения (опровергнутые в другой статье), что генеральный адвокат был отстранен от дела и оно было передано в другой суд. В статьях приводились копии некоторых имеющихся в деле медицинских и других свидетельств, а также выдержки из ряда соответствующих документов. D. и G. ссылались на письмо нескольких экспертов главному государственному обвинителю, где излагалось их мнение, что дети подвергались жестокому обращению, указывалось на растущую озабоченность по поводу этого дела со стороны политических деятелей и отмечались безуспешные меры по передаче его в другой суд. О деле публиковались также статьи в газетах, и в ряде из них приводились версии фактов, изложенные X., которые также критиковались в статьях D. и G. Тогда подвергнутые критике трое судей и генеральный адвокат апелляционного суда предъявили иск о возмещении ущерба против D., G. и издателя журнала, официального представителя журнала, типографии и распространителя. Ответчики обратились с просьбой к суду первой инстанции истребовать у государственного обвинителя документы, упомянутые в оспариваемых статьях, или хотя бы расследовать мнения по поводу медицинского состояния детей X., представленные судебным органам. Однако суд признал, что D. и G. совершили проступок, посягнув на честь и репутацию истцов своими безответственными обвинениями и оскорбительными инсинуациями. Суд присудил каждому из них уплатить каждому истцу по 1 бельгийскому франку в возмещение нематериального ущерба и полностью опубликовать судебное решение в журнале. Он также предоставил истцам разрешение на публикацию этого решения за счет D. и G. в шести ежедневных газетах, но объявил эту меру недопустимой в отношении других ответчиков. Решение было оставлено в силе апелляционным судом, который постановил, что, поскольку в задачу суда не входит рассмотрение уголовного дела от 1984 г., приобщение к делу соответствующих документов, о котором ходатайствовали D. и G., не имело бы никакой практической цели. Суд пришел к заключению, что они комментировали судебное дело и опорочили честь судей, не обладая всей необходимой информацией, и ухудшили свою позицию, предлагая доказать упомянутые в статьях факты любыми законными средствами. Было признано, что это предложение несвоевременно и указывает на недостаток тщательности и информации при подготовке статей. Кассационный суд отклонил апелляцию D. и G. по мотивам права, касающимся a) утверждения по поводу беспристрастности апелляционного суда, b) нарушения ст. 8 и 10 ЕКПЧ, допущенного принятием направленного против них решения, и c) отказа учесть показания, сделанные в судебном деле от 1984 г. D. и G. жаловались на принятые решения и нарушение их права на справедливое разбирательство дела независимым и беспристрастным судебным органом. Комиссия установила нарушения ст. 6 и (6-3) 10, но не ст. 8.

Суд постановил, что: 1) решение против D. и G. составляло вмешательство в осуществление их права свободно выражать мнения, но оно было предусмотрено законом и преследовало законную цель защиты репутации или прав других лиц; 2) оценивая степень и необходимость такого ограничения, следовало принять во внимание то обстоятельство, что решение основывалось на всех пяти статьях; 3) эти статьи содержали массу подробной, основанной на результатах тщательного расследования информации об обстоятельствах, сопровождавших принятие решения об опеке, и поэтому D. и G. нельзя было обвинять в небрежении своими профессиональными обязанностями при публикации ставшего им известным материала о деле; 4) принцип, согласно которому на прессу возложена задача распространять информацию и идеи, а общественность имеет право знакомиться с ними, особенно справедлив для данного дела, учитывая серьезность обвинений, касающихся судьбы малолетних детей и функционирования судебной системы; 5) судьи и генеральный адвокат в изданном предписании и заявлениях на суде не подвергали сомнению опубликованную информацию, кроме утверждения по поводу изъятия дела, однако последнее обстоятельство, если сопоставить его со статьями, взятыми в целом, и с их собственными последующими поправками к опубликованной информации, не могло послужить основанием для сомнений в основательности проделанной D. и G. работы; 6) ясно, что, даже если утверждения, касающиеся политических симпатий судей и генерального адвоката, были справедливыми, D. и G. не избежали бы ответственности, так как решение о признании их ответственными относилось не столько к их утверждениям фактического характера, сколько к их комментариям в отношении этих фактов; 7) факты, которые они сочли возможным предъявить относительно политических симпатий этих лиц, совместно с информацией, которую смогли собрать D. и G. об обращении X. со своими детьми (и которая сама по себе способна оправдать критику решений, принятых указанными судьями и генеральным адвокатом или при их содействии), могли рассматриваться ими как в известной мере подкрепляющие их утверждение, что данные симпатии повлияли на принятие рассматриваемых решений; 8) так как нельзя считать приемлемой дискредитацию кого бы то ни было из-за обстоятельств, относящихся к члену семьи, – наказание в связи с намеком на прошлое отца одного из судей может быть оправданным, однако оно было всего лишь одним из эпизодов по данному делу; 9) с учетом общего контекста данного дела обвинения [за которые журналисты были привлечены к ответственности] представляют собой не более чем мнения, справедливость которых, по определению, не поддается доказательству; 10) несмотря на полемический и даже агрессивный тон журналистов эти комментарии, при всем их жестко критическом характере, были соразмерны волнению и негодованию, вызванным фактами, о которых говорится в статьях,; 11) (7-2) учитывая серьезность обстоятельств данного дела и поднятых вопросов, необходимость ограничения свободы выражения убеждений D. и G., за исключением намека на отца одного из судей, не была доказана, и потому было допущено нарушение ст. 10; 12) утверждение истцов при их обращениях в суд первой инстанции и при апелляции, что критика не была обоснована фактами, выглядело слишком правдоподобным, чтобы его можно было оспорить в ситуации, когда D. и G. не получили возможности представить в подтверждение хотя бы некоторые относящиеся к делу документальные или свидетельские показания на этот счет; 13) требование о предъявлении [имевшихся в деле 1984 г.] документов [вместо предъявления имеющихся в их распоряжении доказательств] свидетельствовало не о недостатке тщательности со стороны D. и G. [при подготовке ими статей], а об их законном стремлении исключить риск компрометации их источников информации, с которым была бы сопряжена самостоятельная передача [судам] рассматриваемых документов; 14) неразумно было бы считать, что они не располагали хотя бы какой-то относящейся к делу информацией, так как статьи отличало обилие подробностей, а их доводы вряд ли можно было считать совершенно необоснованными, поскольку ранее было признано, что у жены X. и ее родителей не было никакого обоснованного повода сомневаться в истинности своих обвинений против него; 15) категорическое отклонение ходатайства D. и G. расследовать имеющиеся мнения [по поводу медицинского состояния детей X.], которые и побудили их написать свои статьи, поставило их в невыгодное положение по отношению к истцам, и таким образом был нарушен принцип равноправия сторон; 16) так как такой вывод сам по себе говорит о нарушении ст. 6(1), не было необходимости рассматривать другие жалобы, предъявленные на основании данной статьи; 17) так как была предъявлена правомерная претензия в отношении расходов на публикацию постановления апелляционного суда в журнале плюс один франк в счет его публикации в шести газетах, которая пока не была осуществлена, в пользу D. и G. следует присудить 113 101 бельгийских франков в возмещение материального ущерба; 18) хотя решения против D. и G. должны были причинить им определенные неприятные переживания, признание нарушения предоставляет достаточную справедливую компенсацию нематериального ущерба; 19) в пользу D. и G. следует присудить уплату 851 697 бельгийских франков в счет понесенных расходов и судебных издержек; 20) законная величина ставки в Бельгии составляла 7% годовых.

Комментарий. Суд всегда более чем недвусмысленно выделял политических деятелей из других категорий людей, считая, что те в силу характера своей деятельности пользуются особо пристальным вниманием общественности и должны проявлять большую терпимость к критике, чем все остальные. Их положение в обществе неизбежно ставит их в центр политических споров, абсолютно необходимых любому подлинно демократическому обществу, и заставляет активно участвовать в этих спорах; таким образом, вполне логично ограничить для них возможность пресекать критические выступления в свой адрес. Однако при этом следует обратить внимание на озабоченность, выраженную в комментариях [судей] по делу Oberschlick v Austria (см. выше) в связи с недостаточным уровнем их защиты вне политической сцены. Но есть и другие категории общественных деятелей, чья роль в управлении обществом сопоставима с ролью политиков, и свобода критиковать их может оказаться столь же важной для обеспечения должного уровня ответственности. Это обстоятельство косвенно признавалось распространением защиты на комментарии по поводу жестокости полиции в деле Thorgeir Thorgeirson v Iceland (см. выше). Однако Суд подчеркнул, что в этом деле комментарии касались предмета, представляющего общественный интерес, и в основном не относились к отдельным полицейским чиновникам или военнослужащим; иными словами, суд не подтвердил сколько-нибудь недвусмысленным образом, что критика полицейских чиновников и других государственных должностных лиц, будь она индивидуального или коллективного характера, пользуется той же степенью защиты на основании ст. 10, что и критика в адрес политических деятелей. Фактически, из того, что Суд, вопреки своему признанию роли прессы в контроле над исполнением судьями своих обязанностей, до настоящего времени не выдвигал никаких возражений против наказаний за комментарии по отношению к действиям судей, можно было бы сделать прямо противоположный вывод. Конечно, такие комментарии порождают и другие проблемы, помимо защиты репутации или чести критикуемого лица, в частности, проблемы, связанные с гарантиями надлежащего отправления правосудия. Тем не менее, решения Суда по делам Barfod v Denmark, Ser A No 149, и Prager and Oberschlick v Austria (см. выше) оставляют впечатление, что Суд обращает гораздо больше внимания на недоказанные предположения об опасностях, которые могут последовать в результате отказа от наказаний за критику, нежели на тот факт, что эта критика представляет собой законный элемент более широких политических дебатов. Однако разбирательство данного дела заслуживает известного одобрения, так как, по-видимому, свидетельствует об изменении подхода: возможно, теперь критике не только судебных, но и всех государственных должностных лиц будет предоставляться значительно более высокая степень защиты. Однако здесь уместен и известный скептицизм, если учесть, что a) данное дело касается постыдного факта жестокого обращения с детьми, b) в Бельгии в это время существовала широкая озабоченность случаями инцеста и c) критика касалась судебного решения, которое даже судья Матшер (Matscher) в своем особом мнении признал заслуживающим “самого сурового порицания”. Суд отдал должное роли как судебной власти, так и прессы. Он оценил последнюю как жизненно важное средство распространения информации о всех предметах, представляющих общественный интерес, включая функционирование судебной власти. Тем не менее, Суд еще раз выразил заинтересованность в защите судебной власти от необоснованных оскорбительных нападок с тем, чтобы эти власти могли пользоваться общественным доверием как гарант правосудия, особенно если учесть запрет ее представителям отвечать на критику. Суд справедливо охарактеризовал обвинения по поводу пристрастности и политических симпатий в данном деле как мнения, которые в соответствии с принятыми им нормами прецедентного права доказательству не поддаются. Особое значение, таким образом, имели лежащие в основе критического выступления факты, и данное дело отличал от предшествующих именно объем бесспорной фактической информации. Суд утверждал, что оспаривался только один момент (а именно, передача дела), но, по-видимому, упустил из виду, то обстоятельство, что оспаривалось и заявление об отстранении генерального адвоката. Первая ошибка была исправлена журналистами в следующей статье, вторая же была признана только при разбирательствах дела во внутреннем суде. Тем не менее, ничто не могло опровергнуть доказательства, касающиеся поведения супруга по отношению к детям. Суд охарактеризовал их как всесторонне изученные [внутренним судом], однако, вопреки мнению бельгийского суда относительно обвинений, выдвинутых женой и ее родителями, эти доказательства, по-видимому, были получены от матери или при ее содействии. Во внутренних судах был сделан упор на возможность предвзятости показаний, но при вполне известных обстоятельствах дела этот вопрос перед Судом не ставился. Суду пришлось бы подойти к этому вопросу иначе, если бы существовали основания усомниться в верности показаний, и сочувствие было бы куда меньшим, если бы подтверждающие данные стали разыскиваться уже после опубликования заявлений. Вся информация, представленная Суду, касалась подхода к решению вопроса об опеке, и, хотя его уязвимость для к критики была вполне очевидна, в материалах, несмотря на указания на политические воззрения супруга, не утверждалось однозначно о влиянии на исход дела политических симпатий (и, следовательно, о недобросовестности со стороны судей). Единственные упомянутые в статьях конкретные политические связи относились к прокурору, который истцом не был; кроме этого речь шла только о решениях, вынесенных истцами, симпатизирующими неонацистам, и о биографических данных отца одного из них. Последний момент был всеми признан как совершенно несущественный, остальные моменты не казалась столь же недвусмысленными, как явный конфликт интересов, который был предметом спора в деле Barfod, или результаты исследований, справедливо безоговорочно отвергнутые в деле Prager and Oberschlick. Тем не менее, решающим моментом для Суда оказалась все же явная готовность апелляционного суда оставить осуждение силе, даже если связи истцов с крайне правыми кругами будут доказаны, так как он все еще признавал комментарии по поводу их влияния неприемлемыми. Однако, хотя факт лишения ответчиков возможности доказать справедливость сделанных заявлений мог обосновать решение о нарушении ст. 10, – Суд не стал устанавливать наличие доказательств для этих целей. Он просто сослался на наличие фактов в отношении политических симпатий судей, которые, как считали заявители, они были в состоянии предъявить. И [в этих обстоятельствах] сделанный все же Судом вывод, что существуют достаточные основания отнестись с доверием к мнению, что приписываемые истцам политические симпатии “не были несущественными при принятии рассматриваемых решений”, кажется проявлением снисходительности с его стороны. Если бы приписываемые политические симпатии были бы установлены, не было никаких оснований ставить под вопрос резкость “полемического и даже агрессивного тона”, но в заключении Суда, что комментарии журналистов кажутся “соразмерными волнению и негодованию, вызванным действиями, описываемыми в их статьях”, определенно прослеживается порочный круг. Таким образом, заключение о достаточной обоснованности критики оказывается спорным, но такое решение может означать, что в дальнейшем Суд не будет столь легко соглашаться с наказанием тех, кто позволяет себе критиковать судей. Мнение о недопустимости использования в данном деле сведений о прошлом отца одного из судей как основания для его критики трудно оспорить, так как ничего существенного в отношении этого судьи эти сведения не доказывают. Следовательно, этот вывод дает определенное указание на право общественных деятелей на частную жизнь и подчеркивает, что попытки делать вывод о вине из одного лишь факта, что кто-то родился в определенной семье, не должны приводить к успеху. Тем не менее, этот вопрос потребует дальнейшего разъяснения: возможны обстоятельства, когда характер поведения прослеживается в семье, и в подобном случае может быть уместно это учитывать. Однако в лучшем случае это может служить для подкрепления данных, но ни в коем случае не как основание для нападок в отсутствие критики реальных действий лица. Вывод о равноправии сторон вытекает из установившейся нормы прецедентного права, требующей, чтобы каждой стороне давалась реальная возможность представлять свое дело в условиях, которые не ставили бы ее в существенно невыгодное положение по отношению к другой стороне (см. дело Ankerl v Switzerland (Interights Bulletin, 1997, № 11, p. 106) . Отказ в просьбе издать предписание о предъявлении документов не позволил D. и G. доказать свое внимательное отношение к подготовке статей, и Суд проявил уважение к обязанностям журналистов по отношению к источникам (см. выше дело Goodwin v United Kingdom), не требуя от них самостоятельного представления материала, несмотря на то, что тот находился в их распоряжении. Суд признал, что можно спорить о требуемом объеме предъявляемого материал, но этот вопрос не выдвигался из-за безоговорочного отказа в издании предписания о предъявлении каких бы то ни было документов. Неясно, почему D. и G. следовало возместить расходы на публикацию постановления, если учесть, что журнал не был заявителем и нигде не указывалось на их обязанность возместить эти расходы.

Содержание

Критика – судьи – ссылка на члена семьи недопустима – ст. 10 ЕКПЧ

См. дело DE HAES AND GIJSELS v BELGIUM

Критика – политический деятель – опасение воздействия на суд – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Ворм против Австрии

WORM v AUSTRIA Решение ЕСПЧ от 29 августа 1997 г.

W., журналист, опубликовал в журнале, где он сотрудничал, статью о судебном преследовании по обвинению в уклонении от уплаты налогов A., бывшего министра финансов, ранее дважды осужденного за дачу ложных показаний с целью сокрытия этого правонарушения. В статье говорилось, что A., делом которого W. занимался несколько лет, написав о нем свыше сотни статей, ухудшил свое и без того “отвратительное положение”, прибегая к ссылкам на провалы в памяти, пытаясь переложить вину на других и выставляя себя бессловесной жертвой жестокого обращения. В статье цитировалось заявление обвинителя, что данное дело не следует разбирать “в лайковых перчатках” и далее утверждалось, что движение средств на определенных банковских счетах, на которых имеются деньги, не задекларированные в налоговых органах, не допускает никакой иной интерпретации, кроме уклонения A. от уплаты налогов. Последнее утверждение было, фактически, высказано и обвинителем, но [в статье W.] делалось без ссылки на него. В статье отмечалось, что самая большая трудность для A. связана с ним самим, а вторая по серьезности проблема – с его адвокатом. Утверждалось также, что A. недооценил судей, разбиравших данное дело, и что обвинитель допустил ошибку, характеризуя практику представления ложные финансовых счетов, по поводу которых A. давал показания, как “изобретательную и замысловатую”. Кроме того, в статье утверждалось, что об уклонении A. от уплаты налогов было известно и что на суде он стремился как можно сильнее дистанцироваться от ответственности. W. констатировал, что, хотя A. пока не проявил в деле никаких признаков смирения, у него еще остается несколько недель, чтобы подумать, совместимо ли с принципами правового государства наличие в распоряжении министра финансов и его семьи многомиллионных счетов с неуказанными в налоговых декларациях средствами. В заключение в статье заявлялось, что судебная система выявила весьма серьезные обстоятельства, но суд объявил перерыв для размышления. Впоследствии суд в составе двух судебных заседателей и двух профессиональных судей обвинил A. в уклонении от уплаты налогов и оштрафовал на 1,8 миллиона австрийских шиллингов. Спустя семь месяцев W. предъявили обвинение в нарушении закона о средствах массовой информации, который запрещает такое обсуждение вероятного исхода уголовного процесса или доказательственной ценности улик и показаний, которое способно повлиять на этот исход. Подобное обсуждение признается правонарушением, если проводится после предъявления обвинения и до вынесения решения судом первой инстанции. Суд первой инстанции оправдал W., признав, что рассматриваемый текст не мог оказать влияние на исход суда над A. и не было установлено, что W. действовал именно с таким намерением. По апелляции было определено, что для признания данного правонарушения не требовалось, чтобы кто-то действительно подвергался опасности подобного рода, и что комментирование показаний, которое происходило в данном деле, может составлять преступление вне зависимости от его возможного результата. Апелляционный суд установил, что были высказаны неблагоприятные замечания о доказательственной ценности ответов A. при разбирательстве его дела. Он оспорил выраженное судом первой инстанции предположение, что все, включая судей, знали о давних взглядах W. в отношении дела A., и мнение о невозможности с достоверностью утверждать, что судьи регулярно читают данный журнал. Апелляционный суд признал, что статья была способна повлиять на исход судебного дела, тем более что, по оценке суда, из статьи можно было заключить, что W. стремится присвоить функции разбиравших дело судей. Апелляционный суд также установил, что намерение повлиять на исход было очевидно и подтверждается компетентностью W. и его знанием существа дела. W. было предъявлено обвинение, и апелляционный суд приговорил его к штрафу, уплачиваемому в течение 40 дней по 1200 австрийских шиллингов в день, или к 20-дневному тюремному заключению в случае отказа платить и назначил фирме, издающей журнал, солидарную и самостоятельную ответственность за уплату штрафа. Предусматриваемые решением практические меры по его исполнению вместе с соответствующими обоснованиями были оглашены апелляционным судом в конце слушания в октябре 1992 г., но полный текст, занимавший девять страниц, был вручен W. лишь в марте 1993 г. Уголовно-процессуальный кодекс требует, чтобы при оглашении решений они заносились в протокол, и предусматривает предоставление копии заинтересованным лицам по их требованию, но на практике они вручаются им автоматически, а срок подачи апелляции исчисляется с момента вручения. W. жаловался на обвинительный приговор, и Комиссия установила (18-11) нарушение ст. 10. Власти Австрии возражали, что исчисление требуемого ст. 26 шестимесячного срока подачи заявлений началось с момента окончания слушания в октябре 1992 г.

Суд постановил, что: 1) согласно местным правовым нормам и практике, W. имел право получить письменную копию решения апелляционного суда; 2) принимая во внимание a) то обстоятельство, что за задержку ответственны исключительно судебные органы, и b) подробное правовое обоснование решения, следует заключить, что для воплощения существа и целей ст. 26 целесообразнее всего исчислять предусматриваемый шестимесячный срок с даты вручения, и этот порядок исчисления срока принят в Австрии для подачи апелляций в местные суды; 3) таким образом, предварительное возражение властей Австрии следует отклонить; 4) осуждение составило вмешательство в осуществление W. своего права свободно выражать свое мнение, но применение закона о средствах массовой информации не выходило за рамки мер, которые можно было обоснованно предвидеть при сложившихся обстоятельствах; 5) все мотивы решения апелляционного суда не выходят за рамки законной цели поддержания авторитета и беспристрастности правосудия; 6) тот факт, что виновность или невиновность человека устанавливается в суде, не означает запрета на предварительное или одновременное обсуждения существа дела за пределами суда; 7) хотя границы допустимого содержания комментариев в отношении политического деятеля как такового шире, нежели в отношении частного лица, государственным деятелям предоставляются гарантии справедливого суда на той же основе, что всякому другому лицу; 8) решение апелляционного суда было направлено не на ограничение права W. объективно информировать общество о ходе суда над A., а против неблагоприятной оценки ответов A.; 9) сделанный в статье вывод, что A. уклонялся от налогов, указывал не просто на подозрение, а явно выражал мнение о его виновности, сформулированное в таких безусловных терминах, как если бы осуждение было единственно возможным заранее известным исходом; 10) инкриминируемая статья оценивалась в целом, и нельзя утверждать, что ее содержание не могло привести к сделанному выводу о ее способности повлиять на исход суда над A.; 11) для апелляционного суда было принципиально важно определить, что хотя бы один из судебных заседателей прочитал статью, и установить наличие у W. при публикации статьи преступного умысла, и отсутствие необходимости доказывать реальный факт влияния не освобождает от необходимости обосновывать ограничение [свободы выражения мнений], допускаемое в интересах защиты авторитета судебной власти; 12) даже если инкриминируемая выдержка представляла собой высказывание обвинителя, W. должен был указать это, обосновывать же виновность A. – дело обвинителя, а не W.; 13) таким образом, мотивы для вмешательства в осуществление права W. свободно выражать свое мнение были достаточными, и отрицательные последствия распространения статьи для авторитета и беспристрастности правосудия не перевешивались заинтересованностью W. в сообщении своих взглядов и заинтересованностью общества в ознакомлении с его взглядами на предмет, представляющий широкий общественный интерес и рассматриваемый судами; 14) наложенные санкции нельзя считать несоразмерными поставленной законной цели, если учесть размер штрафа и солидарную ответственность издателя; 15) (7-2) поскольку внутренние суды были, таким образом, вправе считать осуждение и приговор W. необходимым для защиты авторитета и беспристрастности правосудия, нарушения ст. 10 не было допущено.

Комментарий. Позиция Суда в оценке замечаний W. плохо согласуется с его необычно снисходительным подходом к замечаниям в адрес судей в деле De Haes and Gijsels, v Belgium (см. выше), хотя в данном случае объектом замечаний был политический деятель. Мнение Суда, что санкции против W. можно было считать необходимыми для защиты авторитета и беспристрастности правосудия, выглядит особенно важным, если учесть, что Суд был озабочен не столько тем, чтобы удостовериться, действительно ли рассматриваемые комментарии могли как-то повлиять на исход судебного разбирательства, сколько тем, чтобы еще раз утвердить роль суда как единственного органа, в котором должны разрешаться споры. Он признал невозможность полного запрета на обсуждение существа рассматриваемых уголовными судами дел в прессе и в обществе в целом, будь то в предварительном порядке или во время разбирательства дела, но судьи Касадевалл (Casadevall ) и Юнгвирт (Jungwiert ) в особом мнении указали, что на основании обвинений, выдвинутых против W., можно было бы признать допустимым и подобный запрет. Суд согласился, что информация о судебном процессе, включая комментарии, способствует гласности и, следовательно, вполне согласуется с требованием ст. 6(1) о публичном разбирательстве дел. Он повторил свой давний взгляд, что задача распространения идей и информации, как и право получать их, тем более важна, когда затронуты общественные деятели, но правомерно констатировал, что они обладают тем же правом на справедливое разбирательство дела беспристрастным судебным органом, что и любой другой человек. Хотя такие суждения должны оправдывать ограничение свободы комментирования событий, Суд, по-видимому, проявил уж слишком большую склонность соглашаться с мнением внутренних судов о наличии какой-то угрозы создания предвзятости или подрыва доверия к судам со стороны общества. Весьма примечательно допущение апелляционного суда, что статья могла повлиять на судебных заседателей, при том, что суду не было известно, читали ли они ее вообще. То же самое относится и к его утверждению, что выражаемая журналистом убежденность в виновности данного политического деятеля доказывает его намерение повлиять на исход дела. Подобное предположение о влиянии выглядит особенно странным, если вспомнить, сколь многим заявителям не удалось убедить Европейскую комиссию по правам человека (КПЧ) в том, что неблагоприятная огласка привела к предубежденности суда в отношении их дела: всякий раз КПЧ приходила к выводу о действенности других гарантий (см., например, дело Berns and Ewert v Luxembourg, 68 DR 137 (1991). Но еще более странной выглядит готовность согласиться с тем, что отсутствие всякого фактического влияния не опровергнет вывод, что наказание было необходимым для защиты авторитета судебной власти. Это объясняется убежденностью Суда в том, что общество может привыкнуть к постоянному зрелищу псевдосудов, чинимых средствами массовой информации, а это в долгосрочной перспективе может иметь просто чудовищные последствия для поддержания представления о судах как о единственном органе, правомочном выносить решения о виновности или невиновности человека. Такое беспокойство, конечно, вполне законно, однако в отсутствие сколько-нибудь веских доказательств в пользу существования общей проблемы, которую данное дело всего лишь иллюстрирует, риск можно считать в лучшем случае предположительным. Более того, как дали понять судьи Касадевалл и Юнгвирт, в утверждении, что апелляционный суд, делая из статьи вывод о стремлении W. взять на себя функции разбирающих дело судей, преследовал цель защиты отправления правосудия, содержится слишком много предположений и домыслов. Далеко не ясно, были ли его мотивы столь четкими. Но даже если это и так, интерес публики к его комментариям, скорее всего, был гораздо меньшим, чем к утверждениям в статье, фигурировавшей в деле The Sunday Times v United Kingdom (Ser A No 30), причем проведенный Судом анализ явно был не столь тщательными, как в том этапном решении; не было, по-видимому, выявлено никакой настоятельной социальной потребности наказывать за публикацию статьи и не видно сколько-нибудь веской причины для подобного почтения к решениям австрийских судов. Суд правомерно не придал значения факту, что в статье лишь повторялись слова обвинителя; отсутствие указания, что – это цитаты, помешало считать эту часть статьи простым отчетом о судебном заседании.

Содержание

Оскорбление армии – горячность стиля – не основание для осуждения – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Григориадис против Греции

GRIGORIADES v GREECE Решение ЕСПЧ от 25 ноября 1997 г.

G., офицер запаса, временно призванный на военную службу, заявил, что обнаружил множество правонарушений и злоупотреблений в отношении призванных на военную службу, что привело к возбуждению против него уголовного и дисциплинарного разбирательства. Первое завершилось оправданием, результатом последнего было наказание в виде продления срока службы в армии. Позднее G. не вернулся в свое подразделение после предоставленного суточного отпуска и, спустя пять дней, ему было предъявлено уголовное обвинение в дезертирстве. Еще через четыре дня он передал через водителя такси письмо офицеру, командовавшему его подразделением. В этом письме, озаглавленном “Личное заявление”, он возражал против продления срока своей службы и утверждал, что армия – это аппарат, направленный против человека и общества и противостоящий миру. По мнению G., армия остается преступным и террористическим аппаратом, который, создавая атмосферу страха и разрушая души радикальной молодежи, явно стремится превратить людей в простые составные элементы аппарата господства, разрушающего человеческую природу, и посредством иерархии страха, направляемой стесняющим и угнетающим набором постоянно действующих приказов, инструкций и регламентов, досье, отражающих политические взгляды и т.п., превращает человеческие отношения из дружеских в отношения зависимости. По его словам, он протестует, чтобы остановить преследование тех, кто способствует движению к социальной справедливости, и заявляет, что молодое поколение должно сопротивляться превращению его в средство укрепления военщины. Таким образом, G. объявил, что его позицию нельзя законно считать дезертирством или неповиновением, так как она исходит из основных прав человека и конституции. Получив это заявление, командир подразделения возбудил против G. новое уголовное дело по обвинению в оскорблении вооруженных сил, а через два дня G. был возвращен под стражу по обвинению в дезертирстве. На суде по делу по обвинению в дезертирстве и оскорблении армии он безуспешно оспаривал конституционность второго обвинения на том основании, что соответствующая норма уголовного права не удовлетворяет принципу определенности закона (lex certa) и критику нельзя приравнивать к оскорблению. Служивший вместе с ним офицер запаса свидетельствовал, что G. дал ему экземпляр письма, но не заявлял, что распространялись его другие копии. Суд признал, что своими высказываниями в письме G. умышленно оскорбил армию и действовал не по ошибке, а с искренним убеждением, что выступает с допустимой критикой в соответствии с конституционным правом на свободу выражения своего мнения. Суд осудил его также за дезертирство. Учитывая то обстоятельство, что G. совершил преступление впервые, его приговорили к тюремному заключению сроком в один год восемь месяцев за дезертирство и в три месяца за оскорбление. Военный апелляционный суд отменил приговор за дезертирство, но оставил в силе (3-2) приговор за оскорбление армии, за что G. вновь был осужден на три месяца тюремного заключения. Он был немедленно освобожден, так как было зачтено время, проведенное в предварительном заключении. Кассационный суд по мотивам права отклонил новое обжалование, признав, что признаки преступления оскорбления армии не лишены определенности и не противоречат конституции. G. жаловался на обвинительный приговор, и Комиссия установила (28-1) нарушение ст. 10, но не выявила (единогласно) нарушения ст. 7.

Суд постановил, что 1) осуждение и приговор ограничивают свободу G. выражать свое мнение, но ограничение это установлено законом, так как, хотя признаки данного правонарушения определены очень широко, G. уже из повседневного значения слова “оскорбление” должен был понимать, что рискует навлечь на себя уголовное наказание; 2) так как эффективная военная оборона требует поддержания дисциплины в вооруженных силах на должном уровне, это ограничение, во всяком случае, преследовало законные цели защиты национальной безопасности и общественного порядка; 3) ст. 10 применима к военнослужащим так же, как и к любым другим лицам, и хотя государственные власти могут налагать ограничения в случае реальной угрозы военной дисциплине, они не вправе произвольно прибегать к таким ограничениям для воспрепятствования выражению мнений, даже если мнения эти направлены против армии как общественного института; 4) в письме содержался ряд резких и невыдержанных замечаний, касающихся вооруженных сил, но они были сделаны в контексте общих пространных критических рассуждений об армейской жизни и армии как общественном институте; 5) письмо не было опубликовано G. и не распространялось им в более широкой аудитории (не считая одного единственного офицера), не было известно никакому другому лицу и не содержало оскорблений, направленных против кого-либо из его получателей или кого-нибудь еще; 5) так как при подобных обстоятельствах объективное воздействие на воинскую дисциплину должно было оказаться весьма незначительным, судебное преследование и осуждение G. не могли быть оправданы как необходимые в демократическом обществе меры; 6) (12-8) таким образом, было допущено нарушение ст. 10; 7) жалоба G. на то, что правонарушение определено недостаточно четко, совпадает с его заявлением, что его осуждение и приговор не были установлены законом, и по основаниям, изложенным в п. 1), нарушения ст. 7 не было допущено; 8) возмещение ущерба в связи с содержанием G. под стражей не может быть присуждено, так как вопрос о действительном основании содержания под стражей – обвинении в дезертирстве – перед Судом не ставился; 9) так как не было установлено никакой причинной связи между допущенным нарушением ст. 10 и затруднениями, которые G., по его утверждению, испытывал при устройстве на работу в качестве журналиста, и поскольку Суд не мог признать без дополнительных подтверждений, что G. быстрее нашел бы работу, если бы не был осужден, решение об этом нарушении составляет достаточное справедливое возмещение любого понесенного нематериального ущерба; 10) в пользу G. следует присудить по справедливости уплату 2 миллионов греческих драхм в возмещение затрат и судебных издержек плюс подлежащий уплате налог на добавленную стоимость; 11) законная процентная ставка, действующая в Греции, составляет 6% годовых.

Комментарий. Этим решением Суд вновь подтверждает ранее высказывавшийся им взгляд, что при прохождении военной службы человек не утрачивает права на свободу выражения мнения; ограничения этого права допустимы лишь в том случае, когда можно доказать, что они накладываются в интересах поддержания воинской дисциплины (см. выше дело Vereinigung Demokratischer Soldaten Цsterreichs and Gubi v Austria). К тому же Суд неоднократно разъяснял, что употребление резких формулировок само по себе не является основанием для ограничения, и еще до вынесения обсуждаемого решения признал, что даже оскорбления могут оказаться законным проявлением свободы, предусматриваемой ст. 10; (см. ниже дело Oberschlick v Austria (No 2) ). Решение по данному делу подтверждает и важное значение, которое Суд придает контексту при решении о допустимости наказания за то или иное высказывание. Это, предполагает, в частности, необходимость рассматривать публикацию в целом, и Суд справедливо оценил как смягчающее обстоятельство тот факт, что оскорбление было высказано в ходе пространного рассуждения об армейской жизни. Однако и в деле De Haes and Gijsels v Belgium, см выше, и в деле Oberschlick это означало также, что Суд оценивал соразмерность использованных резких выражений действиям или обстоятельствам, к которым те относились. Вопрос же о том, действительно ли в интересах общества необходимо было ограничивать даже неуместно резкие высказывания, ни в том, ни в другом случае, фактически, не выяснялся. В данном же деле Суд уместность тона не оценивал, зато правомерно сосредоточился на выяснении вопроса, требовала ли забота о воинской дисциплине применения мер против G. Вывод Суда о недостаточности угрозы исходил из того, что письмо не распространялось и не было нанесено никакого личного оскорбления; это, по существу, означало, что в данных обстоятельствах отсутствовало явное посягательство на авторитет военной иерархии, и, таким образом, не было и необходимости в принятии мер по рассматриваемым высказываниям. Безусловно, в решении в неявном виде присутствует мысль, что вооруженным силам следует допускать публичную критику со стороны военнослужащих, если та выражается в сдержанной манере, и судья Ямбрек (Jambrek) в своем совпадающем мнении открыто одобрил такой подход. Он не стал также, вопреки своему обыкновению, подчеркивать важную роль символических высказываний и, ссылаясь на дела, связанные со сжиганием флага США (например, дело US v Eichmann, 496 US 310 (1990)), утверждал, что защита на основании ст. 10 распространяется даже на слова или действия, оскорбляющие высшие национальные ценности. Понятна его озабоченность тем, как может отразиться на индивидуальной свободе усиление института преступления коллективного оскорбления, подобного фигурирующему в данном деле. Судья Касадевалл (Casadevall) высказал противоположный взгляд, признав, что признание правонарушения можно оправдать по основанию необходимости предотвращения беспорядков, так как здесь шла речь о действиях, дискредитирующих один из институтов государства; доказательств реального вреда он не искал. Судьи Фриланд (Freeland), Руссо (Russo), Валтикос (Valticos), Лоизу (Loizou) и Моренилла ( Morenilla), также заявившие особое мнение, признали, что использованные выражения, по существу, представляли собой не допустимую критику, а проявление неподчинения, причем они давали основание усомниться в готовности G. подчиняться приказам и усмотреть подстрекательство других военнослужащих к пренебрежению долгом повиновения. Последний момент, несомненно, проистекал из их мнения, что G. должен был понимать, что его письмо не останется частным делом. С учетом этих обстоятельств они заключили, что наложение наказания не выходило за рамки принадлежащего властям Греции права на оценку. Судьи Гёлькюклю (Golcьklь) и Петтити (Pettiti) не согласились с большинством состава Суда, считая, что письмо нельзя было замолчать, так как оно было связано с отказом от прохождения дополнительного срока службы. По их мнению, это составляло вопрос официального характера, затрагивающий дисциплинарные нормы. Однако вопрос о том, действительно ли для поддержания воинской дисциплины было необходимо принимать меры по данному факту, не ставился. Мнение Суда о незначительности влияния высказываний на дисциплину означало, что оценивать соразмерность наказания не следовало, однако, даже если согласиться с доводами несогласных судей, сомнительно, что трехмесячное тюремное заключение было соразмерно какому-либо ущербу, который могли причинить замечания G. Тем не менее судьи Фриланд, Руссо и другие не возражали против такого наказания, считая, что его назначение укладывается в пределы права властей Греции на оценку. Вывод, что преступление оскорбления армии было ранее установлено законом и, таким образом, ответственность устанавливалась не путем придания нормам обратной силы, соответствовал установившейся норме прецедентного права (см., например, выше дело, Goodwin v United Kingdom). Однако судьи Бернхардт (Bernhardt) и Вильдхабер (Wildhaber ) весьма кстати подчеркнули, что данная норма прецедентного права, фактически, нацелена лишь на пределы допускаемых законом границ права государственных властей на оценку, а в данном деле проблема связана со степенью неопределенности; поэтому им бы хотелось, чтобы из нормы прецедентного права было выведено правило, в котором в явном виде предписывалось бы, что положения закона не должны формулироваться в слишком неопределенных и общих терминах.

Содержание

Оскорбление – политический деятель – принятые условия не были чрезмерны – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Обершлик против Австрии (№2)

OBERSCHLICK v AUSTRIA (No 2) Решение ЕСПЧ от 1 июля 1997 г.

O. полностью воспроизвел в редактируемом им журнале речь H., лидера одной из политических партий, произнесенную по случаю “праздника мира”. В своей речи H. прославлял роль поколения солдат, участвовавшего во Второй мировой войне, и сказал, что все они, включая и служивших в германской армии, сражались за мир и свободу. Он говорил также, что следует не делить солдат этого поколения на “хороших” и “плохих”, а быть благодарными им всем за то, что они заложили основы и построили сегодняшнее демократическое общество изобилия. Далее H. критиковал одного австрийского писателя, который, на его взгляд, с пренебрежением отнесся ко всем погибшим на войне, и заметил, что свобода выражения мнения воспринимается в демократическом обществе как нечто само собой разумеющееся. По его словам, эта свобода достигает своих границ, когда люди претендуют на духовную свободу, которой никогда бы не имели, если бы другие не рисковали своей жизнью для того, чтобы эти люди могли сегодня жить в условиях демократии и свободы. За изложением речи следовали комментарии O. и упомянутого в речи H. австрийского писателя. Комментарии O. были озаглавлены: “P.S.: не нацист, а идиот” и начинались с просьбы к друзьям извинить его за то, что он не назвал H. нацистом, так как это было бы для него слишком лестным. Далее утверждалось, что H. – идиот, так как отрицает право претендовать на чисто духовную свободу мнений, уж не говоря о политической свободе, для тех, кому в его глазах не посчастливилось рисковать своей жизнью в почетной униформе Третьего рейха за гитлеровскую свободу вести завоевательные войны и осуществлять свое “окончательное решение” [еврейского вопроса]. Но поскольку и самому H. не посчастливилось служить в СС или германской армии, то тем самым он лишил и самого себя – вместе с подавляющим большинством австрийцев – всякого права пользоваться свободой. После этого H. возбудил уголовное дело по обвинению в клевете и оскорблении и подал ходатайство об издании судебного приказа о немедленной конфискации соответствующего номера журнала и опубликовании в журнале объявления о возбуждении этого дела. O. апеллировал против удовлетворения ходатайства о публикации объявления, но суд первой инстанции признал недопустимым употреблять при сколько-нибудь объективной критике слово “идиот”, так как оно оскорбительно и может употребляться лишь в пренебрежительном смысле. Соответственно, O. был обвинен в оскорблении H. и приговорен к выплате штрафа в размере по 200 австрийских шиллингов в день в течение 20 дней, а в случае отказа платить – к 10-дневному тюремному заключению. В письменной [протокольной – ред.] версии постановления суда содержался также приказ о конфискации соответствующего номера журнала, но в исправленном варианте этот приказ был исключен. Апелляция O. против приказа опубликовать объявление о возбуждении дела была отклонена, а ходатайство против отказа исправить протокол судебного заседания было признано недопустимым. Апелляционный суд, отметив, что спорное слово содержалось в заголовке статьи, счел, что лишь те, кто прочитал не только текст, написанный O., но и саму речь H. и сопровождающие ее в журнале комментарии, поймут, почему было употреблено это слово, другие же могут связать это слово не с выводом, который следовал из сказанного H., но и с его личностью. Таким образом, этот термин заключал в себе оскорбление, выходящее за рамки допустимой критики, о чем O. следовало знать. Суд посчитал, что O. имел право охарактеризовать умозаключения H., самое большее, как глупые. Апелляционный суд определил, что, хотя политические деятели должны быть готовы к жестким нападкам, в политических спорах доводы по существу предмета не следует заменять оскорблениями, и утверждал, что если обосновывать положениями ст. 10 ЕКПЧ право на оскорбление, это повлечет общее снижение уровня политических дискуссий. Поэтому он сохранил в силе обвинительный приговор в отношении O., но снизил ставку штрафа до 50 австрийских шиллингов в день. O. жаловался на обвинительный приговор и принятый в Австрии порядок разбирательства дел. Комиссия, признав приемлемой только первую часть жалобы, установила (14-1) нарушение ст. 10.

Суд постановил, что: 1) обвинительный приговор составил такое вмешательство в осуществление права O. выражать свои мнения, которое было предусмотрено законом и имело своей целью защиту репутации или прав других лиц; 2) хотя политический деятель имеет право на защиту своей репутации, даже когда действует как частное лицо, требования в отношении этой защиты должны соразмеряться с интересами открытого обсуждения политических вопросов, так как ограничения свободы выражения мнений должны истолковываться в узком смысле; 3) оспариваемые судебные решения следовало рассматривать, исходя из содержания дела в целом – принимая во внимание и статью O., и обстоятельства, в которых она была написана, причем важнейшим из этих обстоятельств является сама речь H.; 4) утверждения H. явно были преднамеренно вызывающими и, следовательно, рассчитанными на резкую реакцию; 5) хотя статья O. и, в частности, слово “идиот” определенно могли признаваться полемическими, они ввиду этого не составляли неправомерных личных нападок, так как автор дал им объективно понятное объяснение, вытекающее из самой по себе провокационной речи H.; 6) таким образом, эти материалы были частью спровоцированной данной речью политической дискуссии и составляли мнение, справедливость которого не поддается доказательству; 7) с учетом этих обстоятельств такое мнение не было чрезмерной реакцией; 8) политический деятель, которого публично назвали идиотом, может чувствовать себя оскорбленным, но это слово не представляется несоразмерным преднамеренно вызванному H. возмущению и, хотя не следует считать, что Суд одобряет полемический тон статьи, защитой пользуются и форма, в которой распространяются идеи и информация, и их существо; 9) (7-2) поскольку необходимость ограничения свободы O. выражать свое мнение не была доказана, допущено нарушение ст. 10; 10) в пользу O. следует выплатить 23 394,60 австрийских шиллингов, так как именно эту сумму ему требовалось уплатить в виде штрафа и в возмещение судебных издержек H. и его расходов на юридическое представительство, и она была, следовательно, прямым следствием его несправедливого осуждения; 11) в его пользу следует также присудить по справедливости 150 000 австрийских шиллингов в возмещение затрат и судебных издержек; 12) законная процентная ставка в Австрии составляет 4% годовых.

Комментарий. Хотя суды как первой инстанции, так и апелляционный признали слово “идиот” оскорблением, первый придал ему абсолютное качество – посчитав, что если его и можно когда-нибудь употребить, то только в пренебрежительном смысле, а не при объективной критике, – тогда как последний сделал упор на его употребление именно в заглавии статьи, заключив, что не прочитавшие весь текст усмотрят связь этого термина не со словами политического деятеля, а с самой его личностью. Подход апелляционного суда предполагает, что смысл слов может зависеть от их контекста– что чрезвычайно существенно при оценке соразмерности наказания за их употребление, – но этот вывод сводится на нет готовностью апелляционного суда возложить ответственность за одно лишь заглавие, рассматриваемое в отрыве от остального текста: ведь суд был озабочен в первую очередь поддержанием стандартов политических споров. ЕСПЧ не мог не признать подобный подход слишком уж упрощенным, так как, не говоря уже о своей приверженности мнению о допустимости более широких границ для критики политических деятелей (см. дело Lingens v Austria, Ser A No 103), он давно признал, что под защиту ст. 10 могут подпадать идеи и информация, которые оскорбляют, шокируют или вызывают тревогу. Термин “идиот” в тексте и заголовке статьи можно было рассматривать как полемический, но это не могло служить достаточным оправданием для наказания за его употребление. По мнению Суда, следовало принять во внимание обстоятельства, побудившие к такому употреблению данного слова. Это означает, что нельзя было игнорировать связь между его использованием и речью политика; в статье и в слове “идиот” надо было видеть “объективно понятную” реакцию в ответ на замечания, которые Суд назвал “провокационными”, и, соответственно, элемент политической дискуссии. Рассматривая дело в таком свете, Суд оказался в состоянии распространить на статью в целом (включая и заголовок) ту защиту, которую ранее он был готов предоставить в делах о диффамации мнениям, чья истинность не поддавалась доказательству: употребления оскорбления следовало признать субъективной оценкой. Судьи Матшер (Matscher) и Тор Вильялмссон (Thor Vilhjбlmsson) заявили особое мнение на том основании, что оскорбление, вне зависимости от контекста, ни в коем случае нельзя считать субъективной оценкой. Они сомневались в наличии в статье сколько-нибудь достойного обмена идеями и видели в ее словах лишь намерение высмеять политика. Однако здесь, несомненно, упускается из виду то обстоятельство, что нападки были предприняты в связи с определенными взглядами задетого ими лица, и были направлены именно на воплощение этих взглядов. Суд подчеркнул, что защита гарантируется лишь потому, что выраженное мнение не представляло собой чрезмерной реакции, если учесть “намеренно вызванное” данным политическим деятелем возмущение; такой подход был принят Судом и в деле De Haes and Gijsels v Belgium (см. выше). Однако признание возможности защиты для оскорблений не означает, что Суду совершенно безразлично существо соответствующих высказываний. Считать так было бы неверно, несмотря на частое повторение того, что защита ст. 10 распространяется как на форму, так и на содержание выражаемых идей, и проявляемую Судом озабоченность не следует истолковывать как одобрение полемического тона рассматриваемой статьи. Очевидно, что, как в делах о диффамации эта защита может не предоставляться, если сделанные замечания оказываются не обоснованы фактами,– этот момент подчеркнут в деле De Haes and Gijsels, см. выше, – так и в данном деле озабоченность Суда тем, было ли оскорбление соразмерным, с неизбежностью предполагает определенную оценку Судом существа как оспариваемого слова, так и того предмета, который его вызвал. Соответственно, Суд признал, что, поскольку высказывания политика, “явно были преднамеренно провокационными и, следовательно, рассчитанными на резкие реакции”, пределы допустимого не были превышены. Эта оценка могла быть обоснована – несмотря на то, что базировалась на собственном прочтении Суда, а не на каких бы то ни было признаниях самого автора замечаний, – однако остается неясным, всегда ли суждение о правомерности ответной реакции будет столь простым делом: резкая реакция может последовать и на взгляды, не столь явно расходящиеся с общепринятыми или не такие “глупые”, какими были, даже по мнению австрийских судов, высказанные взгляды в данном деле. В подобных случаях оскорбление могло бы считаться чрезмерным или неуместным, и тогда не вызвало бы возражения и наложенное за него наказание (если только оно не было бы чрезмерным). Несмотря на ссылку Суда на объективную действительность, решение о том, что реакция была понятной, не обошлось без известной субъективности: о таком событии, как Вторая мировая война, известно больше, чем о нюансах экономической политики, – и согласиться с употреблением оскорбления там, где речь идет о войне, безусловно, психологически легче. Судьи, не согласившиеся с мнением большинства, считают чрезвычайно важным обстоятельством весьма скромные достоинства самой статьи, которую они охарактеризовали как “журналистику четвертого сорта”. Исход дела, на первый взгляд, может показаться существенным расширением рамок свободы выражения мнений. Однако такой вывод выглядит сомнительным, если учесть, что принятый Судом подход, по существу, возлагает на лицо, употребившее “оскорбление”, обязанность как-то оправдать его уместность. А оскорбления (умышленные ли, непреднамеренные или воображаемые) – неотъемлемая черта повседневной жизни, и в первую очередь следует куда яснее определить, в какой мере государство должно (и должно ли) участвовать в разрешении возникающих конфликтов, особенно если (как в данном деле) не приходится беспокоиться о поддержании общественного порядка. Статья 10 допускает возможность наносить обиды, шокировать и причинять беспокойство, и наказание за оскорбление лишь потому, что оно было нанесено публично, может и не быть надлежащей мерой, особенно если неприятные последствия такого оскорбления не более серьезны, чем от оскорбления, полученного в частной обстановке. Особое значение, придаваемое критике политических деятелей, может на практике означать, что поддерживать и обосновывать их жалобы на оскорбления будет труднее, но это еще более очевидным образом ограничивает подход Суда к статье 10. Ясно, что политики – не единственные, кто подвергается оскорблениям, и употребление оскорблений на официальной политической арене (куда входит и пресса) может быть столь же понятно, как и употребление их за пределами этой арены. Способствовать поддержке политической демократии мог бы подход, принятый в деле Lingens и применявшийся после этого в дальнейшем, но свобода выражать мнения принадлежит всем, и мнения, даже резкие, о действиях других людей, должны пользоваться сопоставимой степенью защиты вне зависимости от того, присутствует ли здесь политика; было бы достойно сожаления, если второе дело Oberschlick привело на практике к противоположному заключению (первое дело см. выше). Конечно, конкретные условия (служебные отношения, как в деле Grigoriades v Greece, см. выше, или судебное разбирательства, как в деле Putz v Austria (Interights Bulletin, 1997, № 11, p. 13), могут оправдать определенные ограничения. И все же решение Суда заслуживает одобрения, так как в нем косвенно отвергается мысль, что определенные слова по самой своей природе запретны для употребления в политической дискуссии и поэтому не подлежат защите на основании статьи 10. Это с неизбежностью вытекает из мнения Суда, что допустимость сказанного определяется конкретными условиями. Хотя какое-то слово и можно считать очень крепким, возможны обстоятельства, когда его употребление окажется допустимым. Более того, принятое решение подчеркивает недопустимость ограничений только лишь на основании реакции на слова, вырванные из контекста. В рассматриваемом деле австрийский апелляционный суд был готов избавить публику от забот и труда действительно прочитать статью: для привлечения к ответственности достаточно было впечатления, произведенного ее заголовком. Однако могут существовать и пределы, за которые заходить нельзя. Данное дело относится к статье в журнале, но в случае газетного заголовка мнение могло быть куда жестче, если учесть, что заголовок могут увидеть люди, не купившие газету; то же можно отнести и к названию книги. Значение того факта, что читатели статьи O. имели возможность судить об уместности рассматриваемых высказываний, не следует недооценивать: если бы контекст не был достаточно ясен, защиту на это высказывание могли и не распространить. Не всегда для этого может потребоваться полная публикация речи, как в данном деле: могло быть достаточно обстоятельной аннотации, а если контекст замечаний был по-настоящему хорошо знаком, могло не требоваться и ее.

Содержание

Наказание оправдывается возможным влиянием высказываний – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Зана против Турции

ZANA v TURKEY Решение ЕСПЧ от 25 ноября 1997 г.

Z. был мэром города на юго-востоке страны, где в течение более двенадцати лет бушевали серьезные столкновения между силами безопасности и курдским сепаратистским движением. Город входил в одну из десяти провинций, где с 1987 г. было введено чрезвычайное положение. Турецкие власти заявляли, что конфликт унес жизни свыше 4 000 гражданских лиц и примерно такого же числа служащих сил безопасности. В ходе интервью во время отбывания нескольких приговоров (полученных за принадлежность к организации, всегда отстаивавшей ненасильственные действия) в военной тюрьме его города Z. сказал журналистам, что поддерживает сепаратистское движение, но не одобряет зверских убийств. Он заявил также, что женщин и детей участники движения убивали в результате ошибок. Его высказывания были в августе 1987 г. опубликованы в общенациональной ежедневной газете, и прокурор Стамбула возбудил предварительное расследование в отношении Z. и нескольких других лиц в связи с правонарушением в виде защиты деяния, наказуемого по закону как преступление. К концу следующего месяца прокурор признал, что для привлечения к ответственности журналистов основания нет и, установив, что по мотивам, связанным с местом совершения деяния, рассмотрение дела Z. не относится к его юрисдикции, переслал документы прокурору его города. Этот прокурор вынес в октябре 1987 г. решение, что совершенное Z. правонарушение – распространение пропаганды расистского содержания или рассчитанной на ослабление национального самосознания – не относится и к его юрисдикции, и передал дело обвинителю городского суда национальной безопасности. В ноябре 1987 г. этот обвинитель, сочтя, что он не обладает юрисдикцией по данному делу, так как высказывание было сделано лицом, содержащимся в заключении в военной тюрьме, передал это дело городскому военному прокурору, который обвинил Z. в поддержке деятельности вооруженной организации, имеющей своей целью нарушение территориальной целостности Турции. Во время слушания дела военным судом в декабре 1987 г. Z. настаивал, что разбирательство его дела в юрисдикцию этого суда не входит, и отказался вести защиту по его существу. В марте 1988 г. суд отклонил дальнейшие возражения в отношении своей юрисдикции, но в июле 1988 г. Z. перевели в гражданскую тюрьму в другой город. Суд военно-воздушных сил в этом городе, действуя на основании полномочий, переданных ему военным судом, вызвал Z. для защиты в суде, но тот проводил голодовку и на слушания в ноябре 1988 г. не явился. На суд он явился в следующем месяце, но, считая, что суд не обладает юрисдикцией, отказался выступать. В апреле 1989 г. военный суд признал, что ему это дело не подсудно, и переслал документы в суд национальной безопасности в городе, где жил Z.

Через четыре месяца Z. перевели в тюрьму строгого режима в третий город. Во время слушания в июне 1990 г. на выездной сессии городского суда, действовавшей на основании полномочий, переданных судом национальной безопасности, Z. отказался говорить по-турецки и заявил по-курдски, что желает защищаться на своем родном языке. Он продолжал говорить на курдском языке, и выездная судебная сессия, предупредив его, что он тем самым дает основание предполагать, что отказывается от своего права защищаться, занесла в протокол запись об отказе выступить в свою защиту. После этого разбирательство продолжалось в суде национальной безопасности, на котором было обеспечено юридическое представительство интересов Z., и в марте 1991 г. он был приговорен к двенадцати месяцам тюремного заключения за выступление в защиту деяния, наказуемого по закону как серьезное преступление, и за создание угрозы общественной безопасности. Одну пятую часть срока ему предстояло отбывать под стражей, а остальную часть – в режиме условно-досрочного освобождения под честное слово. В апреле 1991 г. Z. подал апелляцию по мотивам права, но в июне 1991 г. кассационный суд оставил приговор суда национальной безопасности в силе. Решение этого суда было через месяц вручено представителю Z., однако в апреле 1991 г. его освободили, так как он точно отбыл назначенный ему предшествующими судебными решениями срок. В феврале 1992 г. прокурор его города потребовал от Z. явиться в тюрьму для отбывания срока его последнего приговора.

В январе 1990 г. Турция в соответствии со ст. 46 ЕКПЧ сдала на хранение заявление о признании юрисдикции ЕСПЧ в течение трех лет в отношении фактов, включая судебные решения на основании этих фактов, случившихся после даты сдачи заявления на хранение.

Z. жаловался на продолжительность разбирательств дела, на невозможность явиться на суд, который его осудил, невозможность вести свою защиту на курдском языке и ограничение свободы мысли и выражения мнения. Комиссия, признав третью жалобу неприемлемой, установила (14-14, с учетом решающего голоса председателя) отсутствие нарушения ст. 14, (единогласно) нарушение ст. 6(1) и (3)(c) в отношении отсутствия на суде и (23-5) отсутствие нарушения 6(1) в отношении продолжительности разбирательств дела. Власти Турции возражали, что замечания Z., высказанные журналистам, были сделаны до декларации по ст. 46 и что жалобы на основании ст. 6 и 10 не были представлены турецким судам.

Суд постановил, что: 1) хотя Турция признала юрисдикцию Суда только в отношении фактов и событий, происшедших после сдачи на хранение заявления в соответствии со ст. 46, основной факт связан не с высказыванием Z. перед журналистами, а с решением суда национальной безопасности от марта 1991 г., и таким образом первое возражение следует отклонить; 2) вопрос о том, лишены ли представители Турции права выдвигать свое первое возражение со ссылкой на дело, представленное Суду, не ставился и в данных обстоятельствах нет необходимости его решать; 3) так как возражение по поводу неисчерпанности внутренних средств правовой защиты в отношении ст. 10 не выдвигалось при обсуждении вопроса о приемлемости, Правительство Турции не имеет права выдвигать его; 4) осуждение Z. и вынесенный приговор за его высказывания составили такое вмешательство в осуществление его права на выражение мнений, которое было предусмотрено законом, и, если учесть, что принятие властями мер по защите национальной безопасности и общественного порядка оправдывалось возможным воздействием сделанных высказываний в период серьезных беспорядков, – это вмешательство преследовало законные цели в соответствии с положениями ст. 10(2); 5) второе замечание Z. в той части, что относилась к движению и зверским убийствам, было противоречивым и двусмысленным, но ему следовало понимать, что его высказывание в тогдашних обстоятельствах должно было иметь особое значение: поддержку движению со стороны бывшего мэра приходилось трактовать как способную усугубить и без того взрывоопасную ситуацию в регионе; 6) соответственно, есть основания считать, что наложенное на Z. наказание отвечало настоятельной общественной необходимости, и аргументы, выдвинутые государственными властями, были уместными и достаточными; 7) в любом случае Z. отбыл всего пятую часть предусмотренного приговором срока тюремного заключения; 8) (12-8) если принять во внимание эти обстоятельства и пределы права властей на оценку в подобном деле, – оспариваемое вмешательство было соразмерно преследуемой им законной цели, и, таким образом, нарушения ст. 10 не было допущено; 9) так как возражение властей Турции по поводу неисчерпанности внутренних средств правовой защиты в отношении ст. 6 не было выдвинуто при обсуждении вопроса о приемлемости, ему был дан процессуальный отвод; 10) так как отказ от осуществления права, предусматриваемого ЕКПЧ, должен формулироваться явным образом, тот факт, что Z. выдвинул возражения процессуального порядка или хотел обращаться к суду на курдском языке, ни в коей мере не означает косвенного отказа от права защищаться и выступать в суде национальной безопасности; 11) в интересах справедливого разбирательства дела и с учетом того, что грозило Z., суд национальной безопасности не мог вынести решение без непосредственной оценки личных показаний Z.; 12) ни заочное слушание на выездной сессии суда, ни присутствие адвокатов Z. при слушании дела в суде национальной безопасности не могли компенсировать его отсутствия; 13) (17-3) так как это ограничение права на защиту не может быть оправдано, допущено нарушение ст. 6(1) и (3)(c); 14) оспариваемый промежуток времени исчисляется от начала предварительного расследования до момента вручения решения кассационного суда; 15) хотя продолжительность разбирательств дела могла учитываться только с момента принятия заявления на основании ст. 46, следует принять во внимание состояние данного судебного дела к моменту передачи заявления на хранение; 16) разбирательство не вызывало особых сложностей, так как, несмотря на возможные спорные вопросы, касающиеся юрисдикции, факты были вполне ясны; 17) действия Z., если даже они в какой-то степени и были способны замедлить процесс, сами по себе не в состоянии объяснить такую его продолжительность; 18) решение суда национальной безопасности было вручено спустя девять месяцев после слушания дела в июне 1990 г., и хотя период бездействия с декабря 1987 г. по апрель 1989 г., за который ответственны судебные власти, не подлежит юрисдикции Суда ratione temporis, при оценке соответствия требованиям о разумном сроке этот промежуток времени можно было принять во внимание; 19) Z. рисковал многим, так как сделал свое высказывание журналистам, уже находясь в тюрьме, и получил за это дополнительный срок тюремного заключения; 20) (19-1) с учетом всех этих обстоятельств длительность судебных разбирательств не может быть признана обоснованной и, следовательно, в этом отношении допущено нарушение ст. 6(1); 21) между установленными нарушениями и якобы понесенным материальным ущербом не было причинной связи; 22) (18-2) Z. понес нематериальный ущерб, и в его пользу следует по справедливости присудить выплату 40 000 французских франков, которые должны быть конвертированы в турецкие лиры по курсу на момент выплаты; 23) (19-1) в пользу Z. следует по справедливости присудить выплату 30 000 французских франков, за вычетом суммы, уже полученной в рамках правовой помощи, в возмещение затрат и судебных издержек; 24) (19-1) для расчета пени целесообразно принять законную ставку пени во Франции, которая составляет 3,87% годовых.

Комментарий. Мнение, что наказание Z. за его высказывания не является несовместимым со ст. 10, просто поразительно и расширяет границы права на властей на оценку за всякие разумные пределы. Суд сделал особый упор на допущение, что Z. должен был представлять себе возможный результат своих замечаний в тогдашних условиях. Есть, однако, существенное различие между виновностью за намерение возбудить беспорядки и признанием ответственности за возможные реакции со стороны других лиц; последнее совершенно не соответствует уже давно принятому Судом мнению, что защитой ст. 10 пользуются и оскорбляющие, шокирующие или вызывающие тревогу замечания . Возможное влияние сделанных замечаний вполне могло бы оправдать ограничение на их распространение, но ведь спорный вопрос здесь связан с уголовным наказанием, наложенным на высказавшее их лицо. Суд пытался преуменьшить значение этого наказания, но реально проведенное в тюрьме за это правонарушение время не было столь незначительным, и поэтому подход, принятый в отношении ст. 10, по-видимому, не согласуется с той значимостью, которая была приписана наложенному наказанию, когда решался вопрос о ст. 6(1). К тому же не приняли во внимание тот факт, что Z. во время высказывания своих замечаний уже находился в тюрьме – то есть пребывал под строгим надзором властей – или что существовало, пусть даже не очень значительное, расхождение во мнениях по поводу того, что же именно он поддерживал. Так, судья Тор Вильялмсон не согласился с мнением большинства и усмотрел в высказывании Z. указание на то, что тот не одобряет средства, применяемые Курдской рабочей партией (КРП), и пришел к выводу, что, оно не могло считаться источником опасности, не говоря уже об одобрении преступной деятельности. Судьи Ван-Дийк (Van Dijk), Палм (Palm), Лоизу, Мифсуд Бонничи, Ямбрек, Крис (Kris) и Левитс (Levits) также заявили особое мнение, подчеркнув, что Z. отмежевался от применения насилия. Они указали также, что ограничение его права на защиту означало полное лишение возможности объяснить свои намерения. Вдобавок, они, вполне естественно, призвали Суд указать, какое влияние на ситуацию в регионе можно приписать высказываниям бывшего мэра, сделанным в тюрьме. Несмотря на важность вывода о том, что отказ от права выступать в свою защиту должен быть выражен явным и недвусмысленным образом, решение о нарушении ст. 6(1) и (3)(c) обязано своим появлением только двухэтапному процессу разбирательств в судах по данному делу: вряд ли желание Z. говорить по-курдски встретило бы сколько-нибудь серьезное сочувствие, если бы дело слушалось только в одном суде, так как Z., очевидно, понимал турецкий язык. Хотя на втором этапе Z. был юридически представлен, в решении подчеркивается важное значение для действенности защиты присутствия подсудимого. Судья Лопес Роха (Lopes Rocha) заявил особое мнение, сославшись на возможности, открытые перед Z. в рамках процесса в целом; Суд часто следует такому подходу, но ведь присутствие Z. на суде национальной безопасности могло бы помочь ему объяснить свое высказывание. Судья Гёлькюклю (Golcьklь) по этому вопросу не возражал, но по существу присоединился к мнению, что Z. располагал достаточными возможностями для выступления в свою защиту. Но он все же (как и судья Матшер) возражал вообще против наличия у Суда юрисдикции в отношении этого дела в связи с условиями принятия Турцией заявления в рамках ст. 46. Они толкуют содержащиеся в заявлении Турции формулировки вполне дословно, тогда как в толковании смысла заявления большинством Суда ощущаются определенные натяжки – по крайней мере, в отношении ст. 10. Ведь большинство трактовало решение суда национальной безопасности по поводу высказывания Z. как факт, вместо того, чтобы считать, что это – решение, вынесенное по фактам, происшедшим до признания юрисдикции Суда. Тем не менее, судьи Гёлькюклю и Матшер все же признали эти оговорки со стороны Турции в ее заявлении по ст. 46 необычными и, возможно, несостоятельными (ср. с делом Loizidou v Turkey, (Interights Bulletin, 1996 № 10, p.152). Сомнительно, чтобы направление дела Суду государством-ответчиком воспрепятствовало бы ему оспорить юрисдикцию Суда, но процессуальный отвод в отношении остальных возражений по вопросу о приемлемости соответствует установившейся практике.

Содержание

Ограничения расходов на выборную кампанию для лиц, не являющихся кандидатами, чрезмерны – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Боуман против Соединенного Королевства

BOWMAN v UNITED KINGDOM Решение ЕСПЧ от 19 февраля 1998 г.

B. была директором-распорядителем S., организации, насчитывавшей около 50 000 членов, выступающей против абортов и экспериментов над эмбрионами. Главные политические партии никакой позиции по этим вопросам не занимали и разрешали своим депутатам в парламенте голосовать по любым касающимся этих вопросов законопроектам так, как велит их совесть. Каждый член парламента представлял один из избирательных округов, на которые была разбита страна, и B. и S. приняли решение проинформировать избирателей о соответствующих взглядах кандидатов на выборах, с тем, чтобы избиратели через своих выборных представителей могли добиваться изменений законодательства. Большинство кандидатов было выдвинуто главными общенациональными политическими партиями, но некоторые баллотировались как независимые. Все кандидаты должны были выдвигаться десятью лицами, зарегистрированными как избиратели в данном избирательном округе, и внести 500 фунтов стерлингов, которые теряются в случае, если данный кандидат получит менее 5% действительных голосов.

В период, непосредственно предшествовавший парламентским выборам в апреле 1992 г., B. организовала распространение в избирательных округах по всей стране около полутора миллионов листовок. На одной стороне листовки, предназначенной для каждого из избирательных округов, указывалось, как баллотирующиеся кандидаты намерены в случае их избрания голосовать по вопросам, связанным с абортами и использованием человеческих эмбрионов. На другой стороне был изображен “еще не родившийся младенец, выношенный в течение десяти недель после зачатия”, описывались различные стадии его развития с момента зачатия и утверждалось, что таких младенцев, способных ощущать боль на самой ранней стадии, мучительно убивают спустя до шести месяцев после зачатия, а в определенных случаях – вплоть до момента рождения.

Чтобы обеспечить позиции кандидатов, не имеющих доступа к значительным денежным средствам, избирательный закон устанавливает определенный предел расходов на избирательную кампанию со стороны кандидата и запрещает любым лицам, кроме кандидата или его агента, тратить в период от четырех до шести недель перед выборами больше 5 фунтов стерлингов на доведение до избирателей информации, предназначенной для поддержки и содействия избранию кандидата,. Эти положения относятся только к расходам на избирательную кампанию конкретного кандидата в конкретном избирательном округе, но нет запрета на расходование средств для поддержки или выступления против политической партии в целом и не существует ограничений на частные денежные пожертвования партиям или на возможности прессы выступать в поддержку или против избрания конкретного кандидата. Наказание за несанкционированные расходы в отношении кандидата предусматривает тюремное заключение сроком на один год и/или штраф до 5 000 фунтов стерлингов с возможностью лишения в течение пяти лет права избирать и быть избранным или занимать государственную должность. B. предъявили обвинение в таком правонарушении, но в сентябре 1993 г. ведущий дело судья рекомендовал присяжным оправдать ее, так как судебные повестки не были, как того требует избирательный закон, разосланы в течение года с момента подачи заявления о запрещенных расходах. Тем не менее о суде сообщалось в прессе. B. была ранее осуждена за подобное правонарушение в связи с распространением листовок перед дополнительными выборами в 1979 г. и перед выборами в Европейский парламент в 1982 г. В обоих случаях ее присудили к штрафу и оплате судебных издержек.

B. и S. жаловались на судебное преследование, и Комиссия, признав жалобу приемлемой только в отношении B., так как S. сама по себе не могла объявлять себя потерпевшей стороной, установила (28-1) нарушение ст. 10. Власти Соединенного Королевства возражали, утверждая, что B. не была потерпевшей, так как благодаря рекомендации об оправдании нельзя было утверждать, что ее можно было осудить, если бы суд продолжался, или что рассматриваемый закон был применен ей в ущерб.

Суд постановил, что: 1) оправдание B. объяснялось технической причиной, и возбуждение против нее судебного преследования было – по самой меньшей мере – серьезным предостережением, что, если она не изменит поведение на будущих выборах, ей грозит судебное преследование, осуждение и наказание; 2) поскольку она, следовательно, вправе обоснованно утверждать, что она непосредственно пострадала в результате применения к ней рассматриваемого закона, и считать себя жертвой в смысле положений ст. 25(1), предварительное возражение следует отклонить; 3) норма, предусматривающая данный состав преступления, несмотря на свои узкие рамки, ограничивает свободу выражения мнения, и B. непосредственно пострадала от этого ограничения; 4) данная норма направлена на обеспечение равенства кандидатов и преследует правомерную цель защиты прав других лиц, а именно, кандидатов на выборах и избирателей как рассматриваемого избирательного округа, так и (с учетом того, что судебное преследование должно оказать некоторое сдерживающее влияние) остальной части страны; 5) особенно важно то обстоятельство, что в период перед выборами допускалось свободное распространение мнений и информации всякого рода, так как свобода выражения мнений составляет одно из условий свободного выражения мнения народа в отношении выбора законодательного органа, но тот же свободный выбор может потребовать и наложение ограничений, обычно неприемлемых в отношении свободного выражения мнения народа; 6) данный избирательный закон устанавливает низкий предел расходов, который действует только в течение шести недель перед всеобщими выборами, но свобода B. проводить кампанию в любое другое время не послужила бы ее цели информировать людей в избирательном округе о прежних голосованиях баллотирующихся кандидатов и об их позициях по поводу абортов именно тогда, когда их мысли сосредоточены на выборе представителя; 7) не было доказано, что B. располагала каким-либо другим способом, гарантирующим публикацию содержавшегося в листовках материала в газете или средствами вещания; 8) B. могла бы и сама баллотироваться на выборах и тем самым получить право потратить допустимую законом сумму, но тогда потребовалось бы внести 500 фунтов стерлингов, которые она бы, по всей вероятности, потеряла, если намеревалась не быть избранной, а только распространить листовки среди избирателей; 9) на практике B. не обладала никаким доступом к любым другим средствам сообщения информации, и рассматриваемое ограничение действовало как абсолютное препятствие для публикации информации, которая должна была склонить избирателей голосовать за кандидатов, выступающих против абортов; 10) (14-6) если принять во внимание отсутствие ограничений как на поддержку или выступление против избрания любого конкретного кандидата со стороны прессы, так и на распространение информации на национальном или региональном уровне политическими партиями и их сторонниками, рассматриваемое ограничение представляется несоразмерным поставленной цели и, таким образом, составляет нарушение ст. 10; 11) это решение о допущенном нарушении служит достаточным справедливым возмещением любого нанесенного нематериального ущерба; 12) в пользу B. следует присудить в целях компенсации ее затрат во внутренних судебных органах, не включенных в оплату правовой помощи, 1 633,64 фунтов стерлингов, с учетом любых подлежащих выплате сумм налога на добавленную стоимость; 13) ей следует также присудить по справедливости 25 000 фунтов стерлингов в возмещение расходов и судебных издержек при разбирательстве дела в Страсбурге; 14) законная процентная ставка в Соединенном Королевстве составляет 8% годовых.

Комментарий. Суд ранее косвенно признал допустимость регулирования избирательных расходов (см, дело Pierre-Bloch v France, Interights Bulletin, 1998/9, № 12 p. 137), но в данном деле оно открыто признано законным. Тем не менее, в отличие от дела Pierre-Bloch, здесь ограничение накладывалось не на кандидата, а на заинтересованного гражданина. Лица, официально не участвующие в выборах, могут своими денежными средствами оказывать решающее влияние на результат, и поэтому определенное ограничение на их участие в кампании, несомненно, может быть совместимым со ст. 10, но Суд был озабочен тем, что правила, примененные в данном деле, могли полностью воспрепятствовать выражению мнения того или иного лица о конкретных кандидатах. Особенно важно то обстоятельство, что запрет на расходы предусматривал столь низкий их уровень, и решение суда вряд ли помешает ограничивать крупные денежные расходы лиц, стремящихся воспользоваться своим богатством для воздействия на исход выборов. Данное дело касается не просто отдельного лица, всего лишь высказывающего свое мнение о кандидатах, – ведь любой запрет на это вряд ли совместим со ст. 10, – но его предмет ближе к подобному высказыванию, чем к продолжительным и дорогостоящим кампаниям, которые определенные организации развертывают в поддержку не отдельных кандидатов, а партий. Верно, что действия B. составляли часть общенациональной кампании, но ведь сам по себе закон касается лишь расходов в отдельном избирательном округе. То обстоятельство, что выраженное мнение способно оказывать влияние, правомерно не признается вредоносным само по себе, так как именно в этом и состоит смысл свободы выражения мнения; нельзя серьезно считать, что предпринятые B. действия нарушают равенство кандидатов, которое, как предполагается, налагаемое ограничение призвано защищать. Это заключение выглядит еще более убедительным, если учесть, что рассматриваемые сведения могли бы без всяких ограничений распространяться средствами массовой информации. Более того, отказ Суда признать это ограничение допустимым под тем предлогом, что B. располагала альтернативными средствами выражения своих взглядов (ср. с делом Jacubowski v Germany, см. выше), представляет собой достойное всяческого одобрения признание реальностей ситуации и того факта, что речь в данном случае идет о такой свободе, которую не следует ограничивать слишком многими формальностями. Судьи Лоизу, Бака (Baka) и Ямбрек не были убеждены в неадекватности альтернатив и подчеркнули узость временных рамок налагаемого ограничения. Последний момент не учитывает, однако, что речь идет именно о том промежутке времени, когда выявляются отличительные качества всех кандидатов и выражение мнения о них наиболее уместно. Хотя вынесенное решение в большей степени касается B., нежели ее организации, это не следует считать ограничением сферы действия данного решения: объем высказываний (с которым очевидным образом связаны затраты) уместнее оценивать именно при регулировании деятельности частных лиц. Оценка роли [в избирательных кампаниях] организаций [неполитических], отстаивающих конкретные цели, была одним из главных факторов, заставивших судей Фриланда (Freeland) и Левитса (Levits) не согласиться с большинством, причем все заявившие особое мнение судьи были озабочены ролью рассматриваемого ограничения по отношению к избирательной системе в целом (на взгляд судьи Валтикоса, учить британское правительство проводить выборы и осуществлять демократические принципы смешно), но никто не обратил внимание на отсутствие каких-либо ограничений на расходование средств в поддержку не индивидуальных кандидатов, а политических взглядов. В признании Судом B. потерпевшей стороной правомерно признается тот факт, что оправдание в действительности не предоставило ей свободы распространять свои листовки.

Содержание

Нет позитивного обязательства сбора и распространения информации – ст. 10 ЕКПЧ

Дело Гуэрра и другие против Италии

GUERRA and OTHERS v ITALY Решение ЕСПЧ от 19 февраля 1998 г.

G. и другие тридцать девять человек жили в городе, расположенном в километре от химического завода. В 1988 г. завод выпускал удобрения и химическое соединение для производства синтетических волокон. В распоряжении президента, изданном во исполнение директивы Европейского Сообщества (ЕС) о риске крупных аварий, связанном с определенными видами производственной деятельности, опасной для окружающей среды и здоровья местного населения, это соединение классифицировалось как “высоко опасное”. Заявители утверждали, что завод в ходе производственного цикла выбрасывал большие объемы легко воспламеняющегося газа, что способно привести к взрывоопасным химическим реакциям и выбросам высокотоксичных веществ. Власти Италии этого не оспаривали. В прошлом происходили аварии из-за неисправностей, причем наиболее серьезная случилась в 1976 г. и привела к госпитализации более ста пятидесяти человек с острым отравлением мышьяком. В декабре 1988 г. комиссия технических экспертов, назначенная окружным советом, установила, что из-за географического положения завода выбросы часто попадают в город. Комиссия отметила также, что завод не позволял провести инспекцию и что выполненное заводом собственное исследование показало, что оборудование для очистки выбросов было неисправным, а оценка воздействия на окружающую среду – неполной. В 1989 г. завод ограничил свою деятельность выпуском удобрений, но все еще, согласно распоряжению, классифицировался как опасное производство. Министерство по охране окружающей среды и министерство здравоохранения совместно издали в 1993 г. приказ, предписывающий заводу принять меры по повышению безопасности производства удобрений и, в случае возобновления производства, – химического соединения. В 1994 г. завод на длительное время приостановил выпуск удобренй и продолжали работать только тепловая электростанция и установка для очистки питьевой воды и стоков.

В ноябре 1985 г. 420 жителей города (включая заявителей) возбудили уголовное дело против директоров компании, которая управляла заводом, за правонарушения, связанные с загрязнением окружающей среды выбросами и с неисполнением ряда постановлений по защите окружающей среды. Решение было вынесено в декабре 1991 г., и большинство директоров избегло приговора к тюремному заключению вследствие того, что предъявленные обвинения подпали под амнистию, были сняты по срокам давности или в связи с немедленной уплатой штрафа. Два директора были заключены в тюрьму на пять месяцев, оштрафованы на 2 миллиона итальянских лир и присуждены к выплате возмещения ущерба сторонам в гражданском иске в связи с устройством свалок без предварительного разрешения. По апелляции было вынесено решение, в котором приписываемые директорам проступки были отнесены за счет задержек и неясностей при принятии и истолковании, главным образом региональными властями, постановлений, вынесенных во исполнение декрета об обращении с отходами. Директоров оправдали, но остальные пункты оспариваемого решения были оставлены в силе.

При министерстве по охране окружающей среды была учреждена объединенная комиссия из представителей государства и региона, которая должна была заниматься проведением в жизнь директивы ЕС. В июне 1989 г. группе экспертов поручили провести техническое обследование завода. От группы требовалось представить отчет о: a) выполнении заводом положений природоохранительного законодательства в отношении сбросов, выбросов и шумового загрязнения, b) проблемах охраны здоровья местного населения и фауны и флоры и c) мероприятиях, необходимых для получения всех отсутствующих данных по названным выше вопросам, и мерах, которые следует принять для охраны окружающей среды. Через месяц завод представил требуемый согласно предписанию ЕС отчет о мерах безопасности и свои отчеты предъявила группа. В июле 1990 г. объединенная комиссия опубликовала свои заключения и в качестве срока подачи министру по охране окружающей среды отчета о риске крупных аварий, требуемого директивой, был установлен декабрь 1990 г. Комиссия рекомендовала также продолжить исследование вопросов безопасности на заводе и ввести изменения для сокращения объема выбросов и улучшения очистки сточных вод. Группа экспертов потребовала учредить к декабрю 1990 г. государственный центр мониторинга промышленных загрязнений для проведения периодических проверок положения на заводе. В июне 1989 г. проблемы, связанные с работой завода, были подняты в парламентском запросе министру по охране окружающей среды, и такого же рода запрос был в ноябре 1989 г. направлен Комиссии ЕС. Уполномоченный член Комиссии ответил, что a) компания выслала затребованный согласно директиве отчет о мерах безопасности, b) правительство, как требуется этой директивой, приступило затем к расследованию в целях проверки безопасности и определения дополнительных мер безопасности и c) правительство приняло необходимые меры, связанные с применением положений предписания на заводе.

Директива ЕС требует также, чтобы мэр и префект информировали местных жителей об опасностях, связанных с производственной деятельностью, о принятых мерах безопасности, о планах на случай непредвиденных ситуаций и порядке действий при авариях. Координационный комитет по технике безопасности на производстве представил свое мнение о разработанном префектом области плане действий на случай непредвиденных ситуаций, и в августе 1993 г. план был передан в соответствующую комиссию департамента гражданской обороны. Заместитель главы департамента заверил префекта, что план будет незамедлительно передан в координационный комитет (sic) для выяснения его мнения, и выразил надежду, что предусматриваемые меры начнут проводиться в жизнь настолько быстро, насколько это только возможно с учетом щекотливости проблем, связанных с планированием действий в чрезвычайных ситуациях. Заключения о состоянии техники безопасности на заводе, совместно вынесенные в сентябре 1993 г. министерствами по охране окружающей среды и здравоохранения (см. выше), содержали указания префекту в отношении плана мероприятий на случай чрезвычайных ситуаций, за который он несет ответственность, и мер по информированию местного населения. Однако в письме в адрес Европейской комиссии по правам человека от декабря 1995 г. мэр указал, что расследование с целью выработки выводов все еще продолжается и что никаких касающихся его документов он не получил. Он отметил также, что окружной совет все еще ожидает указаний от департамента гражданской обороны, чтобы принять решение о характере необходимых мер безопасности и образе действий на случай аварии и об информировании населения. Кроме того, он заявил, что если завод возобновит производство, то меры по информированию общественности будут приняты, как только будут получены основанные на расследовании выводы,.

Заявители жаловались на непринятие надлежащих мер по уменьшению риска загрязнения и исключению опасности крупных аварий, а также на то, что власти не поставили общественность в известность об опасностях и необходимых действиях в случае крупной аварии. Комиссия, признав, что в отношении первого вопроса не были исчерпаны внутренние средства правовой защиты, установила (21-8) нарушение ст. 10. Заявители в своей подробной записке в связи с тем, что им не была предоставлена соответствующая информация, ссылались также на ст. 2 и 8. Власти Италии возражали, утверждая, что внутренние средства правовой защиты не были исчерпаны, так как гражданский процессуальный кодекс предусматривает подачу срочного ходатайства об издании приказа о незамедлительном предоставлении защиты и что заявители не подали жалобы в уголовный суд на отсутствие соответствующей информации, хотя подобные упущения составляют правонарушение. Защитник заявителей, которым была предоставлена правовая помощь, подала в конце слушания заявление о выплате ей дополнительной суммы гонорара.

Суд постановил, что: 1) мотивы, основанные на ст. 2 и 8, хотя и не были в явном виде выдвинуты в жалобе и первоначальных записках, тесно связаны с заявленным мотивом, и поэтому имеются полномочия рассматривать дело на основании как ст. 10, так и названных статей; 2) (19-1) предварительное возражение следует отклонить, поскольку a) жалоба касалась предоставления информации, тогда как подача срочного ходатайства привела бы, скорее всего, к приостановке работы завода и b) самое большее, что повлек бы за собой уголовный иск, – это осуждение руководителей завода, а не предоставление какой-либо информации; 3) (18-2) так как свобода получения информации по своей сути запрещает властям препятствовать тому или иному лицу получать информацию, которой другие лица желают или могут желать поделиться с ним, и в обстоятельствах, подобных данным, эту свободу нельзя истолковывать как накладывающую позитивные обязанности собирать и распространять информацию по собственной инициативе, ст. 10 к данному случаю неприменима; 4) Сильное загрязнение окружающей среды могло повлиять на здоровье людей и помешать им пользоваться своим жильем таким образом, чтобы это не отражалось дурно на их частной и семейной жизни; 5) заявители вплоть до прекращения производства удобрений ожидали предоставления необходимой информации, которая позволила бы оценить риск, грозивший им и их семьям, если бы они продолжали проживать в городе, который подвергался особой опасности в случае аварии на заводе; 6) так как итальянские власти не выполнили свою обязанность гарантировать право заявителей на уважение их частной и семейной жизни, допущено нарушение ст. 8; 7) с учетом предыдущего пункта нет необходимости рассматривать дело на основании ст. 2; 8) заявители не доказали, что понесли какой-либо материальный ущерб в результате отсутствия информации, но им, несомненно, причинен нематериальный ущерб, в возмещение которого в пользу каждого следует присудить выплату по 10 миллионов итальянских лир; 9) с учетом уже предоставленной суммы в рамках правовой помощи (16 304 французских франков) и задержки в подаче заявления претензию адвоката на вознаграждение следует отклонить; 10) Суд не обладает полномочиями удовлетворить требование заявителей об издании предписания, требующего от властей Италии a) очистить от загрязнений всю рассматриваемую промышленную зону, b) провести эпидемиологическое обследование района и местного населения и c) провести обследование для установления возможных серьезных последствий для жителей, которые больше всех подверглись воздействию веществ, признанных канцерогенными; 11) законная процентная ставка, действующая в Италии, составляет 5% годовых.

Комментарий. В трактовке защиты частной и семейной жизни как распространяющейся на жизненные условия в той же степени, что и на личные и социальные взаимоотношения, данное решение следует подходу, принятому в деле Lopйz Ostra v Spain, (Interights Bulletin, 1996, № 10, p. 1). В отличие от этого последнего дела, где нарушение прав было связано с воздействием на здоровье испарений и загрязнения, рассматриваемые условия на заявителей фактически не повлияли. Однако потенциальная опасность в данном деле представляется столь же серьезной – ведь в прошлом выбросы уже приводили к острым отравлениям мышьяком, – и проблема заключалась в том, что из-за отсутствия информации заявители были не в состоянии принять надлежащие меры. Таким образом, данное решение идет дальше принятого по делу Lopйz Ostra, констатируя, что ст. 8 не только требует защиты от реального вреда здоровью, но и устанавливает обязанность выявлять потенциальные возможности причинения вреда. Реальное обязательство, предусматриваемое ст. 8, скорее всего, проявиться только при наличии существенной и конкретной опасности, – каковое в данном деле подтверждается планированием на государственном уровне – и на государственные власти не возлагается обязанность предупреждать о каждом случае возможной опасности. Кроме того, это обязательство проявляется только вследствие того, что государственным властям о существовании опасности известно; хотя дело Lopйz Ostra уже показало, что не может быть никаких извинений для отказа вмешаться, когда опасность становится очевидной, данное решение не накладывает никакой конкретной обязанности заниматься поисками опасности. Отсутствие решения по ст. 2 не означает, что она не могла оказаться применимой, но ее вряд ли придется привлекать, если не будет доказан неотвратимый риск для жизни, здесь же никаких свидетельств об этом нет. Судьи Ямбрек и Уолш в совпадающих мнениях проявили готовность, основываясь на ст. 3, развить далее в рамках прецедентного права подход, основанный на оценке предвидимой опасности нанесения ущерба (см. дело Chahal v United Kingdom, Российское издание Бюллетеня Interights, № 1, стр.47–50) таким образом, чтобы он охватывал угрожающие жизни выбросы вредных веществ. Большинство состава Суда трактовало обязанность оглашения информации только в терминах ст. 8, судьи же Палм, Бернхардт, Руссо, Макдоналд (Macdonald), Макарчик (Makarczyk) и Ван Дийк готовы были допустить, что в иных ситуациях ст. 10 может налагает обязанность доводить до сведения общественности информацию, которая иначе, скорее всего, осталась бы неизвестной. Они не усмотрели здесь несоответствия с решением Суда, несмотря на то, что это решение, как представляется, рассматривает положения ст. 10 о праве на получение информации в основном лишь как обязанность не препятствовать распространению этой информации. Это не исключает возможности особых ситуаций, когда можно требовать именно распространения информации, однако это вряд ли расширяет защиту, уже обеспечиваемую ст. 2 и 8. Судья Тор Вильялмсон был готов вынести решение по данному делу на основе ст. 10 и без дополнительных уточнений, судья Ямбрек также считал применимой ст. 10 в том смысле, что она накладывает обязательство предоставлять информацию в ситуации, когда потенциальные жертвы промышленных рисков требуют огласить какую-то конкретную информацию и основательных мотивов для отказа в этом нет, но и здесь, по-видимому, нельзя говорить о расширении уже обеспечиваемой защиты. Судья Мифсуд Боничи считал закрытие завода по ходатайству, рассматриваемому в срочном порядке, действенной мерой, соответствующей положениям ст. 8, но, хотя это, возможно, и прекратило бы дальнейшее причинение вреда здоровью (ситуация в деле Lopйz Ostra), не было выяснено, будет ли безопасно для заявителей оставаться в городе, а именно в этом заключалась причина, по которой они добивались предоставления информации. Данное решение служит интересной иллюстрацией того, как дополняют друг друга различные нормы права ЕС и ЕКПЧ.

Перевод М. Арапова, Т. Морщаковой, А. Цирлина