М. сознался в убийстве второго мужа L., матери восьми детей, утверждая при этом, что L. обещала ему заплатить за убийство. L. отвергла это обвинение, но призналась, что выразила согласие на предложение M. убить ее мужа и дала ему денег на покупку автомобиля. В июле 1985 г. L. была арестована по обвинению в соучастии в убийстве и По ее ходатайству в декабре 1985 г. она была освобождена из-под стражи на том основании, что содержание ее под стражей более не являлось необходимым для установления истины и существовали достаточные гарантии ее явки в суд. Хотя L. ссылалась на то, что не подавала ходатайства до тех пор, пока все свидетели не были допрошены полицией и (или) судьей, ведущим следствие, и была в состоянии представить твердые гарантии своей явки в суд, в январе 1986 г. апелляционный суд отменил постановление об освобождении, мотивируя свое решение желанием предупредить любую попытку воспрепятствовать установлению истины, а также, – принимая во внимание суровость приговора, который мог быть вынесен по этому делу, – любую попытку уклониться от судебного преследования. L. обжаловала решение в кассационной инстанции, но в апреле 1986 г. жалоба была отклонена по тем же основаниям. В мае 1986 г. ей было позволено вновь обжаловать в кассационном суде отклонение повторного ходатайства об освобождении по основанию имевшего место нарушения прав защиты (ни L., ни ее адвокат не были поставлены в известность о дате слушаний по ее жалобе), и дело было передано в апелляционный суд, который в сентябре 1986 г. снова отклонил ее просьбу в виду тяжести преступления, суровости ожидаемого приговора и для того, чтобы гарантировать ее пребывание в распоряжении правоохранительных органов и избежать нарушения общественного порядка. Решение апелляционного суда было отменено в декабре 1986 г. на том основании, что суд не рассмотрел жалобу на нарушение ст. 5(3) ЕКПЧ, но в марте 1987 г. [другой] апелляционный суд, в который было передано дело, отклонил эту жалобу. Суд отклонил жалобу L. на превышение гарантированного ст. 5(3) разумного срока [содержания в предварительном заключении] и постановил, что ее и далее следует содержать под стражей в интересах сохранения общественного порядка. Еще одна жалоба L. со ссылками на пункты (3) и (4) ст. 5, была отклонена кассационным судом в июне 1987 г. Находясь под следствием, L. подала еще шесть ходатайств об освобождении, которые были отклонены, соответственно, в марте, апреле, 5 и 23 декабря 1986 г., а также в апреле и августе 1987 г. В качестве мотивов указывались риск, что обвиняемая скроется от правосудия, недостаточность [с этой точки зрения] надзора суда, необходимость поддержания общественного порядка, но, начиная с решения, принятого 23 декабря, в качестве мотива более не упоминалась возможность оказания давления на свидетелей. В августе 1987 г. L. была предана суду и в марте 1988 г. приговорена к трем годам тюремного заключения за соучастие в убийстве. Неделей позже она была освобождена, поскольку ей был автоматически зачтен срок предварительного заключения. В своей жалобе L. утверждала, что ее предварительное заключение превысило “разумный срок”, предусмотренный ст. 5(3) ЕКПЧ, и что суды, поочередно рассматривавшие ее ходатайство об освобождении, поданное в январе 1986 г., не выносили решения “безотлагательно”, как того требует ст. 5(4). Комиссия установила нарушение ст. 5(3) и (17 голосами против одного) ст. 5(4).

Суд постановил, что:

1) Учитываемый период времени начался с июля 1985 г., т. е. в момент заключения L. под стражу, и закончился в мае 1988 г. в день вынесения решения судом, из этого срока следует вычесть период, в течение которого она находилась на свободе под подпиской о невыезде, т.е. два года и девять месяцев;

2) национальные судебные органы должны в первую очередь следить за тем, чтобы в каждом конкретном случае срок предварительного заключения не превышал разумных пределов и, соответственно, тщательно изучать все соображения за или против того, что общественные интересы, с учетом презумпции невиновности, оправдывают отступление от принципа уважения личной свободы, и ясно излагать эти соображения в своих решениях по ходатайствам об освобождении;

3) именно на основе соображений, высказанных в вышеуказанных решениях, а также фактов, указанных в жалобах заявителей, Суд и должен определять, была ли нарушена ст. 5(3) ЕКПЧ;

4) наличие веских оснований подозревать арестованного в совершении преступления является условием sine qua non правомерности задержания, но по истечении некоторого времени этого условия уже недостаточно [для продолжения содержания под стражей], и тогда Суд должен установить, оправдывается ли лишение свободы остальными мотивами, приводимыми национальными судебными органами;

5) если эти мотивы оказываются и “обоснованными”, и “достаточными”, то Суд, кроме того, должен определить, проявили ли компетентные национальные органы “должную тщательность” в ходе рассмотрения дела;

6) во всяком случае, после 23 декабря 1986 г. оспариваемое содержание под стражей уже не имело обоснованных и достаточных причин, поскольку а) если реальная опасность оказания давления на свидетелей и могла существовать в начале расследования дела, то с течением времени она исчезла, и после вынесения решения от 23 декабря 1986 г. (в котором об этой опасности не упоминается) содержание под стражей по этому основанию уже не было оправдано, b) опасность, что L. скроется от следствия, с самого начала не была очевидной, поскольку у нее есть [несовершеннолетние] дети и она не пыталась скрыться в то время, когда была освобождена и находилась под надзором суда, и степень такой опасности должна оцениваться не только в свете тяжести возможного наказания, но и исходя из всех сопутствующих обстоятельств, способных либо подтвердить наличие этой опасности, либо свести ее до такого минимума, что предварительное заключение окажется неоправданным, принятые же решения не содержат мотивировок, на основании которых можно было бы объяснить, почему не были приняты во внимание выдвинутые L. доводы и почему решающим обстоятельством была сочтена опасность того, что она скроется от правосудия; с) если содержание под стражей продолжается только из-за опасения, что обвиняемый скроется от правосудия и не явится на суд, его, тем не менее, следует освободить из-под стражи, если он способен представить соответствующие гарантии явки на суд (например, внесет залог), и в данном случае не было установлено, что дело обстояло иначе, и d) особая тяжесть некоторых преступлений может вызвать такую реакцию общества и такие социальные последствия, которые делают оправданным предварительное заключение, по крайней мере, до тех пор, пока реальные факты свидетельствуют о том, что освобождение задержанного, действительно, нарушит общественный порядок, но в данном деле, продлевая содержания под стражей, суды опирались на чисто абстрактный довод, учитывая лишь тяжесть содеянного, но не тот факт, что родственники жертвы не протестовали против ее ходатайства об освобождении;

7) поскольку решение об освобождении L. от 24 декабря 1985 г. было принято именно тем судебным должностным лицом, которое лучше всех знало дело и могло оценить ситуацию и личность L., – суды в своих последующих решениях должны были более конкретно и точно и не столь формально указывать причины, по которым считали необходимым продлевать предварительное заключение, и, следовательно, имело место нарушение ст. 5(3);

8) у Суда есть некоторые сомнения по поводу общего срока рассмотрения второго ходатайства L. об освобождении, в частности, апелляционным судом, который вынес постановление после кассационной жалобы, однако следует иметь в виду, что L. имела право подавать новые жалобы в любое время и, действительно, за период с февраля 1986 по август 1987 г. она подала еще шесть жалоб и все они были рассмотрены в течение восьми–двадцати дней;

9) таким образом, не было нарушения ст. 5(4);

10) требование L. о возмещении материального ущерба в сумме половины возможного оборота принадлежащего заявительнице кафе за период с момента ареста и до вынесения приговора судом должно быть отклонено, ибо весь срок предварительного заключения был засчитан в срок наказания;

11) что касается морального вреда, то Суд считает, что настоящее решение как таковое является достаточным его возмещением; и

12) в качестве компенсации судебных издержек и расходов, понесенных в органах ЕКПЧ, L. должна быть выплачена сумма в 21 433 франка.

Дело Филластр (от имени Филластра и Бизуарна) против Боливии

FILLASTRE (on behalf of FILLASTRE AND BIZOUARN) v BOLIVIA, Сообщение № 36/1988, оценки приняты КПЧ 5 ноября 1991 г.

Ф. и Б., два частных детектива, помогавших матери в репатриации ее ребенка во Францию, были в сентябре 1988 г. обвинены в похищении несовершеннолетнего, несанкционированном проникновении в жилище и причинении тяжких телесных повреждений и в декабре 1988 г. преданы суду. Госпожа Ф. утверждала, что (a) в течение года после ареста они не имели возможности должным образом общаться ни со своим защитником, ни с ведущим расследование магистратом, в частности, из-за того, что назначенный переводчик говорил только по-английски – на языке, которым они свободно не владели, и из-за того, что их показания магистрату были не только неверно записаны, но и произвольным образом изменены; (b) их продержали под стражей в течение десяти дней, не сообщая, в чем они обвиняются; (c) слушание дела постоянно откладывалось из-за неявки в суд либо назначенного служебного защитника, либо обвинителя; (d) судья и судебные власти проявили пристрастность, выразившуюся в том, что матери было разрешено покинуть страну без достаточного обоснования, а проводивший следствие магистрат ни разу не пытался получить ее показания, несмотря на то, что она была обвинена вместе с обоими мужчинами; (e) условия тюремного заключения были бесчеловечными и унижающими достоинство; (f) она не получила никакого ответа на свои попытки добиться освобождения мужа, и французские власти не предприняли никаких официальных попыток добиться его освобождения или улучшения условий его содержания под стражей. Государство оспорило утверждения о характере условий содержания в тюрьме и неудовлетворительной юридической помощи, предоставленной Ф. и Б. Оно указало также, что приговора суда первой инстанции можно ожидать в августе 1991 г., что Ф. и Б. будет предоставлено право на обжалование любого приговора и на кассацию в случае неуспеха их апелляции и что неправомерные задержки судебного разбирательства были обусловлены письменной формой ведения уголовного расследования и отсутствием необходимых бюджетных ассигнований для должного отправления правосудия. Комитет посчитал, что требования об исчерпании внутренних средств правовой защиты были удовлетворены, поскольку более чем трехлетняя задержка с вынесением решения судом первой инстанции, не говоря уже о последующих апелляциях, означает “неоправданное затягивание” в том смысле, который придается этому выражению ст. 5(2)(b) ФП, и не может объясняться ни действиями лиц, объявляющих себя жертвами этого затягивания, ни сложностью самого дела. Он признал сообщение приемлемым, поскольку в нем явно выдвинуты спорные вопросы в соответствии с положениями ст. 9(2) и (3), 10(1) и 14(3)(b), (c) и (d).

Комитет постановил, что (1) ст. 10 не была нарушена, так как госпожа Ф. не обосновала достаточным образом свое утверждение об условиях содержания в тюрьме и не опровергла официального заключения органов расследования, что Ф. и Б. во время содержания в тюрьме пользовались официально предусмотренными основными удобствами (включая медицинскую помощь, необходимый рацион питания, возможности для отдыха и культурной деятельности и возможность контактов с родственниками и юристами, представляющими их интересы); (2) при том, что обвиняемым в обязательном порядке должно предоставляться достаточное время для подготовки своей защиты и бесплатная юридическая помощь, если им не по средствам услуги адвоката, – не было допущено нарушений ст. 14(3)(b) или (d), так как не оспаривается, что Ф. и Б. были обеспечены юридической помощью в ходе разбирательства и что им была предоставлена возможность участвовать в судебных слушаниях по делу вместе со своими представителями; (3) Комитет относится с определенным пониманием к жалобе на ограниченность государственных финансов как на препятствие к должному отправлению правосудия, однако, не получив запрошенной информации по жалобе Ф. и Б. на то, что они содержались под стражей в течение десяти дней, прежде чем им сообщили о предъявляемых им обвинениях, Комитет счел, что права, предусматриваемые ст. 9(2) и (3), не были соблюдены; (4) так как отсутствие достаточных бюджетных ассигнований на ведения судопроизводства не оправдывает затягивания расследования уголовного дела сверх разумных пределов, – имело место нарушение положений ст. 9(3); (5) поскольку государство не доказало, что задержка в установлении обвинений в суде первой инстанции в течение почти четырех лет оправдывается сложностью дела, – имело место нарушение положений ст. 14(3)(c); (6) так как максимальное наказание по предъявленным обвинениям составляет пять лет тюремного заключения, а Ф. и Б. уже содержались под стражей четыре года и два месяца, государство должно гарантировать Ф. и Б. средство правовой защиты в форме немедленного освобождения и обеспечить не повторение подобных нарушений в будущем.

Дело Кеммаш против Франции

KEMMACHE v FRANCE, Ser A 21 No 8, решение ЕСПЧ от 27 ноября 1991 г.

K. вместе с двумя другими лицами был обвинен в преступлениях, связанных с разного рода подделками, и с 16 февраля по 29 марта 1983 г. содержался под стражей. Затем он был освобожден под надзор суда и под залог в полмиллиона франков. После того, как 20 марта 1984 г. K. не явился на допрос к судье, расследовавшему предъявленное ему обвинение в подкупе свидетеля, а его объяснение причин неявки разошлось с показаниями лица, с которым он находился в это время, K. 22 марта был вновь помещен под стражу. Это заключение длилось до 19 декабря 1986 г., а его многочисленные ходатайства об освобождении отклонялись, главным образом на том основании, что не имелось гарантии его явки в суд, что он уже пытался уклониться от обязанностей, накладываемых надзором суда, и что в свете обвинений в подкупе существует риск давления на свидетеля. В конце концов K. освободили под надзор суда с уплатой залога в 300 000 французских франков, так как расследование было закончено, а дело в течение некоторого времени не могло разбираться из-за того, что сообвиняемые K. были высланы в Швейцарию(один из них вернулся в январе 1988 г., другой – в феврале 1990 г.). В октябре 1988 г. условие о надзоре суда было снято и оба залога возвращены. Расследование основного преступления было фактически завершено, и 29 июня 1984 г. дело было передано обвинительным органам. Расследование обвинения в подкупе свидетеля было начато 18 июня 1984 г. и 20 февраля 1986 г. K. было предъявлено обвинение, а 2 октября 1986 г. документы передали обвинительным органам. После успешного протеста в отношении того, что проводивший следствие судья не был формально назначен, решения о предании K. суду по обвинению в подделках в 1985 г. дважды отменялись, сначала за отсутствием достаточных оснований, а затем из-за того, что обвинение исходило из фактов, которые не были указаны в приказе проводившего следствие судьи о передаче дела. Последующая апелляция против предания суду оказалась безуспешной, однако суд был отложен из-за наличия сопутствующего обвинения в подкупе свидетеля. В октябре 1987 г. K. был оправдан по обвинению в подкупе свидетеля, а в июне 1990 г. разбирательство дела K. и одного из сообвиняемых по правонарушениям, связанным с подделками, было отделено от аналогичного разбирательства дела другого сообвиняемого. В это время K. содержался под стражей и был освобожден лишь спустя два месяца под надзор суда и с уплатой в рассрочку залога в 800 000 франков частями по 100 000 франков. После первых двух платежей K. заявил, что внести следующие платежи он не состоянии и готов пойти под стражу. Его апелляция против уплаты залога оказалась безуспешной, но он был оставлен на свободе. Между тем суд над K. и сообвиняемым был отложен по просьбе последнего, чтобы его адвокат мог подготовить защиту. Когда в декабре 1990 г. от K. потребовали явиться в тюрьму для заключения под стражу до суда, он предъявил медицинскую справку в связи с недавно совершенным на него нападением, однако суд, получив информацию, что психологическое состояние и психическое здоровье К. не препятствует его явке, распорядился взять K. под стражу. Суд решил также разбирать дела против K. и против остальных сообвиняемых по отдельности, и в конечном счете слушание дела K. состоялось 25 апреля 1991 г. K. был признан виновным и приговорен к 11 годам тюремного заключения и штрафу. Апелляция все еще ожидает рассмотрения. K. жаловался на то, что не был незамедлительно извещен о причинах ареста и о предъявленных ему обвинениях, на длительность предварительного заключения, на нарушение презумпции невиновности и на чрезмерную продолжительность разбирательства по делу о подделках. Комиссия, объявив жалобу в части, касающейся не информирования K. о мотивах его ареста и нарушения принципа презумпции невиновности, неприемлемой, установила (13-3) нарушение ст. 5(3) и (единогласно) ст. 6(1).

Суд постановил, что:

1) в расчет следует принимать только два промежутка времени, прошедших до принятия доклада ЕКПЧ 5 июня 1990 г., так как остальное время относится к новым, еще находящимся на рассмотрении жалобам;

2) характер подлежавших расследованию правонарушений и связанные с их расследованием требования могут оправдать продолжительность первого периода содержания под стражей, составлявшего шесть недель;

3) хотя наличие и стойкость серьезных признаков виновности лица, несомненно, важны, они не могут оправдать продолжительность второго периода досудебного содержания под стражей, занимавшего почти два года и девять месяцев;

4) определенные преступления в силу их особой тяжести и отношения к ним со стороны общества могут приводить к нарушениям общественного порядка, способным оправдать содержание под стражей до суда, тем не менее, это должно обосновываться фактами, подтверждающими, что освобождение обвиняемого действительно нарушит общественный порядок, в данном же деле содержание под стражей продолжалось лишь из чисто абстрактных соображений или из опасений денежных потерь;

5) так как приказ о заключении под стражу от 22 марта 1984 г. был издан в связи с правонарушениями, связанными с подделками, можно сделать вывод, что в период после 29 июня 1984 г. (даты завершения следствия по этим правонарушениям) риск оказания давления на свидетелей и сообвиняемых исчез и больше не мог оправдывать содержание под стражей;

6) в то время как вначале у судов имелись основания опасаться уклонения K. от явки в суд, после 18 апреля 1986 г. такого опасения не было, и, по крайней мере, после названной даты его содержание под стражей не может оправдываться этим соображением;

7) таким образом, оспариваемое содержание под стражей нарушает ст. 5(3), поскольку оно продолжалось до 19 декабря 1986 г.;

8) срок в шестнадцать месяцев и две недели, который заняло расследование правонарушений, касающихся подделок, не может считаться чрезмерным;

9) на судебные органы нельзя возлагать ответственность за задержку из-за отсрочки слушаний в июне 1990 г., которой добивались сообвиняемые K., и из-за неявки K. в тюрьму в декабре 1990 г.;

10) хотя длительное разбирательство дела о подкупе как-то повлияло на ход разбирательства главного дела, это не оправдывает длительность последнего;

11) хотя и признается, что дело было в основном готово для передачи в суд с 20 октября 1987 г., разбирательство задержалось на два года и восемь месяцев из-за экстрадиции сообвиняемых в Швейцарию;

12) так как не было причины не разделять дела, не существовало никакого непреодолимого препятствия для проведения суда в течение первой половины 1988 г. и, следовательно, “разумный срок”, предписываемый ст. 6(1), был превышен;

13) так как основное разбирательство уголовного дела не завершено, рассмотрение вопроса о возмещении ущерба согласно ст. 50 следует отложить. (См. также ниже дело Kemmache v France (NO 3))

Содержание

Срок предварительного заключения превышен – ст. 5(3) ЕКПЧ

Дело Клоот против Бельгии

CLOOTH v BELGIUM, Решение ЕСПЧ от 12 декабря 1991 г. Ser A No 225

С., ранее осужденный за кражу с отягчающими обстоятельствами и дезертирство, был выдан властями Германии и находился под стражей по подозрению в убийстве и поджоге. Срок его пребывания под стражей несколько раз продлевался по одному или нескольким из перечисленных оснований: тяжесть инкриминируемых ему деяний, опасность, которую С. представляет для общества, требования следствия, опасность вступления в сговор. С. находился в предварительном заключении в течение трех лет, двух месяцев и четырех дней. В течение этого времени интенсивно велось следствие по его делу и С. одиннадцать раз менял свою версию событий. Результаты нескольких психиатрических экспертиз (первая была проведена через девять месяцев после заключения под стражу) свидетельствовали, что С. страдает серьезным психическим расстройством и нуждается в продолжительном психиатрическом лечении. В конце концов было вынесено решение о его освобождении, так как срок его пребывания под стражей превышал сроки, предусмотренные ст. 5(3) ЕКПЧ, но фактически он остался под стражей в связи с обвинениями по делу об ограблении. С. жаловался на длительность предварительного заключения, и Комиссия установила нарушение ст. 5(3).

Суд постановил, что:

1) тот факт, что С. оставался в заключении [в момент подачи жалобы], не имеет отношения к делу, и соответствующий период должен исчисляться с момента его ареста до решения о его освобождении;

2) хотя законное содержание под стражей требует наличия обоснованного подозрения в совершении правонарушения, по истечении некоторого времени одного этого подозрения становится недостаточно для продления заключения;

3) серьезность обвинений может оправдывать содержание под стражей лишь в тех случаях, когда существует риск дальнейших правонарушений и данная мера поможет их предотвратить, но, поскольку правонарушения, за которые С. был осужден в прошлом, не имеют между собой сходства и внутренней связи, а первая из проведенных психиатрических экспертиз показывает, что его не следует оставлять в заключении без соответствующего лечения, – риск повторения правонарушения сам по себе не оправдывает содержания С. под стражей;

4) хотя данное дело является сложным и С. сам задержал проведение следствия, многократно меняя свои показания, – те общие и неконкретные ссылки на интересы следствия, которые власти выдвигали в большинстве случаев, не могут оправдать продления срока содержания С. под стражей;

5) в проведении следствия были задержки и перерывы, и суд должен был распорядиться об его освобождении из-под стражи ранее – тогда, когда С. не был освобожден после завершения определенных следственных действий;

6) опасения, что С. скроется от правосудия, приведенные в качестве аргумента спустя тридцать один месяц после его первоначального ареста, стали несущественными, и не было выдвинуто никаких аргументов в пользу того, что эти опасения все еще имеют под собой достаточные основания;

7) период предварительного заключения С. превышает разумный срок и нарушает ст. 5(3); и

8) есть основания для применения ст. 50 ЕКПЧ [справедливое возмещение потерпевшей стороне].

Дело Тот против Австрии

TOTH v AUSTRIA, Решение ЕСПЧ от 12 декабря 1991 г. Ser A No 224

Т. был арестован по подозрению в мошенничестве с отягчающими обстоятельствами. Восемь ходатайств об освобождении из-под стражи, поданные Т. на протяжении двух последующих лет, не были удовлетворены, и он продолжал содержаться в предварительном заключении по основанию наличия угрозы того, что он скроется от правосудия и совершит новые правонарушения. В четырех случаях судья, ведущий следствие, запрашивал у апелляционного суда разрешение на продление срока следствия, мотивируя свои запросы сложностью дела, длительностью времени, необходимого для подготовки обвинительного заключения, и опасениями, что Т. скроется от правосудия и совершит новые правонарушения. Ни лица, пребывающие в предварительном заключении, ни их адвокаты не принимают участия в такого рода слушаниях. На слушании в апелляционном суде по жалобе на один из отказов в ходатайстве об освобождении суд отклонил жалобу T., заслушав только сообщение обвинителя и его ответы на вопросы. Ни Т., ни его адвокат не были вызваны в суд и не получили слова. В конце концов Т. был освобожден на определенных условиях по тому основанию, что за время, проведенное в заключении, существенно уменьшился риск его сокрытия от правосудия или совершения новых правонарушений. Всякий раз, когда суд рассматривал дело о содержании Т. под стражей, он истребовал дело Т., и ведущий следствие судья лишался к нему доступа. В конце концов Т. был осужден, и срок предварительного заключения автоматически был вычтен из срока отбывания наказания. Т. жаловался на арест, предварительное заключение, длительность разбирательств, поведение властей и суда. Комиссия, признав приемлемой жалобу на длительность предварительного заключения и слушания дела в апелляционном суде, установила нарушение ст. 5(3) и 5(4) ЕКПЧ.

Суд постановил, что:

1) учитываемый срок составил два года, начиная с момента ареста Т. и кончая его освобождением из-под стражи;

3) поскольку существовали разумные основания опасаться уклонения Т. от правосудия и совершения им новых правонарушений, основания, по которым отклонялись его прошения об освобождении, были существенными и достаточными;

4) хотя право находящегося под стражей обвиняемого на безотлагательное решение по его делу не должно препятствовать усилиям судебных властей тщательно исполнять свой долг, в данном случае правонарушения (хотя и многочисленные) были относительно банальными и многократно повторяющимися, поэтому жалобы Т. едва ли могли существенно замедлить рассмотрение его дела;

5) (8-1) поскольку передача в суд всех материалов дела (а не копий этих материалов) на различных стадиях рассмотрения жалоб Т. на содержание под стражей приводила к приостановке следствия, а тем самым к продлению срока заключения Т., имело место нарушение ст. 5(3);

6) было бы нереалистично требовать от заключенного, не имеющего юридического образования, умения ясно провести границу между продлениями срока предварительного заключения апелляционным судом и длительностью самого разбирательства, и таким образом возражение, что Т. в течение положенных законом шести месяцев не протестовал против своего неучастия в апелляционных слушаниях, не обосновано;

7) (8-1) хотя для рассмотрения ходатайств об освобождении из-под стражи не требуется привлекать апелляционные инстанции, такая система, если уж она используется, должна предоставлять те же гарантии, что и слушания в судах первой инстанции, а поскольку [в апелляционном суде] Т. не была предоставлена возможность должным образом оспаривать доводы в пользу дальнейшего содержания его под стражей, то имело место нарушение ст. 5(4); но

8) (8-1) ст. 5(4) не применима к слушаниям в апелляционном суде, проходящим по инициативе судьи, ведущего следствие, с целью получить санкцию на продление срока предварительного заключения, поскольку на них не решается вопрос о целесообразности и необходимости содержания обвиняемого под стражей и не проверяется законность его задержания; и

9) претензии Т. на компенсацию должны быть оставлены без удовлетворения, поскольку весь период предварительного заключения был засчитан ему в срок отбывания основного наказания, а настоящее решение как таковое является достаточным его возмещением нематериального ущерба.

Комментарий: Один из выводов, которые можно сделать из данного решения, – заводить копии судебных дел с тем, чтобы ход следствия не прерывался из-за того, что подлинник оказывается недоступным. Хотя это и практикуется в некоторых странах, судья Мэтшер (Matscher) считает это неудобным и неразумным. Возражение против специальных привилегий органу, осуществляющему содержание под стражей, на слушаниях по обжалованию законности содержания под стражей отражает значение, которое Суд придает справедливости процедуры. К процедурной справедливости следует стремиться, не создавая задержек [в отправлении правосудия] и чрезмерных сложностей для следствия, а также (последнего опасается судья Мэтшер) не ликвидируя сам институт обжалования отказов в ходатайствах об освобождении из-под стражи. По мнению судьи Эванса (Evans) ст. 5(4) вполне применима к решениям о продлении сроков содержания Т. под стражей, поскольку именно в контексте этих решений принимались и последующие решения о продолжении его содержания в предварительном заключении.

Содержание

Судебный контроль над арестом не был применен достаточно быстро – ст. 5(3) ЕКПЧ

Дело Костер против Нидерландов

KOSTER v THE NETHERLANDS, Решение ЕСПЧ от 28 ноября 1991 г. Ser A No 221

К. был арестован во время прохождения обязательной воинской службы за систематический отказ подчиниться приказу о вручении предписания о получении оружия и воинской формы. Прошло пять дней (включая воскресенье), прежде чем он был доставлен в военный суд: члены суда – военнослужащие – принимали участие в больших военных маневрах. Суд признал арест законным и продлил его на срок до тридцати дней. Затем К. был приговорен к одному году лишения свободы, весь срок предварительного заключения был засчитан в срок отбывания наказания. К. подал жалобу на то, что не был “незамедлительно” доставлен в военный суд и Комиссия установила нарушение ст. 5(3) ЕКПЧ.

Суд постановил, что:

1) особые обстоятельства данного дела не должны приниматься во внимание в той мере, чтобы поставить под сомнение саму сущность требования незамедлительного освобождения арестованного или его незамедлительной доставки к должностному лицу, уполномоченному законом осуществлять судебные функции;

2) проведение маневров не освобождает военные власти от обязанности организовать заседание военного суда так срочно, как того требует ЕКПЧ (если необходимо, то в субботу или в воскресенье), тем более что маневры проводятся периодически и, следовательно, могли быть предусмотрены, и,

3) даже учитывая особенности военного распорядка и военного правосудия, доставка К. к судебным властям была осуществлена с нарушением требования незамедлительности, предусмотренного ст. 5(3), но

4) пережитая К. фрустрация в связи с нарушением его прав не дает ему права на материальную компенсацию.

Содержание

Судебный контроль над задержанием душевнобольных осуществляется с участием адвоката – ст. 5(4) ЕКПЧ

Дело Медьери против Германии

MEGYERI v GERMANY, Решение ЕСПЧ от 12 мая 1992 г. Ser A No 237-А

М. был помещен в психиатрическую лечебницу по решению суда в 1983 г. после того, как совершил несколько правонарушений, за которые не мог нести ответственности, при сохранении опасности совершения им в дальнейшем других серьезных противоправных действий. В 1986 г. суд, рассматривая возможность его условного освобождения с испытательным сроком, решил, заслушав показания экспертов, что дальнейшее содержание его в лечебнице соответствует интересам защиты общественной безопасности. М. на этих слушаниях не был представлен адвокатом, и хотя он специально не просил об этом, суд предварительно информировал его, что по делам такого рода адвокат официально не назначается. На следующий год суд в другом составе принял решение, что состояние здоровья М. исключает для него возможность защищать свои интересы, и ввиду его недееспособности назначил ему адвоката для участия в слушаниях в по делу о его пребывании в психиатрической лечебнице. В 1989 г. М. был условно освобожден с обязательством жить в специальном учреждении. В своей жалобе М. касался различных аспектов своего содержания в закрытом учреждении, но Комиссия установила нарушение ст. 5(4).

Суд постановил, что:

1) за исключение особых обстоятельств, лица, помещенные в психиатрические лечебницы, должны пользоваться юридической помощью на слушаниях, связанных с дальнейшим принудительным содержанием в лечебнице или временным или окончательным освобождением;

2) сомнительно, что М., выступая в суде самостоятельно и добиваясь условного освобождения, оказался бы способен представить в выгодном для себя свете медицинские проблемы, связанные с оценкой вероятности совершения им действий, аналогичным тем, которые привели к его заключению в лечебницу;

3) еще более сомнительно, что, действуя самостоятельно, он мог бы с юридической точки зрения оценить соразмерность продления срока своего содержания в лечебнице той угрозе общественной безопасности, которую создало бы его освобождение;

4) в данном случае заключенный обращался с просьбами о своем освобождении не чаще, чем это было целесообразно: реже, чем раз в год – частота, с которой осуществлялись осмотры экспертами после помещения его в лечебницу;

5) данное дело не относится к числу тех, в которых заключенный может обойтись без юридической помощи (даже если М. и не просил о предоставлении ему адвоката), в нем не было особых обстоятельств, а следовательно, имело место нарушение ст. 5(4);

6) в данном деле М. не полагается компенсации за упущенные возможности, поскольку нельзя предполагать, что его дело имело бы более благоприятный для него исход даже при участии адвоката, но М. должна быть выплачена сумма в 5 тыс. германских марок в качестве компенсации за пережитое им чувство изоляции и беспомощности, которое он испытал из-за отсутствия юридической помощи.

Комментарий: Сложность юридических и медицинских проблем, которые повлияли на длительность содержания М. под стражей, создавала необходимость участия в его деле адвоката, хотя сам М. этого не требовал. Существенной особенностью этого дела является срок содержания М. в учреждении специального типа и то, что жалоба относится к регулярному, ежегодному рассмотрению дела в порядке надзора; Если бы заключенный обращался с ходатайствами об освобождении чаще, чем требовало благоразумие, Суд, возможно, и не установил бы необходимости участия адвоката.

Содержание

Спор относительно содержания под стражей в ожидании экстрадиции решен безотлагательно – ст. 5(4) ЕКПЧ

Дело Коломпар против Бельгии

KOLOMPAR v BELGIUM, Решение ЕСПЧ от 24 сентября 1992 г. Ser A No 235-С

К. был арестован за кражу в 1984 г. и содержался под стражей. В марте 1984 г. начались слушания о его выдаче Италии для отбытия наказания, к которому он был приговорен заочно в 1981 г. за другое преступление. Хотя в апреле 1984 г. ордер на его арест за правонарушение, совершенное в Бельгии, был отозван, K. оставался в заключении в связи со слушаниями дела о его выдаче, а тем временем, в январе 1985 г. ему был вынесен приговор за совершенную на территории Бельгии кражу. Он был приговорен к году тюрьмы, но это наказание считалось уже отбытым, поскольку он находился под стражей с января 1984 г. Хотя требование о выдаче К. было удовлетворено в мае 1984 г., он подал ряд ходатайств о приостановлении исполнения решения и об освобождении из-под стражи. Последнее из этих ходатайств содержало просьбу рассмотреть в срочном порядке вопрос о выдаче судебного приказа, запрещающего его экстрадицию. В марте 1986 г. это ходатайство было отклонено, и хотя апелляционное судопроизводство продолжалось, К. в сентябре 1987 г. заявил, что из-за длительности рассмотрения его дела он больше не противится экстрадиции в Италию. К. жаловался на незаконность его содержания под стражей и продолжительность слушаний дела об экстрадиции. Комиссия (8-3) установила нарушение ст. 5(1) и (10-3) ст. 5(4).

Суд постановил, что:

1) возражение [властей Бельгии], состоящее в том, что К. сам не довел до конца рассмотрение своего срочного ходатайства, не несостоятельно, так как противоречит доводу самих же властей, отрицавших юрисдикцию национального суда по данному делу;

2) поскольку К. предстояло отбыть срок наказания за правонарушение, совершенное им в Бельгии, то заключение, которое он отбывал с января 1984 по январь 1985 г. соответствовало требованиям ст. 5(1) (а) и (с) ЕКПЧ;

3) хотя срок содержания К. под стражей в связи со слушаниями о его выдаче превышал обычный, сами слушания реально были завершены в мае 1984 г., и К. оставался в заключение из-за подачи им ходатайств о приостановке исполнения решения о выдаче и об освобождении;

4) еще до подачи ходатайства о рассмотрении дела в срочном порядке судебные и административные власти вынесли свое решение в обычном порядке, и требования ст. 5(1)(f) были, таким образом, выполнены;

5) последующие задержки были вызваны действиями самого К. и, следовательно, не представляют собой нарушения ст. 5(1);

6) хотя К. оспаривал законность своего содержания под стражей в связи с экстрадицией, он никогда не настаивал, что сама длительность содержания делает его незаконным;

7) проблема “безотлагательности” судебных действий по возражениям против содержания под стражей в связи с экстрадицией, призванной обеспечить исполнение уже вынесенного приговора, должна рассматриваться – в той мере, в какой она реально существует – с учетом тактики затягивания дела со стороны самого К.;

8) и, следовательно, не было нарушения ст. 5(4).

Комментарий: Хотя очевидно, что человек имеет право сопротивляться экстрадиции, – использование для этого всех уловок, затягивающих процесс, само по себе не позволяет говорить о сроке предварительного заключения как о чрезмерном. В приведенном деле ничто не свидетельствует, что затягивание дела происходило по вине властей, К. сам затягивал рассмотрение своего дела. Тем самым решается и вопрос, достаточно ли “безотлагательно” был рассмотрен вопрос о законности его ареста, но здесь Суд намекает, что в тех случаях, когда человек уже осужден, эта проблема становится уже не столь актуальной или, во всяком случае, не столь неотложной. Такой подход может быть оправдан, когда приговор хорошо обоснован, но вызывает сомнения в случаях, когда не соблюдены гарантии, предусмотренные ст. 6 ЕКПЧ.

Дело Томази против Франции

TOMASI v FRANCE, Решение ЕСПЧ от 27 августа 1992 г., Ser A No 241-A

Т. был арестован в марте 1983 г. по обвинению в различных преступлениях (включая преднамеренное убийство полицейского) и в течение почти двух дней подвергался допросам в полиции до санкционирования его задержания судом. Последующее расследование длилось три года и два месяца, а предание его суду задержалось еще более чем на год в связи с проблемами юридического и юрисдикционного характера, за которые Т. ответственности не несет. В течение всего этого времени его ходатайства об освобождении из-под стражи отклонялись по мотивам серьезности преступлений, в которых он обвинялся, интересов защиты общественного порядка, предотвращения давления на свидетелей и возможного сговора между сообвиняемыми и опасности, что он скроется от правосудия. В октябре Т. был оправдан и немедленно освобожден. В апреле 1989 г. он потребовал компенсации за свое содержание под стражей и в ноябре 1991 г. было вынесено решение о выплате ему 300 000 французских франков.

После первоначального допроса в полицейском участке врач осмотрел Т. и установил, что его состояние здоровья не мешает их продолжению. Допросы продолжались еще некоторое время, и затем он впервые предстал перед судьей, проводившим судебное следствие, и заявил, что полиция подвергала его избиениям, показав синяки. Нанесенные ему повреждения были показаны судье. В дальнейшем их осмотрели четыре врача. Заключения врачей в отношении как характера, так и времени нанесения повреждений совпадали. В марте 1983 г. Т. подал жалобу против неидентифицированных лиц на нанесение телесных повреждений и одновременно ходатайство об участии в процессе в качестве гражданского истца. Хотя расследование с этого момента продолжалось до февраля 1989 г., государственный обвинитель лишь через полтора года обратился за определением подсудности дела, а в периоды между мартом и сентябрем 1985 г., январем 1986 г. и январем 1987 г. ничего не предпринималось. Т. жаловался на обращение с ним во время пребывания под стражей в полиции, на продолжительность связанных с этим расследований и на длительное содержание под стражей при проведении расследований. Комиссия установила нарушения положений ст. 3 (12-2), ст. 6(1) и ст. 5(3).

Суд постановил, что

1) хотя ходатайство о компенсации было подано после обращения в Комиссию, Т. исчерпал внутренние средства правовой защиты в отношении своего содержания под стражей во время расследований, поскольку существует различие между возвращением на свободу и получением компенсации за лишение свободы – подобная компенсация присуждается вне рамок ст. 5(3), к тому же к этому времени он уже провел четыре года под стражей;

2) присуждение выплаты компенсации не лишило Т. статуса жертвы нарушения Конвенции;

3) пребывание Т. в предварительном заключении с момента его ареста и до оправдания длилось пять лет и семь месяцев;

4) причины для продолжения его содержания под стражей были и обоснованными, и достаточными, но суды не действовали с необходимой быстротой, а длительность сроков нельзя объяснить ни сложностью дела, ни действиями Т.;

5) таким образом, имело место нарушение ст. 5(3);

6) поскольку вопрос о возможности предоставления гражданско-правового средства правовой защиты против обращения с Т. во время его содержания под стражей в полиции не был поставлен перед Комиссией, государство не имеет права возражать против рассмотрения этого вопроса Судом;

7) существует причинная связь между жестоким обращением во время пребывания под стражей в полиции, на которое жалуется Т., и телесными повреждениями, установленными судьей, проводившим судебное следствие: следы побоев на теле Т. не могли появиться ни до его взятия под стражу, ни вследствие членовредительства, ни в результате попытки к бегству, причем Т. привлек к ним внимание при первом же появлении перед судьей, проводившим судебное следствие, а медицинское освидетельствование показало, что повреждения были нанесены во время нахождения под стражей в полиции;

8) количество и сила нанесенных ударов, по данным медицинского освидетельствования, вполне позволяют квалифицировать их как бесчеловечное и нарушающее достоинство обращение, и, соответственно, как нарушение положений ст. 3;

9) в сроки, предусмотренные правилом 48(1) Правил процедуры не было предъявлено возражений [против признания обращения приемлемым – ред.] по мотивам неисчерпанности внутренних средств правовой защиты насчет предполагаемого нарушения ст. 6(1);

10) право вступить в судебный процесс в качестве гражданского истца представляет собой гражданское право, к которому применима ст. 6(1) (см. далее дело Moreira de Azevedo v Portugal. Ser A No 189);

11) рассматриваемый в данном деле промежуток времени считается c момента подачи Т. заявления до момента объявления кассационным судом его обращения неприемлемым и составляет более пяти лет и десяти месяцев;

12) дело не было сложным, и действия Т. не вызывали задержек, тогда как судебные власти несут ответственность за самые различные задержки;

13) таким образом, имело место нарушение ст. 6(1);

14) Т. должна быть присуждена компенсация по справедливости в сумме 700 000 французских франков за материальный и нематериальный ущерб и еще 300 000 французских франков в возмещение судебных издержек и расходов.

Комментарий: Это важное решение, касающееся ответственности за жестокое обращение в отсутствие других свидетелей, готовых дать показания, помимо самого потерпевшего. Когда имеются медицинские свидетельства, подтверждающие жестокое обращение во время содержания под стражей, бремя оспаривания ответственности ложится на тех, кто нес охрану данного лица, и поэтому нередкие случаи заговора молчания не могут воспрепятствовать расследованию. С точки зрения Суда, жестокое обращение определялось количеством и жестокостью ударов, но судья Де-Мейер [De Mayer] считает оскорблением человеческого достоинства, противоречащим ст. 3, любое применение силы, не вызванное необходимостью. Принятый Судом подход к оценке исчерпания внутренних средств защиты правомерен и отражает тот факт, что компенсация не составляет достаточного средства судебной защиты от потери свободы и что со стороны государства неуместно рассматривать требование такой компенсации в качестве последней меры, исчерпывающей внутригосударственые средства правовой защиты. Было также недвусмысленно заявлено, что объективные причины для содержания под стражей не могут оправдывать недостаточно быстрое ведение судебного дела.

Содержание

Длительность предварительного заключения не превышена – ст. 5(3) ЕКПЧ

Дело W против Швейцарии

W v SWITZERLAND, Решение ЕСПЧ от 26 января 1993 г. Ser A No 254

W. был арестован марте 1985 г. за мошенничества, связанные с управлением 60 компаниями, и подвергнут предварительному заключению в связи с опасностью уклонения от правосудия, сговора и совершения новых преступлений. Следствие по делу включало проведение многочисленных обысков и допросов, проверку примерно 200 банковских счетов и различных документов, и материалы дела составили свыше семисот томов, однако более всего проведение следствия затруднялось отсутствием надлежащих финансовых документов и отказом W. отвечать на вопросы следствия в период с апреля 1986 по июль 1988 г. Поданные W. восемь ходатайств об освобождении из предварительного заключения были отклонены по мотивам опасности уклонения от правосудия и вступления в сговор. В марте 1989 г. суд признал его виновным, и время, которое он провел в предварительном заключении, было зачтено в срок отбывания наказания, которое составило 11 лет тюрьмы. W. подал жалобу, оспаривая срок предварительного заключения, и Комиссия установила (19-1) нарушение ст. 5(3).

Суд постановил, что: 1) учитываемый период начался в день ареста W. и закончился вынесением приговора и, таким образом, составил четыре года и три дня; 2) ст. 5(3) не устанавливает максимального срока предварительного заключения, этот срок должен определяться в каждом деле в соответствии с его конкретными особенностями; 3) опасность того, что W. попытается уклониться от правосудия, и возможность вступления его в сговор были обоснованными и достаточными мотивами для продолжения его содержания под стражей; 4) в течение всего рассматриваемого периода не было моментов, когда расследование осуществлялось бы без должной быстроты и без привлечения достаточного персонала или технического обеспечения; 5) (5-4) продолжительность содержания под стражей, должна быть отнесена прежде всего на счет исключительной сложности дела и отказа W. от сотрудничества со следствием, нарушение статьи 5(3) не имело места.

Комментарий: Это решение палаты, принятое с наименьшим возможным большинством голосов, справедливо вызвало озабоченность у судей, заявивших особое мнение (Де Мейера [De Meyer], Петтити [Pettiti], Лоизу [Loizou] и Уолша [Walsh]). Четыре года предварительного заключения представляют собой явное нарушение права на свободу и презумпции невиновности, а также отступление от ранее принятого Судом подхода и от европейской судебной практики даже по делам об экономических преступлениях. Выступившие с особым мнением судьи усомнились, действительно ли были серьезно рассмотрены возможные гарантии против уклонения от правосудия и сговора, действительно ли данное дело было таким сложным, как это пытались представить, не сыграла ли здесь неправомерную роль суровость ожидаемого приговора и следовало ли приписывать длительность расследования отказу W. сотрудничать со следствием. Использование последнего из этих доводов для обоснования содержания под стражей приравнивает использование права хранить молчание к намеренному воспрепятствованию расследованию и равносильно требованию, чтобы обвиняемый поддерживал обвинение против самого себя.

Содержание

Прокурор не должен санкционировать арест – ст. 5(3) ЕКПЧ

Дело Бринкат против Италии

BRINCAT v ITALY, Решение ЕСПЧ от 26 ноября 1992 г. Ser A No 249-А

B., адвокат был арестован за владение собственностью, составлявшей часть выплаченного [похитителям] выкупа, и заместитель окружного прокурора, допросив B., санкционировал его арест. Затем прокурор приступил к предварительному следствию, но, в конце концов, заявил, что по территориальному признаку дело не находится в его юрисдикции. Тогда ордер на арест B. был издан прокурором другого округа, и B. был взят под стражу там. Окружной суд впоследствии освободил его за недостаточностью улик, но прокурор подал протест. B. в своей жалобе утверждал, что его арест не был санкционирован должностным лицом, уполномоченным законом осуществлять судебные функции, а в заключении он подвергался бесчеловечному обращению. Комиссия сочла, что жалоба на нарушение ст. 3 неприемлема, но установила, нарушение ст. 5(3) ЕКПЧ.

Суд постановил, что: 1) он не правомочен рассматривать жалобы в связи со ст. 3 и 5(4), поскольку они выходят за пределы, в которых Комиссия сочла данное дело приемлемым; 2) поскольку существуют объективные признаки того, что заместитель прокурора, санкционировавший арест B., мог вмешаться в дальнейшее разбирательство дела, возникают обоснованные сомнения в его беспристрастности, тот же факт, что впоследствии дело оказалось не относящимся к его юрисдикции, несуществен; 3) подобные же возражения можно привести по поводу действий прокурора другого округа, который не допросил B. “незамедлительно” перед выдачей ордера на его арест; 4) таким образом, имеет место нарушение ст. 5(3); и 5) поскольку невозможно доказать, что арест не был бы санкционирован должностным лицом, уполномоченным законом осуществлять судебные функции, – не существует причинной связи между нарушением Конвенции и материальным ущербом, но B. следует выплатить MTL 1,000 (сумма, оцененная по справедливости) в качестве возмещения ущерба его репутации и чувства опасности и неуверенности; и 6) хотя B. не может получить возмещение гонорара за собственную защиту, ему должны быть возмещены расходы на транспорт и проживание, связанные с ведением дела.

Комментарий: В этом деле Суд избег соблазна отойти от новаций, наметившихся в развитии его прецедентного права (наиболее ярко проявившихся в решении по делу Huber v Switzerland (Ser A No 188) и вернуться к прежней точке зрения, отраженной в деле Schiesser v Switzerland (Ser A No 34), в соответствии с которой нарушением ст. 5(3) является лишь реальное совмещение функций [в процессе], ведущее к конфликту интересов (а не сама по себе возможность такого совмещения, пусть даже абстрактная). Когда прокурор принимал решение об аресте B. он явно мог стать одной из сторон в процессе и чисто случайно оказалось, что этого не произошло. В соответствии с новым уголовно-процессуальным кодексом Италии прокурор более не санкционирует арестов. Представляется странным очевидное нежелание платить за работу человеку, взявшему на себя собственную защиту, если учесть, что ему не пришлось бы брать на себя данную работу, если бы не было допущено нарушения, и что необходимость работы по собственной защите не позволила B. заниматься в это время другой профессиональной деятельностью.

Содержание

Срок предварительного заключения сокращен на основе соглашения сторон – ст. 32 ЕКПЧ

Дело Саргин и Ягчи против Турции

SARGIN and YAGCI v TURKEY, Решение Комитета Министров от 14 декабря 1993 г. DH (93) 59

S. и Y. подали жалобу на условия заключения, в том числе и на обращение с ними, составляющее нарушение ст. 3, на лишение свободы, на нарушение права на защиту, а также права на свободу совести и религии и свободу выражения мнения. Комиссия нашла жалобу приемлемой и выразила мнение, что нарушены ст. 3 и 5, п. 1, 3 и 4.

Комитет решил прекратить производство по этому делу в связи с достижением сторонами дружеского урегулирования, в соответствии с которым каждому из подавших жалобу будет выплачено 1 315 700 турецких лир, государство берет на себя также обязательства внести изменения в уголовное законодательство, изменить допустимые сроки содержания под стражей в полиции и методы допросов.

Комментарий: Уместность мировых сделок на данной стадии процесса вызывает сомнения, в частности, потому, что у Комитета нет возможности определить, насколько адекватны мер, предлагаемые правительством. Но, по крайней мере, внешне предпринимаемые реформы выглядят вполне серьезными.

Содержание

Судебный контроль за предварительным заключением осуществляется недостаточно регулярно – 4(5) ЕКПЧ

Дело Герцегфалфи против Австрии

HERCZEGFALVY v AUSTRIA, Решение ЕСПЧ от 24 сентября 1992 г. Ser A No 242-B

В мае 1977 г. заключенный H., которому к тому моменту опекунский суд уже назначил попечителя, попал под следствие за нападения на других заключенных и за угрозы в их адрес во время тюремного заключения, срок которого уже подходил к концу. Суд принял решение, что H. должен оставаться под стражей до вынесения судебного решения по его делу, мотивируя это возможностью уклонения H. от правосудия и совершения им других правонарушений. Апелляционный суд оставил в силе решение о содержании H. в предварительном заключении, но в январе 1978 г. H. был переведен в лечебницу для психически больных правонарушителей, а с июня 1978 г. прокурор выдвинул требование не судить его, а оставить под стражей как душевнобольного. В январе 1979 г. обвинения против него были доказаны, и окружной суд издал судебный приказ оставить H. под стражей как душевнобольного, который представляет опасность для общества и не может нести уголовную ответственность за свои действия. Первоначально H. был оставлен под стражей на период, пока он добивался отмены этого приказа, но затем он почти месяц провел в психиатрическом госпитале. Он снова был взят под стражу в сентябре 1979 г., где и находился до момента освобождения в 1984 г. В октябре 1979 г. приказ о его содержании под стражей был отменен и дело было передано в окружной суд. В декабре 1979 г. H. потребовал освободить его, но был проинформирован, что он остается в заключении по причине своей болезни. Окружной суд снова решил, что обвинения против H. доказаны, и в апреле 1980 г. решил содержать его под стражей в лечебнице для душевнобольных. Это решение суда было подтверждено в ходе слушаний в ноябре 1980 г. В феврале 1982 г. срок содержания H. под стражей был снова продлен. H. обращался с ходатайствами об освобождении еще три раза: в июле, сентябре и октябре 1983 г. и подчеркивал, что очередное ежегодное рассмотрение его дела в надзорном порядке должно было состояться еще в феврале. В феврале 1984 г. срок его заключения вновь был продлен, а в апреле 1984 г. апелляционный суд подтвердил, что условия, при которых он мог бы быть освобожден, еще не выполнены. После дальнейших ходатайств об освобождении в июне и сентябре H. был условно освобожден из-под стражи в ноябре 1984 г. Во время его пребывания в госпитале ему несколько раз против его воли давали успокаивающие средства, привязывали к кровати, держали в наручниках и связывали ему лодыжки. На протяжении почти трех лет он соглашался получать пищу только через питательную трубку и, по крайней мере, в одном случае он подвергался принудительному кормлению. Поскольку H., находясь в заключении, рассылал целый поток корреспонденции, жалуясь на обращение с ним, тюремные власти, пытаясь сократить ее объем, периодически лишали его письменных принадлежностей, и часто ему возвращались конверты без знаков почтовой оплаты (кроме тех, которые были адресованы в официальные инстанции). В конце концов, госпиталь согласился с попечителем H., что последний сам будет принимать решение, какие письма (кроме тех, которые адресованы адвокату H. и опекунскому суду), должны быть отосланы адресатам, но и после этого ему не были показаны примерно 50 писем, адресованных полиции, прокурору и суду. H. был также лишен в госпитале возможности читать, слушать радио- и телевизионные передачи, но власти Австрии утверждали, что это делалось по медицинским показаниям и на короткий срок. H. же утверждал, что эти периоды были длительными и делалось это в порядке наказания. H. жаловался на незаконность своего содержания под стражей, его продолжительность и условия, а так же на примененные к нему лечебные процедуры. Признав жалобы заявителя, относящиеся к событиям до мая 1978 г., неприемлемыми, Комиссия установила нарушения ст. 9, 5(1)(e) (в период с декабря 1981 по февраль 1982 г. и с февраля 1982 по февраль 1983 г.), ст. 5(4), 8, 10 и 13 (18-2), но не усмотрела нарушений ст. 5(1)(с) (11-9), 5(1)(е) ( в течение других периодов времени, 11-9) и ст. 5(3).

Суд постановил, что: 1) содержание под стражей заявителя в период с мая 1978 г. и до января 1979 г., а также с октября 1979 г. по апрель 1980 г. соответствует ст. 5(1)(с) ЕКПЧ, и основания для его содержания под стражей были вполне законными; 2) поскольку в интервалах с января по октябрь 1989 г. и с апреля 1980 по ноябрь 1984 г. H. не был осужден или приговорен судом, его нахождение под стражей подпадает под положения ст. 5(1)(е), но оно было законным, и ни в коей мере не произвольным; 3) таким образом, ст. 5(1) в отношении его не была нарушена; 4) в первый период содержания под стражей, не судебные власти, а сам H. способствовал затягиванию производства по его делу, причем второй период не был чрезмерно длительным, учитывая изменения состава суда; 5) таким образом, не имело места нарушения ст. 5(3); 6) интервалы между первыми двумя решениями, принятыми после апреля 1980 г., когда был подтвержден арест H., были признаны ненадлежащими, особенно учитывая, что H. не получал ответа на многочисленные ходатайства об освобождении, и, следовательно, имело место нарушение ст. 5(4); 7) поскольку нет достаточных доказательств того, что в применении методов, использованных для лечения H., не было необходимости, а остальные обвинения не подтверждаются никакими доказательствами, ст. 3 не было нарушена; 8) учитывая установленные Судом факты в отношении ст. 3 и отсутствие у Суда данных, которые могли бы опровергнуть мнение о том, что администрация госпиталя имела все основания рассматривать болезнь H. как полностью лишающую его возможности самостоятельно принимать решения, насильственное кормление и примененные к нему методы лечения не составляют нарушения ст. 8; 9) поскольку законодательство, позволяющее вводить ограничения на переписку H., не предоставляет достаточной защиты от произвола, эти ограничения следует признать не предусмотренными законом и введенными в нарушение ст. 8 ЕКПЧ; 10) поскольку, таким образом, не существует законов, ограничивающих доступ H. к информации, эти ограничения также составили нарушение ст. 10; 11) имея в виду постановления Суда в отношении ст. 8 и 10, нет необходимости отдельно рассматривать жалобу на нарушение ст. 13; и 12) H. должно быть выплачено 100 тыс. австрийских шиллингов в виде компенсации, ему следует также возместить затраты и издержки, связанные с рассмотрением его дела в органах ЕКПЧ, за вычетом всех сумм, уже полученных в форме юридической помощи.

Комментарий: Данное дело – наглядный пример того, как могут изменяться основания для содержания под стражей за то время, пока человек находится в заключении, и показывает необходимость соблюдения соответствующих условий, регулирующих порядок содержания под стражей. В течение двух промежутков времени заключение H. было объективно обосновано, но, анализируя длительность первого из них, Суд справедливо принял во внимание, что к моменту, когда этот промежуток начался, H. уже находился в заключении. Однако, в той мере, в какой длительность заключения могла бы рассматриваться как чрезмерная, она объясняется поведением самого H. Суд указывает, что периодичность пересмотра в надзорном порядке дел о содержании под стражей должна быть разумной с тем, чтобы удовлетворять требованиям ст. 5(4), и хотя она может быть нарушена действиями самого заключенного, интервал в год (формально предусмотренный австрийским правом) является чрезмерно большим. Суд заявил, что промежуток времени, в течение которого H. был физически обездвижен, вызывает “беспокойство”, но уступил мнению медиков, которые считали необходимым как связывание, так и насильственное кормление; власти утверждают, что это соответствует общепринятой практике в психиатрии, но их заявления выглядели бы более убедительными, если бы Суду были представлены мнения независимых экспертов. Вопросы, связанные со ст. 8 и 10, были разрешены Судом формально юридически: ограничения незаконны, так как не “не предусмотрены законом”, тем не менее, это полезное подтверждение того, что доступ человека к литературе, радио и телевидению находится под защитой ст. 10, и строгая определенность формулировок при ограничении этого доступа очень важна, когда человек оказывается в полной зависимости от властей в местах лишения свободы.

Содержание

Дело Бранниган и Макбрайд против Соединенного Королевства

BRANNIGAN and McBRIDE v UNITED KINGDOM, Решение ЕСПЧ от 26 мая 1993 г. Ser A No 258-B

B. и М. были арестованы по подозрению в терроризме на основании закона, который позволяет производить задержание на срок до семи дней при условии, что продление задержания в любой момент после первых двух дней должно быть санкционировано министром. B. и М. содержались под стражей, соответственно, в течение шести и четырех дней и на протяжении своего заключения многократно подвергались допросу, были лишены возможности читать и писать, а также слушать радио и смотреть телевидение, но к ним были допущены их адвокаты (адвокат B. был допущен к нему через 48 часов после его ареста), и их осматривал врач. B. и М. были освобождены без предъявления обвинения. К моменту их заключения под стражу в стране, где они были арестованы, вступила в силу оговорка, сделанная в соответствии со статьей 15 ЕКПЧ [о временном отступлении страны от своих обязательств по Конвенции в связи с чрезвычайным положением], о чем было сделано соответствующее заявление в парламенте. Хотя правительство, делая оговорку, заявило, что изучит возможность введения судебного контроля, позднее оно признало, что это оказалось невозможным. Хотя законность и обоснованность первоначального ареста и последующих решений о продлении содержания под стражей подозреваемых в терроризме могла контролироваться с помощью ходатайства о применении habeas corpus [судебного приказа о доставке арестованного к судье для подтверждения законности ареста], B. и М. не прибегли к этому средству. Они подали жалобу на то, что после задержания они не были незамедлительно доставлены к судье, а также на то, что они лишены права на компенсацию, обладающего исковой силой, и на отсутствие эффективных средств правовой защиты. Комиссия не установила (8-5) нарушения ст. 5(3) и (5) и не усмотрела отдельного предмета спора на основании ст. 13.

Суд постановил, что: 1) продолжительное содержания B. и М. под стражей без доставки к судье нарушает ст. 5(3), а поскольку у них нет обладающего исковой силой права на компенсацию, то не соблюдены и требования ст. 5(5); 2) в учитываемый промежуток времени чрезвычайная ситуация действительно существовала, и отступление от Конвенции было прямым ответом на нее и судебное исследование вопроса о возможности более строгого соблюдения государством обязательств по ЕКПЧ не делает введенную оговорку недействительной; 3) учитывая необходимость более продолжительных сроков задержания при расследовании и преследовании по суду преступлений терроризма и угрозу подрыва независимости судей, участвующих в эти расследованиях, а также их уязвимость для нападений террористов, следует признать, что решение об отмене судебного контроля не выходило за рамки сферы усмотрения национальных властей; 4) habeas corpus, право через 48 часов с момента ареста проконсультироваться с адвокатом, право сообщить родственникам или друзьям об аресте, право на доступ к услугам врача, а также контроль за действием оспариваемого законодательства оказались эффективными средствами против произвола и содержания арестованных в изоляции от внешнего мира; 5) поскольку заявление правительства в парламенте о факте отступления вполне соответствует критериям официально объявления, утверждение о том, что данное отступление противоречит обязательствам Соединенного Королевства по соблюдению ст. 4 МПГПП, лишено основания; 6) (22-4) вступление в силу оговорки исключает возможность удовлетворения жалобы о нарушении ст. 5.3 и п. 5.7), а поскольку законность ареста могла быть оспорена в рамках процедуры habeas corpus, не была нарушена и ст. 13.

Комментарий: Суд подтвердил свою точку зрения, выраженную ранее в решении по делу Brogan v United Kingdom (Ser A No 145-B): задержка в несколько дней с введением судебного контроля за арестом едва ли соответствует требованиям ст. 5(3), да и само правительство согласилось, что в обычных условиях такая задержка была бы неприемлемой. Для большинства же состава суда отмена судебного контроля в условиях чрезвычайного положения была адекватной мерой, не превышающей пределов оценки, предоставленных властям страны. Однако судьи, заявившие особое мнение, соглашаясь с самим существованием чрезвычайного положения, выразили сомнение в таких доводах в пользу отмены судебного контроля, как угроза независимости судей, осуществляющих надзор над арестом подозреваемых террористов, и в отсутствии альтернативных способов обеспечить этот контроль, а также усомнились в эффективности мер, призванных предотвратить злоупотребления, хотя большинство суда сочло эти меры достаточными. Особенно настораживает в этой связи тот факт, что сама ст. 5(3) [от которой отступили власти в соответствии с оговоркой] и является важной гарантией против таких злоупотреблений, а также то, что заявление правительства о введении оговорки было сделано в ответ на неблагоприятное для него решение Суда по делу Brogan. Из решения Суда вытекает, что формальное объявление о временном отступлении от Конвенции еще до введения чрезвычайного положения, само по себе еще не может рассматриваться как гарантия [против злоупотреблений], а факт, что предшествующая оговорка была снята, не имеет никакого значения. Суд подчеркнул в своем решении, что Соединенное Королевство считало, что не нарушает требований ЕКПЧ, но, возможно, важнее было бы задуматься над тем, не значит ли это, что сам он не расценивал ситуацию как чрезвычайную, а, следовательно, не видел необходимости в формальном введении временного отступления от Конвенции. Мнение Суда, что сделанное в парламенте заявление удовлетворяет требованию об “информировании”, вытекающему из ст. 4 МПГПП, представляется вполне соответствующим духу этого обязательства. В решении по данному делу Суд счел, что процедура habeas corpus соответствует требованиям ст. 13, а в деле Brogan он счел, что данная процедура соответствует и требованиям ст. 5(4). Этот подход вполне последователен, но, с другой стороны, судья Уолш вполне убедительно показал, что в действительности этот подход не позволяет оспаривать законность заключения под стражу на основании положений ЕКПЧ.

Содержание

Жалоба на содержанием под стражей рассмотрена безотлагательно – ст. 5(4) ЕКПЧ

Дело Наварра против Франции

NAVARRA v FRANCE, Решение ЕСПЧ от 23 ноября 1994 г. Ser A No 273-B

N. пребывал в предварительном заключении в связи с выдвинутыми против него обвинениями в вооруженном ограблении, совершенном в ноябре 1985 г. Первые два ходатайства N. об освобождении были отклонены, соответственно, в декабре 1985 и январе 1986 г. Третье ходатайство было заявлено и отклонено в марте 1986 г., а в следующем месяце апелляционная инстанция сочла это ходатайство неприемлемым. Кассационный суд отменил последнее решение и передал дело в апелляционный суд в сентябре 1986 г. В памятной записке, направленной в последнюю из этих инстанций, адвокат N. указывал, что в марте 1986 г. дело в апелляционном суде рассматривалось с превышением предельных сроков, установленных уголовно-процессуальным кодексом, и не безотлагательно, как того требует ст. 5(4) ЕКПЧ. Апелляционный суд в октябре 1986 г. снова оставил эту жалобу без удовлетворения как неприемлемую и заявил, что не нарушал установленного кодексом срока рассмотрения ходатайства. Следующее обращение в кассационный суд, в котором указывалось, что ссылка на ст. 5(4) ЕКПЧ осталась без ответа, было отклонено в феврале 1987 г. Четвертое и пятое ходатайство N. были отклонены в марте и мае 1987 г., но в ноябре 1987 г. N. был освобожден после рассмотрения его шестого ходатайства, так как ведущий следствие судья не нашел аргументов для отказа. Поданный в мае 1989 г. иск N. о компенсации за нахождение в заключении был сочтен приемлемым, но плохо обоснованным. N. подал жалобу по поводу слушания его дела в апелляционном суде, и Комиссия не установила (13-6) нарушения ст. 5(4) ЕКПЧ. Власти Франции заявили, что N. должен был подать иск о компенсации против государства.

Суд постановил, что: 1) Поскольку жалобы N. не подпадают под формулировки положения, регламентирующего выплату компенсаций, и поскольку следует проводить различие между правом на быстрое решение вопроса о законности содержания в заключении и правом на получение компенсации за содержание в заключении, признанное незаконным, – нельзя утверждать, что N., не предъявив иска о компенсации, тем самым не исчерпал внутренних средств защиты; 2) хотя ст. 5(4) не предполагает использования судебных инстанций двух уровней для установления законности ареста, если такая система применяется, то она должна обеспечивать тот же уровень защиты, что и система с одним уровнем; 3) хотя и остаются некоторые сомнения относительно суммарной длительности рассмотрения жалобы, поданной в марте 1986 г., у N. в любое время была возможность выступить с новым ходатайством об освобождении, но он не выступал с таким ходатайством вплоть до марта 1987 г.; и 4) следовательно ст. 5(4) ЕКПЧ не была нарушена.

Комментарий: Суд еще раз подтвердил свою точку зрения, что рассмотрение вопроса о законности ареста не требует обращения к апелляционной инстанции, но там где внутригосударственное право предусматривает такую процедуру, она должна осуществляться без нарушения требований ст. 5(4) (см. выше дело Toth v Austria) При том, что двухэтапная процедура занимает большее время, чем рассмотрение дела в суде первой инстанции это неизбежно поднимает вопрос, было ли решение о предварительном заключении принято “безотлагательно”, готовность Суда, признать соответствующей критерию “безотлагательности” и процедуру, растянувшуюся на целый год, выглядит крайней снисходительностью. Представляется, что Суд сумел обойти собственные оговорки относительно длительности судебной процедуры благодаря тому обстоятельству, что у N. и раньше имелась возможность потребовать проверки законности его задержания, но сделал он это только через месяц после того, как срок рассмотрения апелляции истек. Это можно объяснить либо случайным нарушением процедуры (что кажется маловероятным), либо тем, что N сознательно игнорировал возможный ущерб, потому что решил подать другое ходатайство (что, в действительности, не было удачным ходом, поскольку лишь задержало рассмотрение предшествующей жалобы, которой Суд уже занимался). Подход Суда к вопросу об исчерпанности внутренних средств был таким же, же, что и при рассмотрении дела Tomasi v France (см. выше): Суд подчеркивает необходимость таких средств правовой защиты, которые отвечали бы специфике конкретного дела.

Содержание

Арест подпадает под действие оговорки – ст. 5 и 64 ЕКПЧ

Дело Хорхерр против Австрии

CHORHERR v AUSTRIA, Решение ЕСПЧ от 25 августа 1993 г. Ser A No 226-B

Во время военного парада Ch. со своим другом распространял листовки, призывающие к референдуму по поводу [намеченной властями] закупки самолета-истребителя для вооруженных сил. На них были также надеты рюкзаки с большими надписями, повторявшими текст листовок, и с лозунгом о ненужности этого самолета. Эти возвышающиеся на 50 см над головами Ch. и его друга предметы мешали зрителям и беспокоили их. Ch. и его друг продолжали свои действия несмотря на неоднократные предупреждения полиции и все более громкие протесты толпы, и в конце концов были арестованы. В полицейском участке Ch. отрицал, что получал предупреждения, нарушал порядок и после примерно трех с половиной часов пребывания под стражей и через полтора часа после окончания парада был освобожден. Иск в конституционный суд против ареста и запрета распространять листовки оказался безуспешным. В дальнейшем Ch. был признан виновным в нарушении общественного порядка, но обвинение в том, что он вызвал чрезмерный шум, было снято, а с обжалованием вынесенного приговора он не обращался. В оговорке представителей Австрии при присоединении к ЕКПЧ отмечалось, что положения ст. 5 должны применяться таким образом, чтобы не противоречить порядку лишения свободы, установленному законом об административного производстве, и давалась ссылка на номер официальной газеты, где этот закон был опубликован; закон предусматривает и состав правонарушения нарушения общественного порядка. Ch. жаловался на лишение свободы и ограничение свободы выражения мнений. Комиссия, признав жалобу на приговор неприемлемой вследствие неисчерпанности внутренних средств правовой защиты, установила (12-2) отсутствие нарушения ст. 5, но (7-7, с учетом решающего голоса временно исполняющего обязанности председательствующего) нарушение ст. 10.

Суд постановил, что: 1) оговорка представителей Австрии охватывает ограниченное число правовых норм, которые в совокупности образуют четкий и логически последовательный комплекс процедурных административных положений и не носят того общего характера, который делал бы их несовместимыми со ст. 64(1); 2) сделанная в оговорке ссылка на номер официальной газеты, где приводились указанные правовые нормы, удовлетворяет требованию ст. 64(2) о “кратком изложении соответствующего закона”; 3) поскольку данная оговорка совместима с положениями ст. 64, ст. 5 не была нарушена; 4) лишение свободы составляло также вмешательство в осуществление Ch. его права свободно выражать свои мнения, но оно произошло согласно условиям, удовлетворяющим требованиям правовой определенности, и не было несоразмерным законной цели предупреждения беспорядков; 5) (6-3) таким образом, нарушения ст. 10 не было.

Комментарий. Суд, несомненно, прав в своем выводе, что представленная оговорка относится к ограниченному числу правовых норм и вполне определенно не противоречит ст. 64(1), не допускающей оговорок “общего характера”. Однако признание достаточности ссылки на выпуск правительственного бюллетеня в качестве “краткого изложения соответствующего закона”, пожалуй, несколько чрезмерно. Оно определенно налагает на представителей любого государства, оценивающих совместимость оговорки с требованиями ЕКПЧ и международного права, обязанность самостоятельно сверяться с официальной газетой, так как из формулировок самой оговорки ее реальные последствия неясны. Но Суд прав, признавая ссылку на бюллетень достаточной для идентификации соответствующих законов. Судья Валтикос (Valticos) посчитал, что требование “краткого изложения” не было соблюдено, но принял вполне прагматическую точку зрения, что необходимо более строго подходить к новым оговоркам, однако невозможно пересматривать все, что было сделано на протяжении нескольких десятилетий. Он выступал также за то, чтобы разрешить государствам представлять новые оговорки, если ранее сделанные, как в случае с оговорками Австрии, признаны не имеющими законной силы, несмотря на явную невозможность этого в рамках ст. 64; в поддержку этого мнения он привел пример Швейцарии, ссылаясь на решение по делу Belilos v Switzerland (Ser A No 132). Он усомнился и в необходимости ссылаться в данном случае на сделанную оговорку и доказывать, что арест с целью предотвращения нарушения общественного порядка совместим с ее требованиями: сам Суд признал, что такой состав правонарушения удовлетворяет условию правовой определенности; если Валтикос не прав, то подход Суда будет иметь явные последствия для других стран, где действуют законы против нарушения общественного порядка. Обстоятельства определенно требовали каких-то действий для предотвращения беспорядков, но возникает вопрос о соразмерности принятых мер: можно было бы просто убрать плакаты, содержание же под арестом длилось дольше, чем сам охраняемый парад. Все это послужило основанием для заявления особого мнения по данному вопросу судьями Фойгелем (Foighel), Лоизу (Loizou) и Валтикосом (Valticos).

Содержание

Наложенные ограничения не были лишением свободы – ст. 5(1) ЕКПЧ

Дело Раймондо против Италии

RAIMONDO v ITALY, Решение ЕСПЧ от 22 февраля 1994 г. Ser A No 281-А

R. подозревался в участии в мафиозной организации. Первоначально он уклонялся от ареста, но потом сдался полиции и оставался под стражей до суда. После этого он находился под домашним арестом, пока суд не оправдал его за недостаточностью доказательств. Апелляционный суд оставил оправдательный приговор в силе. Во время процесса прокурор получил ордер на арест недвижимости и транспортных средств, находившихся в распоряжении R. с тем, чтобы в дальнейшем конфисковать их. В дальнейшем этот ордер был изменен таким образом, чтобы исключить имущество, принадлежавшее третьим лицам, но, с другой стороны, санкционировать конфискацию той недвижимости и транспортных средств, законность приобретения которых нельзя было подтвердить. Факт конфискации был отражен в материалах дела, но реально собственность не была передана государственным властям, поскольку R. оспорил конфискацию. Впоследствии R. утверждал, что арестованное или конфискованное имущество подверглось актам вандализма. R. был также помещен под особый надзор полиции, которая требовала от него отмечаться по определенным дням, ставить ее в известность в случае отлучек и, как правило, находиться дома между 9 ч. вечера и 7 ч. утра. В обеспечение выполнения этих требований, которые так и не вступили реально в силу вплоть до вынесения R. оправдательного приговора судом первой инстанции, от R. потребовали внести залог в два миллиона лир. В июле 1986 г. апелляционный суд отменил специальный надзор полиции и распорядился о возвращении залога, арестованной и конфискованной собственности. R. был уведомлен о решении суда восемнадцать дней спустя после регистрации решения суда в декабре 1986 г., а в конце 1986 г. решение вступило в законную силу в качестве окончательного. Запись об отмене ареста на недвижимость и на все конфискованные транспортные средства, кроме одного, была внесена в соответствующие реестры, а само имущество было возвращено ему, соответственно, в феврале и в апреле 1987 г. Отмена ордера по отношению к последнему транспортному средству была официально зарегистрирована в июле 1987 г., а ходатайство о регистрации отмены конфискации недвижимости датировано августом 1991 г. R. жаловался на длительность процедуры, на арест и конфискацию его имущества, на ограничение свободы его передвижения, а также на незаконность и длительность его содержания под стражей, применение по отношению к нему превентивных мер и на обязательство внести залог в обеспечение выполнения этих мер. Комиссия, сочтя первые из трех пунктов его жалобы приемлемыми, установила нарушение ст. 1 Протокола 1 (в связи с реальным продолжением конфискации после декабря 1986 г.) и ст. 4 Протокола 2, но не установила нарушения ст. 6 (1). Она также не установила нарушения ст. 1 Протокола 1 в отношении ареста (18-1) и конфискации (16-3) имущества R. вплоть до конца декабря 1986 г., а также (18-1) не установила нарушения ст. 1 Протокола 1 в связи с ущербом, причиненным в ходе управления его имуществом до истечения этого срока.

Суд постановил, что: 1) арест имущества R. был произведен для установления контроля за его использованием с тем, чтобы обеспечить впоследствии конфискацию имущества, приобретенного в результате незаконной деятельности, если бы подобная конфискация была бы признана необходимой; 2) арест был оправдан интересами общества, а экономическая власть мафии такова, что быстрота, с которой был наложен арест, была соразмерна преследуемой цели; 3) таким образом, ст. 1 Протокола I к ЕКПЧ не была нарушена; 4) до декабря 1986 г. конфискация принадлежавшего R. имущества не противоречила второму параграфу ст. 1 Протокола I, поскольку а) преследовала цель предотвратить возможность использования данного имущества в интересах самого R. или преступной организации, в принадлежности к которой он подозревался, во вред обществу, b) эта мера была соразмерна поставленной цели, в частности, потому, что не влекла за собой дополнительных ограничений по отношению арестованному имуществу, а с) незамедлительное применение этой меры было оправдано ее превентивным характером независимо от любых процедур обжалования; 5) любой арест имущества или его конфискация неизбежно связаны с ущербом для него, а поскольку R. не представил достаточных сведений, опираясь на которые Суд мог бы исследовать вопрос, превысил ли размер нанесенного ущерба этот неизбежный уровень, – нарушения ст. 1 Протокола I не установлено; 6) то, что конфискация транспортного средства и недвижимости продолжалась, соответственно, после июля 1987 г. и после августа 1991 г., несмотря на решение апелляционного суда, представляло собой нарушение права R. беспрепятственно пользоваться своим имуществом, не было предусмотрено законом и не было необходимо в целях контроля в интересах общества за его использованием; 7) следовательно, этим была нарушена ст. 1 Протокола I; 8) особый надзор полиции, под которым находился R., не представлял собой нарушения права на свободу в понимании ст. 5(1), а в виду угрозы демократическому обществу, которую представляет мафия, меры, принятые по отношению к R., были до того момента, когда было принято решение отменить их, соразмерны целям поддержания общественного порядка и предотвращения преступлений; 9) даже если согласиться с тем, что решение об отмене примененных по отношению к R. мер не могло вступить в законную силу до внесения его в реестр, трудно объяснить как пятимесячную задержку с регистрацией данного решения – столько времени понадобилось для изложения мотивов решения, которое подлежит немедленному исполнению и затрагивает фундаментальные права, – так и тот факт, что R. в течение в 18 дней не был проинформирован об отмене по отношению к нему соответствующих мер; 10) по крайней мере, в том, что касается последнего периода, ограничение прав R. не было предусмотрено законом и представляло собой нарушение ст. 2 Протокола IV к ЕКПЧ; 11) специальный надзор не может быть приравнен к уголовному обвинению, поскольку осуществляется только для предотвращения совершения правонарушений, а ст. 6(1) не применима к вопросу о продолжительности рассмотрения дела в апелляционной инстанции; 12) эта статья применима к рассмотрению в апелляционной инстанции дел о конфискации, поскольку она применима к рассмотрению любой жалобы, предмет которой связан c материальными интересами и которая подается в связи с предполагаемым нарушением прав, затрагивающих материальные интересы, однако общая продолжительность разбирательства данного дела не превышала разумных пределов, а следовательно, ст. 6(1) не была нарушена; 13) требование материальной компенсации со стороны R. должно быть отклонено, поскольку носит слишком расплывчатый характер, но ему должны быть выплачены 10 миллионов лир в возмещение нематериального ущерба; и 14) учитывая, что некоторые из жалоб R. оставлены Судом без удовлетворения, R. должны быть выплачены 5 млн. лир в качестве возмещения затрат и судебных издержек.

Комментарий: Хотя принятые в данном случае превентивные меры, в принципе, не вызывают каких-либо проблем, эти меры приемлемы только в течение срока разбирательства дела, с которым они связаны. Задержка с восстановлением имущественных прав, однако, не вызывает удивления, если учесть результаты исследования Судом других дел, касающихся отправления правосудия в Италии. Сходная (хотя и меньшая) медлительность была проявлена в связи с отменой мер по полицейскому надзору, к которым ст. 6(1) неприменима. В противоположность этим процедурам апелляционная процедура осуществлялась относительно быстро. Суд не отверг принципа, согласно которому ст. 1 Протокола I накладывает на власти определенные обязательства в отношении подвергнутой аресту или конфискованной собственности. Вместо этого он сформулировал критерий “неизбежности”, в соответствии с которым должен решаться вопрос о выплате компенсации. Однако этот критерий потребует пояснения: при конфискации недвижимости неизбежность ущерба очевидна, но непонятно, почему конфискованное имущество, попав под юрисдикцию полиции, должно становиться объектом вандализма? Жалоба R. была, вероятно, оставлена без удовлетворения потому, что он не смог представить адекватных свидетельств, какой именно ущерб был причинен вандализмом. Настаивая, что полицейское наблюдение не может приравниваться к уголовному обвинению, Суд следует прецеденту, созданному делом Guzzardi v Italy (Ser A No 39), и, учитывая характер предполагаемых правонарушений, не удивительно, что он рассматривает полицейское наблюдение как приемлемое ограничение свободы передвижения.

Содержание

Действие приказа о содержании под стражей для проведения суда может быть продлено на время перерыва в проведении судебных слушаний – Ст.5(1)(с) ЕКПЧ

Содержание под стражей в ожидании суда может быть оправданным – Ст. 5(1)(с) ЕКПЧ

Размеры залога были выбраны обоснованно – ст. 5(1)(с) ЕКПЧ

Дело Кеммаш против Франции (№ 3)

KEMMACHE V FRANCE (NO 3) Решение ЕСПЧ от 24 ноября 1994 г.

В августе 1985 г. Q. было предъявлено обвинение в ряде преступлений, связанных с подделкой банкнот, но он находился на свободе с декабря 1986 г., а после октября 1986 г. не был и под надзором суда. В июне 1990 г. он явился в тюрьму и был взят под стражу в соответствии с ордером на арест, как того требует уголовно-процессуальный кодекс, поскольку слушание его дела должно было состояться в том же месяце. Q. присоединился к ходатайству одного из двух других обвиняемых по тому же делу, ходатайствуя об отсрочке слушания, но другой обвиняемый предпочел предстать перед судом немедленно. Ходатайство было удовлетворено, но суд постановил, что постановление о взятии под стражу останется в силе до конца судебных слушаний, и отказал Q. в ходатайстве об освобождении, поскольку тот не смог представить достаточных (с учетом вероятного приговора по его делу) гарантий, что предстанет перед судом, а также из-за риска давления на свидетелей. В следующем месяце апелляционный суд распорядился об о его освобождении под надзор суда и о внесении им залога в размере 800 тыс. французских франков, из которых половина должна была быть внесена в обеспечение его явки на суд, а другая половина – гарантировать выплату им судебных издержек и штрафов, к которым его могли приговорить. Считалось, что, поскольку Q. использовал все доступные ему средства, чтобы отложить процесс, заключение его под стражу необходимо, чтобы обеспечить его явку на суд, а сумма залога была выбрана такой, какую он прежде способен был заплатить. Три недели спустя условия внесения залога были изменены, Q. было разрешено вносить залог в виде ежемесячных взносов по 100 тыс. французских франков. Однако позже ходатайство Q. об освобождении было отклонено, и он был заключен под стражу уже после решения о его освобождении, на этот раз на основании того, что не выполнял условия установленного за ним судебного надзора. Он был освобожден из заключения в августе 1990 года после внесения им первого взноса в счет залога. Однако, не добившись отмены судебного надзора, после внесения второго взноса он обратился к прокурору с заявлением, что не в состоянии выплачивать остальные взносы и готов быть взят под стражу. Кассационный суд отклонил жалобу Q. против решения сначала содержать его в предварительном заключении, а потом освободить под залог. После признания его виновным в апреле 1991 г. Q. был приговорен к штрафу в 2,6 млн. французских франков и девяти годам заключения. Q. жаловался на то, что был оставлен под стражей после отсрочки процесса. Комиссия сочла жалобу неприемлемой в той мере, в которой она касалась нарушения ст. 6(1) и 6(2) и установила нарушение ст. 5(1).

Суд постановил, что: 1) период содержания Q. под стражей продолжался с момента отсрочки слушания его дела до его фактического выхода на свободу; 2) поскольку Q. содержался под стражей в соответствие с уголовно-процессуальным кодексом и между этим кодексом и ЕКПЧ нет расхождения ни по формулировкам, ни по применению, лишение свободы имеет под собой законное основание, содержащееся во французском законодательстве; 3) лишение свободы, последовавшее за изданием распоряжения о помещении под стражу на время суда, может основываться либо на мотивах, дополнительных к мотивам помещения в досудебное заключение, либо на мотивах, сформулированных иным образом; 4) поскольку решения заключить Q. под стражу, а затем установить и изменить залог не имеют признаков ни злоупотребления властью, ни недобросовестности, ни произвола, они не могут считаться незаконными, особенно учитывая тот факт, что ходатайство об освобождении из-под стражи могло быть подана в любой момент после решения о перенесении срока слушания дела, и 5) (8-1), следовательно, в данном деле не была нарушена ст. 5(1)(с) ЕКПЧ.

Комментарий: В отношении первого из периодов предварительного досудебного заключения Q. Судом ранее было установлено, что он продолжался дольше, чем это могло быть оправдано угрозой давления на свидетелей, и, следовательно, в этом случае имело место нарушение ст. 5(3) (см. Interights Bulletin, 1992, № 7, р.13 и Interights Bulletin, 1995, № 9, р. 78; см. также выше дело Kemmache v France). В своем выводе, что в последовавший за этим период содержание под стражей имело под собой законное основание, Суд исходил из того, что ст. 5(1)(с) санкционирует предварительное заключение, осуществляемое с целью обеспечения явки обвиняемого на суд. Здесь вновь воспроизводится устоявшаяся точка зрения Суда, что никакое лишение свободы в рамках ст. 5, не может считаться “законным” для целей ЕКПЧ, если осуществляется произвольно. Это, в свою очередь, означает, что основания, по которым производен арест, должны быть тщательно исследованы. В данном деле к таким основаниям отнесен риск, что Q. не явится на суд, риск давления на свидетелей, а также неспособность внести залог. Хотя теоретически эти основания, несомненно, являются объективными, вопрос о произвольности содержания под стражей реально может решаться только исходя из конкретных обстоятельств дела. Суд, однако, всегда избегал давать оценку фактам, на основании которых внутригосударственные суды основывают свои решения, и это побудило судью Уэлша (Walsh) заявить особое мнение. Он указал, что эти суды не представляли никаких доказательств в поддержку своих решений(ни судья, ни состав Суда в целом никак не упомянули о своем предшествующем выводе, согласно которому риск давления на свидетелей более не существовал) и что первоначально установленные размеры залога были непомерными (особенно принимая во внимание, что позднее Q. был освобожден, внеся только небольшую часть запрошенной суммы). Понятно, что Суд не хочет выступать в качестве суда третьей или четвертой инстанции, но трудно понять, как можно установить, было или не было произвольным решение соответствующего внутригосударственного суда, не разрешая вопроса о достаточности фактических оснований для принятого решения. Что касается такой гарантии, как возможность арестованного в любой момент ходатайствовать о своем освобождении, – доверие Суда к ней представляется прямым потворством, если только эта гарантия не подкрепляется самой строгой проверкой необходимости продолжения содержания под стражей.

Содержание

Дело Кампанис против Греции

KAMPANIS v GREECE, Решение ЕСПЧ от 24 июля 1995 г.

K. был взять под стражу в декабре 1988 г. по подозрению в мошенничестве, в июле 1989 и мае 1990 г. против него были выдвинуты и другие обвинения, в связи с которыми также было назначено содержание в предварительном заключении. Он безуспешно ходатайствовал об освобождении под залог в июле 1989 г., июне 1990 г., сентябре 1990 г., и в марте 1991 г. В сентябре 1990 г. K. не ходатайствовал о разрешении на личную явку в суд из тюрьмы, однако в его ходатайстве от декабря 1990 г. такая просьба содержалась. Тем не менее его просьба была отклонена по мотивам отсутствия необходимости в его личном участии в судебном заседании ввиду обширности поданных им ходатайств и отсутствия у следствия новых материалов, а также потому, что ходатайство подавалось с нарушением сроков. В ходатайстве, поданном в январе 1991 г., K. указывал, что, поскольку его содержание под стражей основывается на нескольких следовавших друг за другом судебных постановлениях, и каждое из них заново определяет дату, с которой отсчитывается срок его заключения, он содержится в заключении без суда уже двадцать пять месяцев, тогда как конституция устанавливает максимальный срок предварительного заключения в двенадцать месяцев. Чтобы изложить свои доводы, он требовал допустить его к участию в судебном заседании вместе с его адвокатом. Однако его ходатайство было отклонено на том основании, что такое участие возможно только при рассмотрении дела по существу или в том случае, если это специально оговорено в законе. Суд заслушал прокурора. Сам K. смог обратиться к суду только при рассмотрении его ходатайства в марте 1991 г. В конечном итоге он был освобожден в ноябре 1991 г. после признания его виновным в нескольких мошенничествах. По апелляции его приговор был снижен до срока, который оказался на пять месяцев короче, чем срок его предварительного заключения. Нормы уголовно-процессуального кодекса, относящиеся к продлению срока предварительного заключения, не содержит прямого указания на возможность для обвиняемого лично присутствовать в суде, но другая норма того же кодекса разрешает это. Комиссия сочла приемлемой только последнюю из жалоб K., поскольку она касалась слушаний после сентября 1990 г., но установила нарушение ст. 5(4) в отношении ходатайства об освобождении, поданного в январе 1991 г.

Суд постановил, что: 1) хотя в решении о приемлемости не исследовалось ходатайство от сентября 1990 г., Суд полномочен рассматривать любой вопрос факта, который может возникнуть в связи с рассмотрением того или иного дела, и решение Суда может не совпасть с выводами Комиссии; 2) У Суда не было необходимости рассматривать этот аспект дела по собственной инициативе, поскольку в жалобе, направленной в Комиссию, K. не выделяет каких-то отдельных слушаний, а ходатайство, поданное в сентябре 1990 г., не содержало просьбы о личной явке в суд; 3) поскольку ходатайство от декабря 1990 г. было подано с нарушением установленных сроков, K. не мог жаловаться на нарушение принципа равенства сторон в связи с соответствующими слушаниями; 4) не было дано убедительного объяснения, почему не было применено положение уголовно-процессуального кодекса, разрешающее явку заключенного в суд; 5) принимая во внимание а) постоянные ходатайства прокурора о продлении срока содержания K. под стражей, b) длительность нахождения его под стражей и с) выдвигаемые K. доводы, что его заключение нарушает конституционные нормы и ЕКПЧ, – принцип равенства сторон в процессе требовал, чтобы K. была дана возможность появиться в суде одновременно с прокурором и ответить на его доводы; 6) поскольку примененные к данному случаю нормы не разрешали этого, имело место нарушение ст. 5(4); 7) когда при рассмотрении ходатайства от марта 1991 г. K. и его адвокату было позволено явиться в суд, ст. 5(4) не была нарушена; 8) не было установлено причинной связи между нарушениями прав K. и потерями K. в заработной плате в течение срока его заключения; 9) установление факта нарушения прав K. само по себе составляет достаточную компенсацию причиненного ему нематериального ущерба; 10) K. должно быть выплачено 1,4 млн греческих драхм в качестве возмещения его затрат и издержек.

Комментарий: Само возникновение спора по данному делу выглядит удивительным, поскольку во внутреннем праве имеется норма, позволяющая обвиняемому присутствовать на слушаниях по его ходатайству об освобождении. Необходимость в таком присутствии (непосредственно или через своего юридического представителя) была признана Судом в решении по делу Sanchez-Reisse v Switzerland (Ser A No 107) как фундаментальная норма права, поскольку она обеспечивает равное положение заключенного как стороны в юридическом процессе. Необходимость в равенстве сторон возникла потому, что прокурор в данном деле не выступал как беспристрастная сторона, но настаивал на продлении срока предварительного заключения (то, что этот факт не получил оценки в решении Суда, удивляет, учитывая решения Суда по делу Borgers v Belgium (Interights Bulletin, 1992, № 7, р. 7). Здесь как и во всех решениях, связанных с принципом равенства сторон, Суд, прежде всего, был озабочен тем, чтобы убедиться, могло ли неучастие K. в судебном заседании причинить ущерб его интересам (см. дело Bendenoun v France, Interights Bulletin, 1995, № 9, р. 122). Поэтому важно, что Суд был готов разбираться во всей истории ходатайств K., а не ограничиться только теми тремя, которые составляли предмет жалобы. Тем не менее, в решении по этому делу основным фактором стала длительность заключения и наличие доводов, относящихся к ЕКПЧ и к конституции. Следовательно, на право личного присутствия на суде можно не только ссылаться в тех делах, в которых непосредственно возникает вопрос о равенстве сторон, но и использовать его как средство защиты против злоупотреблений.

Содержание

Арест по обоснованному подозрению в совершении правонарушения – ст. 5(1)(с) ЕКПЧ

Дело Мюррей против Соединенного Королевства

MURRAY v UNITED KINGDOM, Решение ЕСПЧ от 28 октября 1994 г. Ser A No 300

М. проживала в доме вместе с мужем и четырьмя детьми. Спустя несколько недель после того, как два брата М. были осуждены за правонарушения, связанные с закупкой оружия для террористической организации, военнослужащая D. была во время инструктажа проинформирована, что М. подозревается в участии в сборе средств на закупку оружия для террористов. D. было приказано отправиться домой к М. и арестовать ее на основании полномочий, данных вооруженным силам по отношению к лицам, подозреваемым в совершении преступлений (ст. 14 Закона от 1978 г.), и доставить ее в Армейский фильтрационный центр. D. и пятеро военнослужащих-мужчин прибыли в дом М. в 7 часов утра, предложили ей одеться и, разбудив других жильцов дома, попросили всех собраться в одной из комнат. В протокол были внесены сведения о помещении и персональные данные М. и членов ее семьи. М. было сказано, что с 7.30 утра она находится под арестом на основании ст. 14. В фильтрационном центре М. отказалась отвечать на какие бы то ни было вопросы, в том числе и на вопросы о ее братьях и контактах с ними. Она также отказалась фотографироваться, и фотография была сделана без ее ведома и согласия. Фотография и персональные данные М. и членов ее семьи, а также сведения о ее доме были внесены в ее досье, равно как и содержание заданных ей вопросов, однако графа “подозреваемое правонарушение” осталась незаполненной. В 9.45 М. была освобождена без предъявления обвинений. Восемнадцать месяцев спустя в связи с этими событиями она подала гражданский иск, утверждая, что целью ее ареста был сбор информации, и, следовательно, он не был основан на добросовестном подозрении в совершении правонарушения, а у ответчика не было добросовестного намерения допросить ее по поводу этого правонарушения. На процессе D. показала, что подозрения о причастности М. к сбору средств для закупки оружия возникли у нее после инструктажа и чтения досье. То, что попыток допросить М. о сборе средств не было, объяснялось отказом М. отвечать на вопросы. Судья отклонил довод, что D. и еще один военнослужащий сказали М., что ни в каком правонарушении ее не подозревают и целью ареста является сбор информации. Он счел также, что существовало добросовестное подозрение относительно участия М. в совершении правонарушения, и отклонил довод, что фотографирование истицы без ее согласия может быть предметом иска. Отказ в иске был дважды поддержан апелляционным судом, и хотя при повторном слушании дела апелляционный суд принял решение, что арест М. начался в 7 часов утра, но тот факт, что формально ей было объявлено об аресте в 7.30, не влияет на оценку законности ареста. М. жаловалась на арест и содержание под стражей, на фотографирование и хранение ее фотографии и данных личного характера. Остальные заявители жаловались на то, что от них потребовали собраться в одной комнате их дома, на запись и хранение их личных данных. Все жаловались на вторжение в жилище и обыск, а также на отсутствие эффективных средств правовой защиты. Комиссия сочла приемлемыми все жалобы М. и других заявителей, относящиеся к нарушению неприкосновенности жилища и обыску, и установила нарушение ст. 5(1), 5(2) и 5(5) в отношении М. (с соотношением голосов 11-3, 10-4 и 11-3, соответственно), но не установила нарушения ст. 8 ЕКПЧ. Комиссия сочла также излишним рассматривать жалобу М. на отсутствие средств правовой защиты в связи с арестом, содержанием под стражей, а также отсутствием информации о причинах арестах; она не установила нарушения ст. 13 в связи с нарушением неприкосновенности жилища и обыска и (10-4) фотографированием, сбором персональных данных, а также сохранением фотографии и персональных данных.

Суд постановил, что: 1) поскольку целью допроса во время задержания, согласно ст. 5(1)(с), является проведение расследования с тем, чтобы подтвердить или опровергнуть конкретное подозрение, обосновывающее арест, – к фактам, вызвавшим подозрение, не следует применять требований того же уровня, которые применяется к фактам, обосновывающим осуждение или предъявление обвинения; 2) продолжительность срока лишения свободы может зависеть от тяжести подозрения; 3) поскольку использование конфиденциальной информации абсолютно необходимо для борьбы с терроризмом, следует допустить существование надежной, но конфиденциальной информации, обосновывавшей подозрение в отношении М.; 4) свидетельские показания, полученные в ходе слушаний по гражданскому иску, поданному М., говорят о добросовестности подозрений и существенны для установления обоснованности этих подозрений, и содержание вопросов, заданных ей лицом, осуществлявшим допрос, также подтверждает вывод о наличие подозрений в совершении ею конкретного правонарушения; 5) с учетом [менее высоких] требований к уровню фактического обоснования на стадии выдвижения подозрений в совершении правонарушения, особой сложности расследования дел, связанных с терроризмом, и изложенных выше доводов, в данном деле действительно существовали факты (или информация о фактах), составляющие правдоподобную и объективную основу для подозрений по отношению к М., хотя критерий для ареста был сформулирован в основном в субъективных терминах; 6) то обстоятельство, что М. не было предъявлено обвинения и она была не доставлена к судье, а освобождена после допроса, несущественно, поскольку цель ареста следует рассматривать отдельно от ее достижения; 7) обычная для армии практика передачи полиции тех лиц, в отношении которых первоначальные подозрения подтверждались в ходе допросов, не порождает сомнений в цели ареста, поскольку механизм доставки лица компетентному судебному органу не играет решающей роли; 8) следовательно, целью ареста и задержания М. следует считать установление фактов, касающихся правонарушения, в котором она подозревалась, и (14-4) нарушения статьи 5(1) не было; 9) указание только лишь на правовое основание ареста само по себе не является достаточным для целей ст. 5(2), однако в ходе допроса М. должно было быть очевидным, что ее допрашивают о ее возможной причастности к сбору средств для приобретения оружия, и, следовательно, причины ареста были в достаточной степени доведены до сведения М.; 10) промежуток времени между арестом и допросом М. не может считаться выходящим за рамки ограничений времени, установленных понятием незамедлительности в ст. 5(2) и (13-5) и, таким образом, по отношению к М. эта статья не была нарушена; 11) (13-5) в виду принятия решений (8) и (10) не возникает вопроса и о нарушении ст. 5(5); 12) нарушение неприкосновенности жилища, обыск, временное ограничение свободы других заявителей, фотографирование М. и сбор ее персональных данных о ней и данных о членах ее семьи были вмешательством в осуществление права на уважение личной и семейной жизни; 13) в принципе, существовала необходимость как в полномочиях, предоставленных статьей 14 Закона 1978 г., так – в данном конкретном случае – и во вторжении в жилище М. и в его обыске с целью ареста; 14) принимая во внимание условия крайней напряженности, требование к обитателям дома собраться в одной комнате не было несоразмерно преследуемой цели; 15) нельзя считать, что власти вышли за законные рамки расследования преступлений терроризма, заведя и сохранив досье о личности арестованного лица и иных лиц, присутствовавших на месте и во время ареста; 16) поскольку все полученные и сохраненные сведения имели отношение к достижению данной цели, и аналогичные выводы можно сделать и по отношению к факту фотографирования и сохранения фотографии М., – нельзя считать предпринятые действия несоразмерными цели предотвращения правонарушения; 17) (15-3) таким образом, ст. 8 не была нарушена; 18) поскольку М. не обратилась с жалобой на нарушение ст. 5(4), которая в отношении права на судебную защиту является lex specialis по отношению ст. 13, у Суда нет оснований решать вопрос, были ли выполнены менее строгие требования ст.13 в том, что касается ареста М., содержания ее под стражей и отсутствия у нее информации о причинах ареста; 19) поскольку возбуждение гражданского иска во “внутригосударственном судебном органе” дает возможность рассматривать основанные на ЕКПЧ жалобы по существу и в надлежащих случаях удовлетворять их, – для целей ст. 13 существовало эффективное средство правовой защиты от вторжения в жилище и от обысков, а незначительность перспектив успеха в свете конкретных обстоятельств данного дела не меняет этого обстоятельства; и 20) что касается фотографирования, сохранения фотографии и данных о личности, то жалоба М. не может быть удовлетворена, если направлена против содержания законодательства [Северной Ирландии], если же предмет жалобы – применение закона в ее деле, то она могла бы предъявить иск в судебные органы своей страны, и Суд не усматривает в этой связи нарушения ст. 13 ЕКПЧ.

Комментарий: Суд еще раз подтвердил, что, толкуя и применяя ЕКПЧ, он принимает во внимание особенности дел, связанных с терроризмом, учитывает угрозу, которую терроризм создает для демократического общества, и сложности борьбы с ним. Поступая таким образом, Суд должен понимать и то, что попытки лечить общество от терроризма могут быть столь же губительны для демократии и принципа верховенства закона, как и сам недуг; особенную озабоченность в этой связи высказал судья Ямбрек (Jambrek). В вопросе обоснованности подозрения Суд стремился следовать линии, выработанной в решении по делу Fox, Campbell and Hartley v United Kingdom (решение от 30 августа 1990 г. Серия А, т. 182) (Interights Bulletin 1991, № 6, р. 34), но в данном деле в ситуации, когда основания для ареста представляются явно недостаточными, ссылаются на конфиденциальную информацию, которая не может быть раскрыта. В такой ситуации сложно, пожалуй, говорить об обоснованности, и хотя Суд и пытается не давать карт-бланш на арест “подозреваемых” в терроризме, в его решении трудно найти указания, как же осуществлять контроль за таким арестами. Суд с большим доверием отнесся к проверке, осуществленной в ходе рассмотрения гражданского иска, возбужденного М., но это решение больше говорит о добросовестности подозрения, чем о объективных основаниях для него. Родственные связи с осужденными террористами не свидетельствуют о том, что М. реально совершила нечто такое, что могло бы вызвать подозрения – на это указывают [в особом мнении] судьи Лоизу (Loizou), Моренилла (Morenilla), Макарчик (Makarczyk) и Ямбрек (Jambrek). Сомнения в данном случае неосознанно толкуются в пользу сил безопасности, что, вероятно, неизбежно, но это размывает принцип обоснованного подозрения, превращая его в требование подозрения добросовестного, и позволяет [Соединенному Королевству] даже не прибегать к оговорке в соответствии со ст. 15. Однако судья Ямбрек считает, что надежность и существенность информации, собранной силами безопасности, не может считаться само собой разумеющейся. Суд справедливо указывает, что отсутствие обвинений не означает, что арест был необоснованным, но показания относительно его целей противоречат друг другу. Однако после того, как внутригосударственный суд высказался в пользу добросовестности [подозрения], бремя доказывания того, что это подозрение безосновательно, падает на М., превращаясь при этом, по-видимому, в непосильную задачу. Отдельное дело иногда может высветить проблему, но подозрения в злоупотреблении полномочиями на осуществление ареста в целях прежде всего – если не исключительно – сбора разведывательной информации, могут быть подтверждены только на основании анализа обширного материала об арестах за значительный период времени; помочь здесь может участие независимых наблюдателей. Хотя сначала М. не объяснили в достаточной мере причин ее ареста, мнение Суда о том, что требование незамедлительности выполнено, не является неожиданным, поскольку М. была допрошена и освобождена в течение двух с половиной часов. Тем не менее, с трудом верится в высказанное первоначально в Палате лордов предположение о том, что причина, по которой М. сначала не сказали о том, что она арестована, состояла в опасении поднять тревогу (а не в желании военных занять помещение), особенно учитывая, что в дом пришли представители армии. Кроме того, доводы, которыми обосновывается то, что причины ареста стали очевидны М. во время допроса, основываются на предположении, что она заведомо была вовлечена в террористическую деятельность, в противном случае эти доводы не убедительны. На это указывают в особом мнении судьи Лоизу, Моренилла, Макарчики Ямбрек. Психологическое воздействие ареста М. на ее семью было неизбежным следствием ее законного ареста, а считать эту меру несоразмерной трудно из-за непродолжительности содержания ее под стражей. Хотя при оценке собираемых сведений важна их связь с существом дела, продолжительность их хранения также играет роль в оценке соразмерности предпринятых действий, хотя в данном случае длительность, вероятно, несущественна, так как проблема терроризма остается актуальной и сейчас. Точка зрения Суда о том, что в делах о лишении свободы ссылки на ст. 13 неприемлемы, если нет ссылок на ст. 5(4), поскольку требования первой из норм являются менее строгими, представляется излишне формалистичной: в любом случае должна существовать возможность использовать более широкую норму права, если она согласуется с более специфической. Суд присоединился к подкрепленной прецедентами точке зрения, что средство правовой защиты может считаться эффективным даже тогда, когда шансы [конкретного заявителя] выиграть дело ничтожны (Vilvarajah v United Kingdom, (Interights Bulletin. 1992, № 7, р. 11), но он не знает, как справиться с ситуацией, когда, по-видимому, вообще отсутствует какое-либо средство правовой защиты, а ситуация подпадает под действие ст. 13, как это имеет место в ситуации с фотографированием. Это связано с установившейся точкой зрения, что ст. 13 не предполагает возможности оспаривать внутригосударственное законодательство по основанию его несоответствия ЕКПЧ (Leander v Sweden, Ser A No 116). В данном случае масштабы нарушения Конвенции незначительны, но то же самое может произойти и в случае, когда фотографирование совершенно недопустимо. И в этом случае иск, основанный на несоответствии местного законодательства ЕКПЧ, будет безуспешным.

Содержание

Задержка с освобождением обвиняемого незаконна – ст. 5(1) ЕКПЧ

Дело Куинн против Франции

QUINN v FRANCE, Решение ЕСПЧ от 22 марта 1995 г.

Q. был арестован и обвинен в мошенничестве 1 августа 1988 г. Он был заключен под стражу и в период с ноября 1988 по июль 1989 г. срок его предварительного заключения продлевался трижды, каждый раз на несколько месяцев. Последнее решение было отменено в 9 час. утра 1 августа 1989 г., поскольку Q. возместил нанесенный ущерб и имелись достаточные гарантии его явки в суд. Было отдано распоряжение о его немедленном освобождении, но исполнение этого распоряжения было поставлено в зависимость от того, а) не имелось ли других оснований для задержания Q., б) была ли уведомлена прокуратура об исполнении решения о его освобождении, в) были ли выполнены соответствующие формальности. В 5.30 вечера Q. был арестован с целью его выдачи Швейцарии, которая добивалась его экстрадиции в связи с другими обвинениями в мошенничестве, и после допроса задержан в 8.00 вечера. Он трижды, с августа 1989 по декабрь 1990 г., безуспешно пытался опротестовать свое задержание и его продолжительность. В марте 1990 г. суд принял решение о его экстрадиции, и в июле апелляционный суд оставил это решение в силе. В январе 1991 г. премьер-министр дал согласие на его экстрадицию в Швейцарию, и соответствующее постановление было вручено Q. в следующем месяце. В июле он был осужден по обвинению в мошенничестве, которое было причиной его ареста. Он был приговорен к тюремному заключению, и с зачетом времени его пребывания в предварительном заключении до августа 1989 г. срок его заключения по приговору истек в сентябре 1992 г., после чего он был выдан Швейцарии. Q. жаловался на незаконность своего содержания под стражей и длительность этого заключения, учитывая, что помещение его под стражу в связи с процессом экстрадиции в Швейцарию использовалось в качестве средства, обеспечивающего его явку для суда во Франции. Комиссия установила нарушение ст. 5(1) в отношении его содержания под стражей с 9 часов утра до 8 часов вечера 4 августа 1989 г. и (13-4) в отношении содержания под стражей с целью выдачи, но не установила нарушения ст. 5(3).

Суд постановил, что: 1) небольшая задержка с исполнением решения об освобождении была бы понятна, но Q. находился в заключении в течение одиннадцати часов, несмотря на решение о его немедленном освобождении; 2) поскольку его заключение под стражу не предусмотрено подпунктом (с) и вообще каким-либо подпунктом ст. 5(1), данная статья была нарушена; 3) ничто в деле Q. не указывает, что его арест в связи с экстрадицией преследовал какие-либо другие цели, чем те, которые были заявлены, и что само по себе совпадение во времени процессуальных действий не должно приводить к заключению, что имело место злоупотребление процедурой экстрадиции; 4) срок пребывания Q. под стражей в связи с процедурой экстрадиции и проволочки в рассмотрении дела, на которые собственные действия Q. существенно не повлияли, был чрезмерно длительным; 5) и, следовательно, в этом отношении допущено нарушение ст. 5(1); 6) поскольку ст. 5(3) не применима к аресту с целью экстрадиции, для оценки разумности срока содержания под стражей значение имеет период с августа 1988 по август 1989 г.; 7) принимая во внимание особенности дела и незамедлительные действия властей, этот период не был чрезмерно длительным, и ст. 5(3) не была, таким образом, нарушена; 8) поскольку Суд уже установил отсутствие признаков злоупотреблений, нет необходимости рассматривать приведенные факты с точки зрения ст. 18; и 19) Q. должна быть выплачена сумма в 10 тыс. французских франков в возмещение нематериального ущерба от содержания его под стражей после 4 августа 1989 г. и сумма в 50 тыс. французских франков в качестве возмещения ущерба, понесенного в результате длительного заключения в связи с процедурой выдачи, а также 150 тыс. французских франков в возмещение его затрат и судебных издержек.

Комментарий: Суд подтвердил всеобъемлющий характер ст. 5(1) и необходимость строгого выполнения ее положений. Соответственно, законных оснований для невыполнения приказа о немедленном освобождении Q. не оказалось. Решение не исключает возможности какой-нибудь задержки с выполнением судебного решения, но в данном случае в течение одиннадцати часов не предпринималось никаких усилий выполнить его. Решения, от которых зависит возможность пользоваться правом на свободу, должны исполняться безотлагательно. Хотя ст. 5(1)(f) предусматривает возможность ареста с целью последующей экстрадиции, Суд ожидает, что необходимые для этого действия будут выполняться с должным тщанием. В данном случае между действиями, которые следовало предпринять, допускались значительные промежутки времени, хотя сам Q. не предпринимал ничего такого, что могло бы задержать выполнение этих действий. Поскольку ст. 5(3) применяется только в случае содержания под стражей с целями, предусмотренными в ст. 5(1)(с), – период пребывания под стражей, связанного с процедурой экстрадиции, не следует учитывать при оценке приемлемости срока предварительного заключения. Промежуток длиной в год, который Суд счел разумным, хорошо согласуется с предшествующими решениями Суда по вопросу о приемлемых сроках предварительного заключения (см. выше дело W v Switzerland). Срок содержания под стражей в связи с процедурой выдачи не может быть просто вычтен из приговора, вынесенного французским судом, и нет свидетельств того, что он каким-либо образом повлиял на длительность срока, который Q. предстояло отбыть в Швейцарии (если он вообще был приговорен к заключению), хотя выяснение этого вопроса могло оказаться существенным, если бы встал вопрос об определении размеров компенсации.

Содержание

Длительность предварительного заключения чрезмерна – ст. 5(3) ЕКПЧ

Дело Мансур против Турции

MANSUR v TURKEY, Решение ЕСПЧ от 8 июня 1995 г. Ser A No 321

В 1981 г. М. был осужден за торговлю наркотиками и заключен в тюрьму в Греции. Три года спустя в Турции против него были возбуждены два других уголовных дела, относящихся к тем же фактам, причем процессы велись одновременно в двух различных судах. Первый суд, в котором слушалось первое дело М., запросил в мае 1984 г. у греческих властей документы из досье на М. и на предполагаемого соучастника преступления, а также данные лабораторных исследований. В октябре 1982 г. был получен ответ, что они дважды были переданы еще 1982 г. В ноябре 1985 г. было затребовано экспертное заключение о веществе, конфискованном в Греции, а полученный отчет был приобщен к делу в феврале следующего года. В 1986 г. суд дважды обращался в министерство юстиции по поводу мер, принятых для получения запрошенных документов, и в мае 1987 г. поступила определенная информация о типе наркотика, конфискованного у М, в отличие от его предполагаемого сообщника. В апреле 1988 г. Суд запросил перевод одностраничного экспертного заключения, подготовленного властями Греции в октября 1987 г. Этот запрос был направлен повторно в июле и в ноябре следующего года, а в июне 1989 г. М. сам подготовил его перевод. Суд, отметив, что заключение экспертов сводилось лишь к тому, что М. не был наркоманом, снова послал запрос о наркотике, конфискованном в Греции. Заключение было передано в июле 1990 г., но суд не смог получить его перевода. М. был приговорен к тридцати годам заключения в феврале 1991 г., но вследствие изменений в уголовном кодексе приговор был сокращен до десяти лет. Другой суд в ноябре 1984 г. запросил у властей Греции приговор по делу М. и отчет о лабораторном исследовании вещества, конфискованного у него, и получил первый из запрошенных материалов в июне следующего года. Перевод этого материала был выполнен в октябре 1985 г. В том же месяце суд повторно обратился с запросом о результатах лабораторных исследований и получил отчет год спустя. Ожидая перевод документа, суд узнал, что эти вопросы по отношению к М. уже рассматривались первым судом, и в мае 1987 г отказался от своей юрисдикции по данному делу в пользу первого суда. М. был заключен под стражу в ноябре 1984 г. на основании характера инкриминируемого ему преступления, но второй суд на следующий месяц постановил оставить его под стражей ввиду как характера инкриминируемого ему преступления, так и его досье. Этот второй суд с июня 1985 по апрель 1987 года двадцать пять раз отказывал ему в освобождении, либо не приводя при этом каких-либо причин, либо повторяя причины, приведенные выше. Тем временем первый суд в период с мая 1987 г. по октябрь 1990 г. отказывался освободить М. сорок четыре раза, либо не выдвигая при этом конкретных причин, либо ссылаясь на характер преступления и состояние доказательной базы. Заявленное М. в ноябре 1987 г. ходатайство в адрес первого суда безотлагательно завершить производство по его делу так и осталось без ответа. М. был освобожден в июле 1991 г. М. жаловался на длительность предварительного заключения и судебного процесса по его делу. Комиссия установила нарушение ст. 5(3) и 6(1) ЕКПЧ. Власти Турции возражали, утверждая, что заявление о признании ст. 46 в январе 1990 г. следует считать недействительным, если не будут признаются действительными содержащиеся в ней оговорки, касающиеся ограничений ratione loci. Они также утверждали, что события, имевшие место после даты признания Турцией юрисдикции Европейского суда по правам человека, не могут рассматриваться Судом в тех случаях, когда они являются простым продолжением событий, предшествовавших дате признания юрисдикции. Турция также указывала, что М. не ссылался на конституционные гарантии личной свободы в национальных судах и не заявлял иска о возмещении ущерба от содержания его под стражей. Далее власти Турции заявляли, что М. более не является жертвой, поскольку его приговор существенно сокращен.

Суд постановил, что: 1) хотя содержащееся в заявлении Турции ограничение было сочтено недействительным, само заявление содержит имеющее юридическую силу признание юрисдикции Суда; 2) хотя в соответствии со ст. 46 Суд не может рассматривать жалоб на события, предшествующие заявлению Турции о признании юрисдикции Суда, Суд вправе, рассматривая жалобы, связанные с нарушением ст. 5(3) и 6(1), учитывать ход рассмотрения дела на момент, когда юрисдикция Суда была признана, а действия или упущения властей после этой даты не только не должны противоречить положениям ЕКПЧ, но, несомненно, подлежат рассмотрению ее органами; 3) возражения, что заявитель не исчерпал внутренние средства правовой защиты, должны были быть заявлены на стадии решения вопроса о приемлемости жалобы, а в дальнейшем они отклоняются по процессуальным основаниям; 4) по тем же основаниям отклоняется довод о статусе М., поскольку он не был выдвинут на стадии решения о приемлемости жалобы в Комиссии; 4) хотя период содержания М. под стражей после принятия заявления в соответствии со ст. 46 продолжался год и 28 дней, общий срок предварительного заключения М. составил пять лет и три месяца, и он существенен для установления, были продления этого срока оправданными; 5) хотя опасность того, что обвиняемый попытается скрыться от правосудия, должна оцениваться с учетом различных факторов, которые либо подтверждают, либо опровергают наличие такой опасности, и эта оценка никак не может базироваться исключительно на суровости ожидаемого приговора, – решения первого суда, продлевавшие содержание М. под стражей, почти всегда использовали идентичные, если не сказать, стереотипные формулировки, а в трех случаях причины вообще не приводились; 6) хотя существование и стойкость серьезных доводов в пользу виновности М. существенны и, может быть, именно эти доводы имелись в виду, когда говорилось о “состоянии доказательной базы”, – эти доводы не оправдывают содержание М. под стражей и, следовательно, имело место нарушение ст. 5(3); 7) процесс над М. продолжался в течение года, трех месяцев и восьми дней после принятия Турцией соответствующего заявления, а до принятия этого заявления он продолжался более семи лет; 8) данное дело можно было бы квалифицировать как сложное, но поведение М. на всех стадиях процесса не вызывает никакой критики, и хотя судебные заседания постоянно откладывались в ожидании заключений лабораторных исследований, М. был приговорен, когда перевод этого заключения вообще отсутствовал; 9) таким образом, процесс был чрезмерно затянут, что является нарушением ст. 6(1); 10) М. не причитается никакой денежной компенсации, поскольку весь срок его предварительного заключения был зачтен в срок отбывания основного наказания, но ему должно быть выплачено 30 тыс. французских франков в виде компенсации нематериального ущерба и еще 30 тыс. французских франков в покрытие расходов и судебных издержек за вычетом сумм, уже полученных им в виде юридической помощи.

Комментарий: Юрисдикция Суда была подтверждена в соответствии с его решением, что условия, заявленные Турцией в заявлении в рамках ст. 46, не имеют силы и, следовательно, никак не влияют на правомочность данного решения. Была вновь подтверждена хорошо известная точка зрения, что нарушения, продолжающиеся после такого заявления, могут рассматриваться в Суде, даже если начало им положили события, не подпадающие под юрисдикцию Суда. Суд также следует установившейся практике отклонения возражений, которые не были первоначально представлены Комиссии. Суд придал некоторое значение формальным доводам, которыми оправдывалось продление содержания М. под стражей (ср. ниже дело Van der Tang), но не существовало никаких обстоятельств, которые требовали бы такого длительного предварительного заключения. Суд повторяет, что убедительности доказательств вины самой по себе еще не достаточно, чтобы оправдать содержание обвиняемого в предварительном заключении (см. выше дело Kemmache v France). Трата значительного времени на поиски доказательств, которые потом никогда не были использованы, неизбежно затягивала процесс, а в данном случае у правосудия нет даже того оправдания, что М. сам способствовал затягиванию разбирательства его дела.

Содержание

Длительность предварительного заключения признана разумной – ЕКПЧ ст. 5(3)

Дело Ван дер Танг против Испании

VAN DER TANG v SPAIN, Решение ЕСПЧ от 13 июля 1995 г. Ser A No 325

V. был арестован в мае 1989 г., когда в грузовике, который он вел, были обнаружены наркотики и огнестрельное оружие. Помещение его под стражу до суда основывалось на нормах уголовного кодекса, которые разрешают помещение обвиняемого в предварительное заключение по основаниям серьезности правонарушений, длительности грозящего срока заключения, уголовного прошлого, зафиксированного в полицейском досье обвиняемого, обстоятельств совершения преступления, а также возможности нарушения общественного порядка или частоты совершения подобных действий. Ходатайство V. о временном освобождении было четырежды отклонено в период с октября по декабрь 1989 г. Материалы по его делу были переданы в суд в апреле 1990 г., и еще четыре ходатайства об освобождении были отклонены между этой датой и сентябрем 1990 г., причем последний раз в суд в своем решение записал, что мотивы содержания под стражей не изменились. Суд отказался пересматривать это решение, хотя V. заявлял, что задержанный вместе с ним испанец был освобожден под залог в 200 000 песет. Дело V. было сочтено тесно связанным с материалами, относящимися к расследованию деятельности крупной сети наркоторговцев, и передано в ведение ведущего следствие судьи, ответственного за данное расследование в национальном масштабе. В январе 1991 г. против V. были выдвинуты дополнительные обвинения, хотя никаких новых фактов по делу не было установлено, и его ходатайство об освобождении было в июле 1991 г. отклонено в виду серьезности правонарушения, высокого риска уклонения V. от правосудия и из соображении охраны общественного порядка. Следующее ходатайство было отклонено в ноябре 1990 г. по основанию высокой вероятности приговора к тюремному заключению, в апреле 1991 г. была отклонена апелляция на это решение суда. В следующем месяце срок его заключения был продлен до двух лет на основании серьезности обвинений и приговора, который мог быть вынесен по его делу. Тем не менее, в июне 1992 г. суд согласился освободить его на условиях внесения залога в размере 8 млн. песет, указания адреса проживания, ежедневной явки в полицию и невыезда из Испании. Это говорило о том, что судебные власти опасаются, что он попытается уклониться от явки на суд. В июле 1992 г. суд согласился уменьшить вдвое сумму залога, и двадцать два дня спустя, когда сумма залога была внесен его женой, V. был освобожден. Требования явки были позднее смягчены, и в декабре 1992 г. V. выезжал в Нидерланды, позже жалуясь, что остался без средств к существованию. В июне 1993 г. судебная повестка о явке в суд для слушания его дела не могла быть ему вручена, и внесенный им залог был конфискован. Никто не требовал его экстрадиции, а заочно судить его было нельзя. Материалы других процессов, связанных с распространением наркотиков, не свидетельствовали, что роль V. выходила за рамки их перевозки. V. жаловался на продолжительность предварительного заключения и затягивание с рассмотрением его дела. Комиссия сочла первую часть жалобы приемлемой, и (17-4) установила нарушение ст. 5(3). Власти Испании выдвинули возражения, указывая, что V. не может подавать жалобы, потому что нарушил закон, уклонившись от явки в суд.

Суд постановил, что: 1) (8-1) поскольку предполагаемое нарушение ЕКПЧ имело место до момента, когда V. уклонился от явки в суд, его побег не препятствует ему защищать свои законные интересы и добиваться судебного решения по данному вопросу, таким образом предварительные возражения следует отклонить; 2) период, в течение которого V. находился под стражей, завершился в момент его реального освобождения, а не в момент, когда было принято решение удовлетворить его заявление об освобождении под залог при сокращении его размеров, и хотя сумма этого залога не была несоразмерно большой, ему понадобилось время для того, чтобы собрать эту сумму, и он внес ее без излишних задержек; 3) таким образом, период его содержания под стражей продолжался три года, один месяц и двадцать семь дней; 4) V. был вполне осведомлен о причинах своего содержания под стражей, и хотя было бы желательно более детальное обоснование этого задержания, его отсутствие не составляет нарушения ст. 5(3) в ситуации, когда установленные по делу факты не претерпели никаких изменений; 5) преступления, в которых обвинялся V., были тяжкими, и существовал существенный риск, что V. попытается уклониться от правосудия; 6) увеличение срока его предварительного заключения на год и восемь месяцев было вызвано передачей дела V. расследующему делу судье, юрисдикция которого распространялась на всю страну, а эта передача, в свою очередь, явилась результатом того, что его дело стало составной частью сложного расследования; 7) точка зрения, что объединение нескольких дел в одно могла способствовать более эффективному отправлению правосудия, не лишена оснований, и, принимая во внимание присущие подобному делу трудности, нельзя считать, что при рассмотрении дела V. в контексте более широкого расследования было проявлено какое-то небрежение, и, 8) следовательно, ст. 5(3) не была нарушена.

Комментарий: Суд совершенно справедливо отверг попытки ограничить право V. на подачу жалобы под тем предлогом, что он не явился на суд. Это, может быть, и не полный отказ от идеи, что жалоба может исходить только от человека “с чистой совестью”, поскольку его дело касается только обращения с ним в период, когда он находился под юрисдикцией Испании. Тем не менее, еще ранее было принято, что сама по себе неявка обвиняемого на суд не является оправданием для нарушения права на справедливое судебное разбирательство в отношении дела отсутствующего человека (см. Lala v The Netherlands, Interights Bulletin 1995, № 9, р. 126). Судья Моренила (Morenilla), однако, склонен считать неприемлемой любую жалобу, исходящую от человека, который проявляет неуважение к суду демократического государства. Точка зрения Суда, что время, которое требуется для того, чтобы собрать наличные средства или получить гарантии, не должно вычитаться из общего срока предварительного заключения, если только нет признаков специального затягивания этого процесса, – важное признание того факта, что заключенный не всегда может покинуть тюрьму в момент, когда принято решение о его освобождении под залог. Суд справедливо озабочен невнятностью объяснений, полученных V. по поводу причин, по которым он остается под стражей, но, не принимая чисто формальных обоснований (см. выше дело Mansur v Turkey), он придает большее значение конкретным обстоятельствам, оправдывающим содержание V. под стражей, и информированию самого V. об этих причинах. Остается только надеяться, что в будущем при рассмотрении дел Суд будет требовать, чтобы такие внятные разъяснения давались хотя бы один раз, а не просто исходить из предположения, что обвиняемые знают, что их содержание под стражей санкционировано. Реальность угрозы уклонения V. от правосудия была подтверждена дальнейшим развитием событий, и проблематичным остается лишь затягивание разбирательства дела (и содержания V. под стражей) из-за объединения нескольких дел. Обстоятельства показывают, что такое объединение было оправдано, поскольку более масштабное расследование проводилось без неоправданных задержек, и, таким образом, продление предварительного заключения было в данном случае приемлемым.

Содержание

Продолжительность содержания под стражей до суда необоснованна – ст. 5(3) ЕКПЧ

Дело Ягджи и Сарген против Турции

YAGCI and SARGIN v TURKEY, Ser A No 319, решение ЕСПЧ от 8 июня 1995 г.

Y. и S., генеральные секретари двух политических партий, объявили в Брюсселе о намерении возвратиться в Турцию, чтобы основать объединенную коммунистическую партию и развивать ее организационную и политическую деятельность, не выходя за рамки закона. Сразу же по возвращении в ноябре 1987 г. их арестовали, и было издано распоряжение об их содержании под стражей до суда по различным обвинениям, связанным с подстрекательством к мятежу. В июне 1988 г. они предстали перед национальным судом безопасности, причем в материалах дела насчитывалось сорок различных досье. Многие слушания проходили с месячными перерывами и были посвящены оглашению материалов дела. Интересы Y. и S. представляли четыреста адвокатов, которые знакомились с материалами дела до или в ходе разбирательств. Многочисленные ходатайства об их освобождении, поданные до января 1990 г., отклонялись из-за характера совершенных правонарушений, на основании документов дела, по причине очень непродолжительного периода содержания под стражей и того обстоятельства, что в материалах дела никаких изменений не происходило. За время с января 1990 г. по январь 1992 г. национальный суд безопасности провел двадцать слушаний, из них шестнадцать посвящались оглашению материалов и всего одно длилось более половины дня. Суд еще трижды отказывал им в освобождении по тем же мотивам, что и прежде, но в мае 1990 г. оно было временно предоставлено на условии, что они не покинут страну. Принятый в апреле 1991 г. закон против терроризма отменил ряд положений, на которых основывались предъявленные Y. и S. обвинения. После этого суд прекратил оглашение материалов, связанных с этими положениями, но по соответствующим обвинениям они не были оправданы до октября 1991 г. Затем суд передал остальные обвинения шестой выездной судебной сессии, которая в январе 1992 г. передала их второй выездной сессии. Этот суд в июле 1992 г. оправдал Y. и S., и к концу месяца было вынесено окончательное решение. Y. и S. жаловались на продолжительность как содержания под стражей до суда, так и самого разбирательства дела. Комиссия установила нарушение ст. 5(3) и 6(1). Власти Турции заявили, что доводы Комиссии можно было бы принять лишь в том случае, если бы обязательная юрисдикция суда признавалась [Турцией] во всей ее полноте. Турецкие власти выдвинули также возражения против допустимости жалобы, так как a) на основании сделанного Турцией заявления в соответствии со ст. 46 Суд не вправе рассматривать факты, имевшие место после даты передачи данного заявления, если они представляют собой простое продолжение событий, имевших место до этой даты, b) Y. и S. не ходатайствовали на основании уголовно-процессуального кодекса о прекращении действия распоряжения об их содержании под стражей, c) они не прибегли к конституционной гарантии, предоставляющей задержанным лицам право на разбирательство их дела в разумный срок, d) они не прибегли к закону, предусматривающему возможность возбуждения иска о возмещении ущерба и e) их освобождение означает, что они больше не являются потерпевшими.

Суд постановил, что: 1) как он уже постановил ранее, соответствующее заявление Турции содержит имеющее юридическую силу признание юрисдикции Суда, хотя содержащееся в этом заявлении ограничение ratione loci было сочтено недействительным; 2) в соответствии со ст. 46 Суд не вправе рассматривать жалобы на события, имевшие место до января 1990 г., однако при рассмотрении жалоб, связанных с нарушением ст. 5(3) и 6(1), Суду следует учитывать состояние разбирательств на момент сдачи заявления на хранение, так как факты, дополняющие описание ситуации, уже существовавшей к критической дате, подпадают под его юрисдикцию; 3) с учетом a) судебной практики, не признающей применимость указанной нормы уголовно-процессуального кодекса к распоряжениям о продлении содержания под стражей, b) троекратной ссылки на конституционное положение, сформулированное по образцу ст. 5, c) того обстоятельства, что иск о возмещении ущерба должен возбуждаться лицами, жалующимися после оправдания их судом на факт помещения под стражу, а то время как Y. и S. жаловались на продолжительность содержания под стражей до суда, d) того обстоятельства, что право на разбирательство дела в разумный срок не совпадает с правом на возмещение ущерба, – возражение в связи с неисчерпанием заявителями внутренних средств правовой защиты необоснованно; 4) возражение, что Y. и S. больше не являются потерпевшими, отводится процессуально, поскольку оно не было выдвинуто перед Европейской комиссией по правам человека; 5) хотя продолжительность содержания заявителей под стражей после января 1990 г. составила три месяца и двенадцать суток, тот факт, что они уже находились в заключении в течение двух лет и двух месяцев, имеет отношение к оценке обоснованности этого срока; 6) (8-1) с учетом a) отсутствия объяснения опасениям, что Y. и S. могут скрыться, b) того обстоятельства, что наличие и сохранение признаков виновности сами по себе не оправдывают их длительного содержания под стражей, c) что дата их ареста роли не играет, так как приведенные основания для отказа в освобождении указывают, что никакой срок содержания под стражей не был оправдан сам по себе, – продолжавшееся после января 1990 г. содержание под стражей составляло нарушение ст. 5(3); 7) следовательно, нет необходимости рассматривать, каким образом судебные власти вели дело; 8) дело против Y. и S. завершилось не тогда, когда они были оправданы по некоторым обвинениям в октябре 1991 г., а после вынесения окончательного решения в июле 1992 г., оправдывавшего их по остальным обвинениям; 9) хотя учитываемый период времени, прошедший после сдачи заявления на хранение, составил два года, пять месяцев и двадцать четыре дня, необходимо принять во внимание, что к этому времени разбирательство длилось уже более двух лет; 10) после января 1990 г. судебный процесс состоял главным образом в оглашении документов и, даже если учесть большое их число, этот процесс нельзя признать сложным; 11) в поведении Y. и S. и их защитников во время слушаний, по-видимому, не выявлялось никаких попыток затянуть дело или воспрепятствовать его разбирательству и не было никакого повода обвинять их в полном использовании при защите всех возможностей, которые предоставляло им внутреннее законодательство [и тем самым в затягивании слушаний]; 12) если даже большое число участвовавших в слушаниях защитников и их отношение к мерам безопасности в определенной степени и замедляло разбирательства, это обстоятельство само по себе не может объяснить продолжительности рассматриваемого промежутка времени; 13) из двадцати слушаний, проведенных за рассматриваемый промежуток времени через регулярные интервалы, только одно длилось дольше половины дня, а после вступления в силу закона против терроризма суд, прежде чем оправдать Y. и S. по обвинениям на основе положений, отмененных этим законом, прождал еще около шести месяцев; 14) (8–1) таким образом, продолжительность разбирательств составляет нарушение ст. 6(1); 15) (8–1) поскольку сами решения о нарушениях не могут возместить понесенный нематериальный ущерб, в пользу Y. и S. следует присудить выплату 30 000 французских франков каждому; 16) из материалов дела не ясно, понесен ли какой-либо материальный ущерб; 17) в их пользу следует, по справедливости, присудить выплату 30 000 французских франков в возмещение расходов и судебных издержек; 18) Суд не уполномочен согласиться с требованием Y. и S. об обращении к Турции с просьбой о соблюдении обязательств, принятых при ратификации ЕКПЧ.

Комментарий. Как и в деле Loizidou v Turkey, Суд столкнулся с рядом возражений против рассмотрения жалобы, в отношении которых сложилась твердо устоявшаяся судебная практика. В отношении заявления Турции в соответствии со ст. 25 и 46 Суд неуклонно придерживался подхода, принятого в деле Loizidou, в соответствии с которым данное заявление рассматривается как вступившее в силу, несмотря на то, что ограничения [которыми Турция сопроводила заявление о признании юрисдикции Суда] силы не имеют (по этому пункту судья Гёлкюклю (Golcuklu) заявил особое мнение). Однако из-за поздней даты этих заявлений многие связанные с обсуждаемым делом события оказались вне юрисдикции Суда. Тем не менее, как и в деле Mansur v Turkey (см. выше), Суд, естественно, счел себя вправе, вынося решение о допустимости конкретных фактов, подлежащих его юрисдикции, принимать во внимание всю последовательность развития событий. Вряд ли были основания сомневаться в несостоятельности возражения, касающегося неисчерпания внутренних средств правовой защиты, и заявленный Судом процессуальный отвод отражал его обычный подход к допустимости возражений, которые не были выдвинуты перед Комиссией (например, в деле Mansur). Однако утверждение, что Y. и S. утратили свой статус потерпевших, по-видимому, сомнительно, так как их уголовное преследование не завершилось и, хотя их, в конце концов, оправдали, вопрос о возмещении ущерба был поставлен лишь после того, как дело попало в Суд. Вероятно, содержание под стражей до суда можно было признать несовместимым со ст. 5(3) даже и без учета времени, прошедшего до момента принятия заявления на основании ст. 46; как и в деле Mansur, приведенное обоснование содержания под стражей было пустым и стереотипным. Было также выдвинуто несостоятельное предположение, что ст. 5 автоматически допускает некоторый минимальный срок содержания под стражей, и Гёлькюклю счел рассматриваемый срок допустимым. Действия судебных властей в ходе разбирательств Судом не рассматривались, но если бы это сделали, то вряд ли эти действия нашили бы заслуживающими похвалы. Суд весьма благожелательно относится к активной защите и при оценке правомерности продолжительных разбирательств руководствовался своими обычными критериями. Он не рассматривал мотивы и причины подобного ведения дела, но было ясно, что никаких серьезных усилий для достижения успеха не предпринималось. По мнению Гёлькюклю, если учитывать лишь время после вступления в силу заявления по ст. 46, продолжительность разбирательств следует признать обоснованной. Размер присуждаемого возмещения ущерба ограничивался из-за срока вступления в силу юрисдикции Суда. Заявители выдвинули ряд полезных предложений по более полному выполнению Турцией ее обязательств в рамках ЕКПЧ. Особо следует отметить предложение об аннулировании нормы, по которой предельный срок содержания под стражей не распространяется на дела, связанные с национальной безопасностью, и предложение относительно более широкого распространения прецедентного права ЕСПЧ. У Суда нет полномочий обращаться с подобными просьбами или требованиями к тому или иному государству, но обсуждение этих предложений Комитетом Министров или парламентской Ассамблеей Совета Европы могло бы оказаться полезным.

Содержание

Дело Хуссейн против Соединенного Королевства

HUSSAIN v UNITED KINGDOM, Решение ЕСПЧ от 21 февраля 1996 г.

В 1978 г. H., которому тогда было шестнадцать лет, был осужден за предумышленное убийство, и ему был вынесен окончательный приговор о содержании под стражей “до тех пор, пока будет угодно ее величеству”, т.е. на неопределенный срок. Лицо, получившее такой приговор, подлежит содержанию под стражей в месте и в условиях, которые вправе назначать министр внутренних дел, однако в подобных делах установлен также “тарифный” срок, определяющий минимальное число лет заключения, необходимое для выполнения требований возмездия и устрашения. По истечении тарифного срока заключенный может быть временно освобожден из-под стражи специальным распоряжением министра внутренних дел на основании соответствующей рекомендации комиссии по условно-досрочному освобождению и после консультации с председателем суда. По делу H. министр установил тарифный срок в пятнадцать лет, отклонив предложение проводившего процесс судьи и председателя суда, которые рекомендовали назначить срок в десять лет. Консультация с ними проводилась в конфиденциальном порядке, и H. узнал о тарифном сроке только в 1994 г. В период между 1986 г. и 1994 г. комиссия по условно-досрочному освобождению четырежды обсуждала вопрос о вынесении рекомендации об освобождении H. В трех первых случаях H. не видел докладов, представленных комиссии, и не имел возможности предстать перед ней. Комиссия не дала рекомендации об освобождении, а министр дважды отклонял рекомендации комиссии о его переводе на режим, позволяющий на время покидать помещение тюрьмы. Узнав о решении в третьем случае, H. подал ходатайство о судебном пересмотре решения министра по тому основанию, что он не видел поданных комиссии докладов, хотя, как незадолго до того выяснилось при судебном разбирательстве по заявлению другого заключенного, отбывающего такой же приговор, его должны были ознакомить с этими докладами. После того, как комиссия дала суду гарантию, что дело H. будет пересмотрено и он сможет ознакомиться с документами дела, судебное разбирательство по его ходатайству было прекращено. С докладами его ознакомили, однако возможности предстать перед комиссией он все же не получил. Комиссия вновь вынесла рекомендацию о переводе H. на менее строгий режим, и министр с этим согласился. Следующее рассмотрение дела H. комиссией было назначено на 1996 г. Он жаловался на невозможность оспорить в суде законность своего содержания под стражей и на дискриминацию на основании своего статуса лица, осужденного за предумышленное убийство. Комиссия установила нарушение ст. 5(4) и не сочла необходимым рассматривать вопросы, касающиеся ст. 14. В дальнейшем H. направил Суду жалобу по поводу скрытности и несправедливости, проявленных при назначении ему тарифного срока.

Суд постановил, что: 1) безотносительно к тому, выходит ли жалоба H. по поводу тарифного срока за рамки данного дела в силу того, что она не фигурировала ни в решении Комиссии о допустимости, ни в докладе, эту жалобу нет необходимости рассматривать вследствие истечения к данному моменту карательного периода; 2) хотя приговор о содержании под стражей “до тех пор, пока будет угодно ее величеству” является окончательным, назначение его превентивное, так как термин “пожизненное” в его описании не встречается; 3) однако решающий вопрос состоит в том, требует ли характер и цель этого приговора рассмотрения в судебном порядке законности продолжающегося пребывания под стражей; 4) неопределенный срок содержания под стражей осужденного молодого человека, хотя и с тарифом, назначенным в соответствии с требованиями о возмездии и устрашении, может оправдываться лишь соображениями защиты общества; 5) поскольку подобные соображения исходят из оценки характера правонарушителя, его душевного состояния и вытекающей отсюда степени опасности, необходимо учитывать все перемены личности и взглядов заключенного по мере взросления; 6) не принимать во внимание эти обстоятельства, – значит считать, что подобные правонарушители лишены свободы на всю оставшуюся жизнь, а в таком случае возникают вопросы, касающиеся ст. 3; 7) так как приговор H. по истечении тарифного срока стал, скорее, сравним с пожизненным приговором, назначаемым по усмотрению, и так как во время заключения могли возникнуть новые вопросы относительно законности заключения, затрагивающие степень его опасности для общества, – он имеет право с разумной периодичностью обращаться для решения этих вопросов в суд; 8) комиссия по условно-досрочному освобождению не удовлетворяет требованиям ст. 5(4), поскольку не вправе распорядиться об освобождении заключенного и не может осуществлять устных слушаний дела в форме состязательного процесса с юридическим представительством и предоставлением возможности вызова и допроса свидетелей; 9) возможность устного слушания при судебном пересмотре не обеспечит соответствия этим требованиям, поскольку a) ст. 5(4) предусматривает в качестве предварительного условия наличие подходящей процедуры с тем, чтобы не приходилось вначале учреждать для этого отдельное судопроизводство, b) нет достаточной уверенности в том, что таковую процедуру удастся обеспечить; 10) таким образом, по истечении тарифного срока H. допущено нарушение ст. 5(4); 11) так как нет никаких доказательств того, что, если бы не это нарушение, H. вновь обрел свободу, и даже с учетом того, что он страдал от определенных опасений и неуверенности, само решение о допущенном нарушении составляет достаточно справедливое возмещение; 12) в пользу H. следует присудить выплату 19 000 фунтов стерлингов в возмещение его расходов и судебных издержек за вычетом суммы, уплаченной в виде юридической помощи; 13) законная процентная ставка в Соединенном Королевстве на момент вынесения данного решения составляла 8% годовых, которые начинают начисляться спустя три месяца и вплоть до окончательного расчета.

Комментарий. Суд уже установил особенности применения ст. 5(4) к приговорам о пожизненном заключении: если приговор окончательный, не возникает обязанности предоставить заключенному возможность оспорить в суде законность продолжения его содержания под стражей (дело Wynne v United Kingdom, Interights Bulletin 1995, № 9, р. 132). Однако такая возможность должна предоставляться, когда наказание назначается по усмотрению и его продление зависит от того, продолжает ли заключенный представлять опасность (дело Thynne, Wilson & Gunnell v United Kingdom, Ser A No 190-A). По своему характеру приговоры, являющиеся предметом рассмотрения в данном деле, явно сопоставимы с последней категорией наказаний. Данное мнение Суда подтверждается аналогичным решением внутреннего суда (дело R v Secretary of State for the Home Department, ex p Prem Singh (1993)). Мнение, что Комиссия по условно-досрочному освобождению не отвечает требованиям ст. 5(4) о судебном надзоре, отражено в решении Суда по делам Thynne, Wilson & Gunnell и Weeks v United Kingdom (Ser A No 114). Суд признал, что проведенные с тех пор реформы позволили заключенным знакомиться с представленным комиссии материалом, однако она пока не имеет полномочий для освобождения и не в состоянии проводить состязательный процесс. Особая важность с точки зрения справедливости разбирательства придается реальной возможности для заключенного присутствовать на слушаниях; Суд, естественно, обратился к собственному аналогичному решению о необходимости присутствия заключенного при разборе обжалования приговора, принятому по делу Kremzow v Austria (Interights Bulletin, 1995, № 9, р. 83). Из этого решения ясно, что для соблюдения положений ст. 5(4) в деле, подобном рассматриваемому, требуется не судебный пересмотр с его волокитой, а специальная процедура.

Дело Сингх против Соединенного Королевства

SINGH v UNITED KINGDOM, Решение ЕСПЧ от 21 февраля 1996 г.

В 1973 г., в возрасте пятнадцати лет, S. был обвинен в предумышленном убийстве и получил окончательный приговор в виде содержания под стражей “до тех пор, пока будет угодно ее величеству”. В 1990 г. после отбытия карательной части наказания (см. выше дело Hussain) его временно освободили из места заключения по специальному разрешению, но через шесть месяцев арестовали по обвинению в правонарушениях, связанных с мошенничеством и угрожающим поведением. Он отрицал эти обвинения, но министр внутренних дел на следующий день по рекомендации комиссии по условно-досрочному освобождению отменил свое разрешение на освобождение. S. отрицал также истинность большинства обвинений, на основании которых была дана рекомендация и которые не имели никакого отношения к приписываемым ему правонарушениям. Он обратился к комиссии с просьбой о проверке оснований для отзыва предоставленного ему разрешения на временное освобождение. Комиссия, располагавшая докладом полиции и отчетом о его поведении после условного освобождения, с которыми S. не был ознакомлен, решила не применять имевшееся у нее в этой ситуации полномочие по вынесению обязывающей рекомендации о его немедленном освобождении, однако о мотивах своего решения его не известила. В дальнейшем обвинения, касающиеся правонарушений, за которые S. был арестован, были аннулированы из-за несвоевременного представления обвинительного заключения, и тогда S. обратился с просьбой о пересмотре его дела. Комиссия по условно-досрочному освобождению вновь отказалась дать рекомендацию об освобождении S., и он обратился с ходатайством о судебном пересмотре обоих ее решений. Первое решение было аннулировано вследствие того, что S. не ознакомили со всеми представленными комиссии докладами, и суд определил, что S. имеет право на новое рассмотрение своего дела. После этого S. получил всю имевшуюся у комиссии подшивку документов, и подал письменные заявления (с подтверждающими свидетельскими показаниями), в которых отрицались имеющиеся в этих документах утверждения об обмане пробационной службы. Комиссия рассмотрела дело S., но присутствовать для дачи устных показаний или опроса тех, кто выдвинул против него обвинения, ему не позволили. Комиссия, несмотря на его разъяснения некоторых важных положений, решила не давать рекомендации об освобождении, мотивируя это отсутствием ясности в его взаимоотношениях с пробационной службой, поведением, которое привело к предъявленным ему обвинениям, отсутствием существенных изменений его личности и поведения за время после совершения первоначального правонарушения и несоблюдением порядка, предусмотренного для условно освобожденных лиц, находящихся под надзором. Однако после того, как S. обратился с ходатайством о судебном пересмотре, комиссия вновь пересмотрела его дело. Ему предоставили возможность ознакомиться с документами дела, и он подал заявления с изложением всех подробностей. В июле 1994 г. комиссия рекомендовала освободить его с предшествующим освобождению шестимесячным испытательным сроком с привлечением к работам, так как он больше не представлял опасности для жизни и здоровья окружающих. Отказ министра внутренних дел согласиться с этой рекомендацией был отклонен из-за отсутствия в нем объяснения утверждений о представляемой S. опасности. После этого S. приступил в сентябре 1995 г. к выполнению схемы предваряющих освобождение работ и в качестве условной даты его освобождения ему назначили март 1996 г. Он жаловался на невозможность добиться установления законности своего содержания под стражей в суде, и Комиссия установила нарушение ст. 5(4). В дальнейшем S. жаловался Суду на скрытный и несправедливый характер назначения ему тарифного срока.

Суд постановил, что [пункты 1)–9) аналогичны изложенным в постановлении по делу Hussain, см. выше]; 10) таким образом, допущено нарушение ст. 5(4) в отношении как содержания S. под стражей по истечении тарифного срока, так и повторного помещения под стражу после отмены разрешения на условно-досрочное освобождение; 11) хотя, если бы рекомендации комиссии по условно-досрочному освобождению имели для министра внутренних дел обязывающую силу, S. должен был бы повторно приступить к выполнению схемы предваряющих освобождение работ в июле 1994 г., Суд не может строить предположений о том, каким было бы тогда его поведение и мог ли бы он, в конечном счете, быть освобожден; 12) при данных обстоятельствах вывод о нарушении составляет достаточное справедливое возмещение предполагаемого нематериального ущерба; 13) в пользу S. следует присудить выплату 13 000 фунтов стерлингов в возмещение расходов и судебных издержек за вычетом суммы, выплаченной в виде юридической помощи; 14) законная процентная ставка в Соединенном Королевстве на момент вынесения данного решения составляла 8% годовых, которые начинают начисляться спустя три месяца и вплоть до окончательного расчета.

Комментарий. Суд уже установил особенности применения ст. 5(4) к приговорам о пожизненном заключении: если приговор окончательный, не возникает обязанности предоставить заключенному возможность оспорить в суде законность продолжения его содержания под стражей (дело Wynne v United Kingdom, Interights Bulletin 1995, № 9, р. 132). Однако такая возможность должна предоставляться, когда наказание назначается по усмотрению и его продление зависит от того, продолжает ли заключенный представлять опасность (дело Thynne, Wilson & Gunnell v United Kingdom, Ser A No 190-A). По своему характеру приговоры, являющиеся предметом рассмотрения в данном деле, явно сопоставимы с последней категорией наказаний. Данное мнение Суда подтверждается аналогичным решением внутреннего суда (дело R v Secretary of State for the Home Department, ex p Prem Singh (1993)). Мнение, что Комиссия по условно-досрочному освобождению не отвечает требованиям ст. 5(4) о судебном надзоре, отражено в решении Суда по делам Thynne, Wilson & Gunnell и Weeks v United Kingdom (Ser A No 114). Суд признал, что проведенные с тех пор реформы позволили заключенным знакомиться с представленным комиссии материалом, однако она пока не имеет полномочий для освобождения и не в состоянии проводить состязательный процесс. Особая важность с точки зрения справедливости разбирательства придается реальной возможности для заключенного присутствовать на слушаниях; Суд, естественно, обратился к собственному аналогичному решению о необходимости присутствия заключенного при разборе обжалования приговора, принятому по делу Kremzow v Austria (Interights Bulletin, 1995, № 9, р. 83).Из этого решения ясно, что для соблюдения положений ст. 5(4) в деле, подобном рассматриваемому, требуется не судебный пересмотр с его волокитой, а специальная процедура.

Содержание

Дело Амуур против Франции

AMUUR v FRANCE, Решение ЕСПЧ от 25 июня 1996 г.

Заявители (трое братьев и сестра) вместе с десятью другими соотечественниками-сомалийцами прибыли 9 марта 1992 г. в парижский аэропорт из Сирии. Они заявили, что бежали из Сомали из-за угрозы их жизни, возникшей после свержения президента, однако администрация аэропорта и пограничная охрана отказались допустить их на территорию Франции, так как у них были фальшивые паспорта. Их поместили в гостиницу, превращенную в зону ожидания аэропорта, после чего полиция предписала им ночевать там, а днем находиться в международном зале аэропорта. Такой режим предусматривался неопубликованным циркуляром 1992 г. и декретом 1982 г., хотя в последнем на использование международной зоны не указывалось. 12 марта заявители обратились к министру внутренних дел с ходатайством о разрешении воспользоваться правом убежища, а 24 марта, когда гуманитарная организация связала их с адвокатом, им предоставили юридическую помощь. В просьбе о предоставлении статуса беженцев им 25 марта отказали, так как в ответственном за это ведомстве заявили, что ведомство не обладает соответствующими полномочиями, поскольку они не получили разрешения на временное проживание. На следующий день они подали срочное ходатайство об освобождении из заключения в гостинице, а еще через день заявители и другие граждане Сомали обратились с жалобой на обращение с ними в Европейскую комиссию по правам человека. Председатель Комиссии в тот же день указал на желательность воздержаться от их высылки обратно в Сомали. 29 марта министр внутренних дел отказал заявителям в разрешении на въезд и их отослали обратно в Сирию, которая, как утверждалось, согласилась их принять. На следующий день они подали апелляцию против таких решений, а еще через день суд определил, что их задержание никаким законодательством не предусматривается и, следовательно, является незаконным. Суд предписал освободить их. 2 апреля Комиссия повторила указание председателя в отношении заявителей, еще находившихся во Франции. 17 апреля апелляционная коллегия по делам беженцев определила, что их высылка из Франции не является несовместимой с положением, согласно которому апелляции обладают приостанавливающим действием, так как их апелляции были поданы уже после исполнения решения, к ответственности они не привлекались, а от Сирии были получены гарантии в отношении их жизни и свободы. Остальных граждан Сомали 25 июня признали политическими эмигрантами, и относящиеся к ним части жалобы были изъяты. Комиссия, признав жалобу приемлемой постольку, поскольку она касалось задержания в международной зоне, установила (16-10) отсутствие нарушения ст. 5. Власти Франции возражали, что заявители не являлись пострадавшими, так как решение от марта 1992 г. было в их пользу. Управление верховного комиссара ООН по делам беженцев в Сирии, которая не присоединилась к Женевской конвенции о статусе беженцев [GCSR], признало заявителей беженцами и сообщило, что эта страна предоставляет таким лицам убежище. В июле 1992 г. был принят закон, регулирующий задержание иностранцев, которым отказано во въезде. Этот закон устанавливает предельные сроки задержания, продление которых возможно лишь с санкции суда, и определяет порядок как предоставления помощи переводчика и врача, так и обращения к адвокату, а также доступа к лицам, связанным с Управлением верховного комиссара ООН по делам беженцев и с гуманитарными организациями.

Суд постановил, что: 1) он вправе вынести решение по поводу возражения, несмотря на то, что Комиссия не рассматривала это возражение при решении вопроса о приемлемости, так как оно было выдвинуто как элемент аргументации, касающейся ст. 5; 2) данное возражение следует отклонить, так как a) решение, что содержание заявителей в международной зоне незаконно, принято [внутренним судом] на поздней стадии и к тому же уже после их отправки обратно в Сирию и b) из-за поспешности их обратной высылки перспективы возбуждения иска о возмещении ущерба оказались нереальными; 3) задержание иностранцев в международной зоне связано с ограничением свободы, которое допустимо только для предотвращения незаконной иммиграции при одновременном соблюдении международных обязательств; 4) такое задержание не должно быть чрезмерно продолжительным и, хотя оно обязательно предписывается административными или полицейскими властями, его продление требует незамедлительного надзора со стороны судов; 5) заявителей содержали в течение двадцати суток под строгим и постоянным наблюдением со стороны полиции и до шестнадцатых суток им не предоставляли никакой юридической и социальной помощи; 6) продолжительность и необходимость их заключения до одиннадцатых суток не контролировалась судом; 7) сам по себе факт, что ищущим убежища лицам дали возможность добровольно покинуть страну, где они хотели получить убежище, не исключает того, что было допущено ограничение свободы, так как право покидать любую страну, включая свою собственную, гарантировано Протоколом № 4 и такая возможность становится теоретической, если ни одна другая страна не предлагает защиту, сопоставимую с ожидаемой в стране, где искали убежище; 8) вернуть заявителей в Сирию можно было лишь после переговоров между Францией и Сирией, а предоставление гарантий страной, не связанной обязательствами в рамках Всемирной конвенции о статусе беженцев, зависело от неопределенных перипетий дипломатических отношений; 9) таким образом, задержание заявителей в международной зоне было равноценно лишению свободы; 10) хотя декрет от 1982 г. и неопубликованный циркуляр от 1990 г. были единственными текстами, где говорилось конкретно о задержании иностранцев в международной зоне, ни один из них не является “законом” достаточного для целей ЕКПЧ качества; 11) во всяком случае, декрет не касался международной зоны, а в циркуляре не давалось никаких гарантий, сопоставимых с законом 1992 г.; 12) ни один из относящихся к делу документов не разрешал обычным судам пересматривать условия, в которых содержались иностранцы, или, если это необходимо, ограничивать такое содержание определенным сроком; 13) они не предусматривали также юридической, гуманитарной и социальной помощи и не определяли процедуры и сроки доступа к такой помощи; 14) так как применение правовых норм, имевших силу на момент совершения события, не обеспечивало достаточной гарантии осуществления заявителями права на свободу, имело место нарушение ст. 5(1); 15) само решение о нарушении составляет достаточное справедливое возмещение ущерба; 16) в пользу заявителей следует выплатить 57 000 французских франков в возмещение их затрат и судебных издержек, оцененных по справедливости, за вычетом уже сумм, уже полученных в виде юридической помощи; 17) законная процентная ставка во Франции на дату вынесения данного определения составляла 6,65% годовых, начисление процентов начинается спустя три месяца и продолжается вплоть до окончательного расчета.

Комментарий. Данное решение существенно расширяет понимание “лишения свободы” и отражает четкую оценку реальностей ситуации, с которой сталкиваются многие из тех, кто ищет убежище, в особенности, когда многие страны стремятся как-то перекрыть поток миграции. Ранее Европейская комиссия по правам человека придерживалась мнения, что возможность всякого, кто ищет убежище, в любой момент покинуть страну отрицает с любую форму лишения свободы, к которой применимы положения ст. 5, и подобное право вступает, как явно кажется, в прямое противоречие с представлением о задержании лица; можно считать, что единственное ограничение накладывается лишь на дальнейшее продвижение в одном конкретном направлении (т.е. вглубь страны). Однако, как признал Суд, выбор может оказаться нереальным, и для выяснения, так ли это в действительности, пришлось бы принять во внимание и другие права и обязанности. Сюда входят не только обязательства “задерживающего” государства по отношению к ищущему убежища лицу, предусмотренные Всемирной конвенцией о статусе беженцев, но ее более широкое обязательство не возвращать данное лицо туда, где существует реальная опасность бесчеловечного и унижающего достоинство обращения, противоречащего ст. 3 (см. дело Soering v United Kingdom, Interights Bulletin, 1989, № 4, р.23.) Таким образом, пока отсутствует сомнение в том, что ищущий убежища, да и любой потенциальный иммигрант подвергается опасности, свободу покидать страну нельзя считать реальной. В данном деле такое положение проявляется в отсутствии какого-либо имеющего юридическую силу международного обязательства по защите беженцев, накладываемого на страну, которая является единственной потенциально доступной страной, способной предоставить убежище. Подобная ситуация, как правило, не может возникнуть, если данное государство является стороной, скажем, Всемирной конвенции о статусе беженцев или глобального либо регионального международного договора по защите прав человека, такого как ЕКПЧ. Однако необходимо также учитывать и реальную практику соблюдения тем или иным государством подобных обязательств (см. дело Alan v Switzerland, Interights Bulletin 1996, № 10 р. 156). Таким образом, в рассматриваемом деле ограниченность размеров места содержания и существовавшие там условия составили достаточное основание, чтобы считать ситуацию содержанием под стражей (ср. с делом Guzzardi v Italy, Ser A No 39). Если учесть разрешаемое ст. 5(1)(f) предотвращение несанкционированного въезда в страну, то здесь необязательно усматривается несовместимость с положениями ЕКПЧ. Однако в данном деле задержание входит в конфликт с требованием, чтобы соответствующее полномочие было предписано законом, и в отсутствие достаточных гарантий должно также считаться актом произвола. То обстоятельство, что международная зона не считалась частью Франции, не играло роли: достаточно того, что ее служащие были там в состоянии контролировать действия A. Предположение, что благоприятное решение судов лишает A. статуса потерпевшего, было правомерно отвергнуто Судом как нереальное: связанное с этим возмещение оказалось и слишком незначительным, и чересчур запоздалым.

Содержание

Результаты проверки законности учтены в решении о содержании под стражей – ст. 5(4) ЕКПЧ

Дело Силва Роча против Португалии

SILVA ROCHA v PORTUGAL, решение ЕСПЧ от 15 ноября 1996 г.

S. был взят под стражу после столкновения с соседом, в результате которого последний скончался. Он был предан суду по обвинениям в убийстве при отягчающих обстоятельствах и в незаконном владении оружием, и в июле 1990 г. уголовный суд признал, что установленные факты образуют данный состав преступления. Однако по медицинским показаниям суд пришел к выводу, что S. является личностью, представляющей общественную опасность и не способную отвечать за свои действия, поэтому в отношении его необходимы меры безопасности. Суд постановил заключить его под стражу минимум на три года (минимально допустимый срок), и S. был помещен в отделение для душевнобольных преступников при психиатрической больнице. В дальнейшем суд, исполняющий надзорные функции, определил, что срок его содержания под стражей должен исчисляться с момента его первого помещения под стражу (с июля 1989 г.) и что поэтому автоматический пересмотр решения о его содержании под стражей должен начаться в марте 1992 г. Суд назначил ему также защитника, так как сам он адвоката не выбрал, а в марте 1992 г. назначил другого. Руководствуясь медицинским заключением и мнением социальных работников, этот суд в июне 1992 г. продлил содержание S. под стражей на девять месяцев. В поданном S. в феврале 1992 г. ходатайстве об освобождении на условиях, определенных судом, было отказано (дата этого решения не указана) на том основании, что в отношении его возможно лишь освобождение под залог, но не освобождение на определяемых судом условиях. Официально назначенный защитник S. не прореагировал на представленное в марте 1993 г. медицинское заключение, что S. больше не представляет опасности в условиях больницы, но все еще будет опасен, если его выпустить на свободу. В мае 1993 г. суд, заслушав представителей руководства больницы, продлил содержание S. под стражей на два месяца для наблюдения за развитием состояния его здоровья. В сентябре 1993 г. больница по просьбе суда представила отчет, где отмечалось, что S. больше не опасен и может успешно реинтегрироваться в общество. Заслушав S., его официально назначенного защитника и государственного обвинителя, суд в феврале 1994 г. определил, что его следует освободить на испытательной основе при соблюдении условий, касающихся его проживания, оказания медицинской помощи, запрета приема алкоголя и наблюдения за ним со стороны службы социальной реабилитации. В марте 1994 г. S. покинул больницу и с тех пор оставался на свободе под наблюдением. Согласно уголовному кодексу, лица, содержащиеся под стражей вследствие того, что они не подлежат уголовной ответственности, могут в любой момент ходатайствовать через суд о прекращении содержания под стражей, а само это содержание должно пересматриваться судом по собственной инициативе через три года после помещения под стражу и через два года после вынесения решения о продлении содержания под стражей. С 1995 г. пересмотр должен был проводиться спустя два года после начала срока пребывания под стражей. S. жаловался на отсутствие судебного пересмотра меры, предусматривающей его содержание под стражей, на незаконность его пребывания под стражей и проводившегося в этот период лечения. Комиссия, признав приемлемой только первую жалобу, установила (25-3) нарушение ст. 5(4).

Суд постановил, что 1) так как уголовный суд признал, что установленные факты образуют состав преступлений, вмененных S., и вынес решение о содержании его под стражей в психиатрическом учреждении по тому основанию, что S. не мог нести за них уголовную ответственность, однако представлял опасность для общества, – содержание S. под стражей являлось законным и соответствовало как решению суда надлежащей юрисдикции, так и мерам безопасности, принимаемым в отношении душевнобольных, в смысле положений ст. 5(a) и (e), соответственно; 2) серьезность совершенного преступления наряду с опасностью, которую S. представлял для самого себя и окружающих, оправдывали его изоляцию от общества в течение не менее чем трех лет; 3) на этот период требуемый ст. 5(4) судебный контроль был автоматически осуществлен как неотъемлемый элемент решения о содержании под стражей, вынесенного уголовным судом, и, хотя внутригосударственный закон предусматривает автоматический периодический судебный пересмотр через каждые два года в случае, если срок содержания под стражей продлевается, и допускает в любой момент ходатайство содержащегося под стражей лица об отмене этой меры, – S. лишь по прошествии трех лет получал право на автоматический судебный пересмотр законности его содержания под стражей через разумные промежутки времени; 4) промежутки времени между пересмотрами после марта 1992 г. не были чрезмерными, и S. был освобожден, как только его перестали считать опасным; 5) (6-3) так как S. располагал возможностью пересмотра законности своего содержания под стражей через разумные промежутки времени, нарушения ст. 5(4) не было.

Комментарий. Вывод, что S. содержался под стражей по двум основаниям, был решающим фактором, который позволил большинству прийти к выводу, что содержание S. под стражей не было несовместимым с прежними решениями Суда по делам Winterwerp v The Netherlands (Ser A No 33) и X v United Kingdom (Ser A No 46), согласно которым необходимость содержания лица под стражей из-за представляемой им опасности для общества должна постоянно контролироваться судом. Такой вывод можно было бы сделать относительно автоматического заключения под стражу на три года лица, признанного опасным. Подобное лицо следовало освободить, как только перестали существовать оправдывающие это заключение обстоятельства. Однако, приходя к выводу, что содержание под стражей основывалось также и на решении внутреннего суда, что действия S. образовывали состав преступления, Суд мог бы установить, что в течение срока этого “приговора” в пересмотре не было никакой необходимости. При этом упускается из виду тот факт, что никакого осуждения, составляющего характерный элемент ст. 5(1)(a), на самом деле не было, и в действительности суд вынес решение, что S. не подлежит уголовной ответственности. Судьи Петтити (Pettiti), Руссо (Russo) и Валтикос (Valticos) выразили особое мнение, сочтя, что обязательный период содержания под стражей содержит в себе карательный элемент и предназначен служить в качестве общей предупредительной меры, но ни то, ни другое не применимо к лицу, которое признано не подлежащим уголовной ответственности. Судьи Риссдаль (Ryssdal) и Фойгель (Foighel) в своем совпадающем мнении сделали упор на то обстоятельство, что содержание S. под стражей действительно оправданно, так как первые три года он был опасен повсюду и был освобожден, когда перестал представлять опасность; отсюда, возможно, следует, что никакой компенсации не требуется, но это не означает, что не допустим пересмотр в более ранний срок. Судья Лопес Роча (Lopes Rocha), счел в своем совпадающем мнении, что принятая в Португалии мера не носит абсолютного характера, т. е. возможно освобождение и до истечения трехлетнего срока, если данное лицо больше не опасно, но не коснулся очевидного отсутствия юридического определения этого условия. Вопрос о правильности выбора периодичности пересмотров по истечении трехлетнего срока не ставился

Содержание

Дело Скотт против Испании

SCOTT v SPAIN, решение ЕСПЧ от 18 декабря 1996 г.

T. (финская гражданка) в заявлении полиции, сделанном 5 марта 1990 г., обвинила S. (британского гражданина) в том, что предыдущей ночью тот ее изнасиловал. В тот же день после попытки скрыться он был арестован испанской полицией. У него был фальшивый паспорт и ему требовалась медицинская помощь в связи с серьезным алкогольным отравлением. Спустя два дня он в присутствии адвоката и переводчика сделал заявление, отрицающее обвинение в изнасиловании. Позднее в тот же день было установлено, что он совершил побег из тюрьмы в Англии и что издан международный ордер на его арест за убийство своего отца. На следующий день он был направлен к следователю и там вновь в присутствии адвоката и переводчика отрицал обвинение в изнасиловании. Следователь счел, что существуют веские основания подозревать S. в совершении серьезного преступления и что с учетом обстоятельств дела и наличия международного ордера его следует заключить под стражу до суда. В марте 1990 г. судебный орган, который ведает вопросами экстрадиции, учитывая серьезность обвинения в убийстве, также издал постановление о заключении S. под стражу на основании международного ордера и полученных от Соединенного Королевства гарантий представить требование об экстрадиции. Такое требование вместе с обширными материалами, уличающими S., поступило 27 апреля 1990 г. 25 июня 1990 г. была направлено обращение о международном правовом сотрудничестве к Финляндии с тем, чтобы получить более подробные сведения от T. (которая возвратилась туда 9 марта) и дополнительные медицинские данные. В ноябре 1990 г. государственный обвинитель рекомендовал осуществить экстрадицию S. Спустя три месяца, после слушания, на котором S. отрицал обвинения в убийстве и протестовал против экстрадиции, судебный орган принял данные ему заверения в том, что суровость приговора [в Соединенном Королевстве] не превысит срока, максимально допускаемого согласно испанскому законодательству, и вынес решение об экстрадиции S. в Соединенное Королевство. Было также предписано выдать S. только после отбытия им наказания по приговору за преступление изнасилования и вычесть проведенное в тюрьме время, на которое будет задержана экстрадиция, из срока приговора, вынесенного английскими судами. В марте 1991 г. ведущий следствие судья, приняв во внимание результаты разбирательства дела по экстрадиции, продлил срок пребывания S. под стражей в связи с делом об изнасиловании, а в мае 1991 г. была отклонена его апелляция против экстрадиции. Тогда S. обратился с заявлением в судебный орган, выразив готовность быть выданным, чтобы пройти лечение, однако впоследствии он, по-видимому, от этой мысли отказался. В следующем месяце государственный обвинитель рекомендовал содержать его под стражей до судебного разбирательства по делу об изнасиловании, если его нельзя будет передать властям Соединенного Королевства, а правительство решило не использовать свое право по собственному усмотрению не исполнять приказ об экстрадиции. 6 марта 1992 г. британское посольство известило судебные власти, что повторная экстрадиция S. в Испанию в случае его временной выдачи Соединенному Королевству не может быть гарантирована, и ведущий следствие судья предписал его временное освобождение. Однако на основании судебных приказов, вынесенных при разбирательстве дела об экстрадиции, S. оставался под стражей. Позднее в этом же месяце судебный орган продлил пребывание S. под стражей в ожидании экстрадиции и суда по делу об изнасиловании на срок до марта 1994 г. Апелляция S. против этого решения была в июне 1992 г. отклонена, а в октябре 1992 г. судебный орган отклонил ходатайство об освобождении, которое относилось к судебному делу об изнасиловании. В декабре 1992 г. судебный орган запросил у судьи, ведущего следствие, сведения, касающиеся возможности экстрадиции S., но ответа в документах дела не оказалось. В феврале 1993 г. ведущий следствие судья предъявил S. обвинения в изнасиловании и подделке документов, а его совокупная апелляция против решений судебного органа, вынесенных в марте и июне 1992 г., была в мае 1993 г. отклонена конституционным судом в ходе слушаний, проводимых в порядке упрощенного производства. После повторного обращения о международном правовом сотрудничестве в апреле 1992 г. было получено заявление T. и медицинская справка (где указывалось, что после возвращения она проходила длительный курс психиатрического лечения), а спустя два месяца был представлен испанский перевод. В августе 1993 г. вновь издается приказ о содержании S. под стражей в связи с делом об изнасиловании, а 21 марта 1994 г. после рассмотрения различных досудебных заявлений и слушаний его оправдали по делу об изнасиловании и осудили за подделку документов. Единственным инкриминирующим показанием в деле об изнасиловании служили показания T., в которых отмечалось множество противоречивых утверждений. Судебный орган издал постановление о прекращении содержания S. под стражей в связи с разбирательством дела об экстрадиции, поскольку истек предписанный законом максимальный срок в четыре года, однако, когда стало известно об оправдании S. и его неизбежном освобождении, этот орган немедленно предписал продлить его содержание под стражей вплоть до экстрадиции. 27 марта 1994 г. S. был выдан властям Соединенного Королевства, а в ноябре 1995 г. его обвинили в убийстве своего отца. Он был приговорен к пожизненному заключению, причем в качестве минимального срока, необходимого для возмездия и сдерживания от дальнейших преступлений, было определено 12 лет. S. жаловался на продолжительность своего содержания под стражей, и Комиссия установила, что не допущено нарушения ст. 5(1)(c), но (12-1) имело место нарушение ст. 5(3). В возражении властей Испании отмечалось, что властям не было направлено ни одного ходатайства об освобождении в связи с делом об изнасиловании.

Суд постановил, что: 1) расследование обвинений в изнасиловании обосновывает, в целом или частично, содержание S. под стражей в течение всего срока за исключением нескольких дней, прошедших между его оправданием по делу об изнасиловании и передачей властям Соединенного Королевства; 2) даже в период, когда S. находился под стражей исключительно в силу решений, вынесенных при разбирательстве дела об экстрадиции (между мартом 1992 г. и августом 1993 г, ), единственным основанием для продолжения его пребывания под стражей было то обстоятельство, что расследование по обвинению в изнасиловании все еще оставалось незаконченным, а это основание уместнее рассматривать в контексте ст. 5(1)(c); 3) в этих обстоятельствах и во исполнение полномочий “самостоятельно” оценивать законность оснований для содержания S. под стражей Суд рассматривает период времени между 5 марта 1990 г. и 21 марта 1994 г. как не выходящий за пределы, предусмотренные ст. 5(1)(c); 3) S. оспаривал только правовое обоснование продолжавшегося содержания его под стражей до экстрадиции после того, как 6 марта 1992 г. ему было предоставлено условное освобождение по делу об изнасиловании; 4) приписываемая незаконность этого содержания под стражей составила часть существа дела, поскольку, хотя в решении о приемлемости жалобы это особо не отмечалось, это явствует из установленных Комиссией фактов и доводов, обосновывающих решение и сообщение о приемлемости жалобы; 5) Суд мог, во всяком случае, рассмотреть этот вопрос по собственной инициативе; 6) существенным обоснованием содержания S. под стражей в период с 6 марта 1992 г. по 25 августа 1993 г. служило приписываемое ему изнасилование, и производство по вынесению решения о продолжении его содержания под стражей по этой причине соответствовало внутреннему законодательству; 7) не оспаривалось, что это законодательство само по себе противоречит положениям ЕКПЧ и допускает как отсрочку выдачи лица, относительно которого предъявлено требование об экстрадиции, если в это время проводится уголовное расследование, так и содержание этого лица под стражей в соответствии с принципами, применимыми к лицам, помещенным под стражу до суда; 8) не было необходимости отдельно рассматривать вопросы законности в отношении затянувшегося содержания под стражей, так как их нельзя отделить от вопросов, касающихся положений ст. 5(3); 9) (8-1) при этих предпосылках нет оснований считать, что содержание S. под стражей в этот период было незаконным в свете положений ст. 5(1); 10) лишение S. свободы в связи с приписываемым ему изнасилованием соответствовало процессуальным нормам, установленным законом, и поэтому с учетом a) того, что его первый арест последовал после заявления T., b) его попытки скрыться, c) дополнительных свидетельств относительно T. и d) его уголовного прошлого, новое предписание о его содержании под стражей от 25 августа было вынесено в соответствии с существенными для данного дела положениями внутреннего законодательства и не было произвольным; 11) таким образом, нарушения ст. 5(1) не было допущено; 12) хотя S. ходатайствовал о временном освобождении только перед судом, уполномоченным выносить решения по вопросам, касающимся требования об экстрадиции, можно считать, что он исчерпал внутренние средства правовой защиты, если учесть a) его ссылку на производство по делу об изнасиловании при обращении, по крайней мере, к одному из этих средств и b) обоснованность предположения, что, поскольку центральные судебные власти приняли в качестве предварительного условия экстрадиции принятие решения по делу об изнасиловании, – последнее слово по вопросам, касающимся его содержания под стражей, принадлежало именно этим властям и ходатайство перед судьей, ведущим следствие, не могло принести какие бы то ни было результаты; 13) таким образом, предварительно заявленное властями Испании возражение следует отклонить; 14) так как окончательное обоснование содержания S. под стражей состояло в проводившемся расследовании дела об изнасиловании, учитываемый период содержания под стражей исчисляется с момента его ареста до оправдания, а поскольку несколько оставшихся дней вплоть до момента его выдачи властям Соединенного Королевства никакого отношения к делу об изнасиловании не имели, они не подпадают под положения ст. 5(3); 15) хотя вменяемые преступления имели серьезный характер, сильные подозрения в их совершении сами по себе не могли служить обоснованием продолжительного содержания под стражей до суда; 16) опасность того, что S. мог скрыться, упоминалась только в одном решении по отказу в ходатайстве S. об освобождении, и было бы желательно представить более подробную мотивировку, однако опасность, что он скроется от следствия, была очевидной и значительной и сохранялась в течение всего времени пребывания под стражей; 17) трудности, связанные с практическим осуществлением обращения о международном правовом сотрудничестве, не могли служить оправданием продолжительности времени, которое S. провел в заключении; 18) рассматриваемое дело не было особенно сложным, и ничто не указывает на возможность объяснить продолжительность разбирательств в целом или частично действиями S.; 19) так как обязанность проявлять “особую тщательность” не соблюдалась, было допущено нарушение ст. 5(3); 20) принимая во внимание приговор, вынесенный в Соединенном Королевстве, и то обстоятельство, что экстрадиция осуществлялась с условием, что время, проведенное в тюрьме до ее осуществления, должно было вычитаться из срока указанного приговора, решение о допущенном нарушении составляет достаточно справедливое возмещение любого понесенного ущерба; 21) в пользу S. следует выплатить 18 000 фунтов стерлингов за вычетом 20 700 французских франков, уже выплаченных в виде юридической помощи, в возмещение его затрат и судебных издержек; 22) предусматриваемая законом процентная ставка в Соединенном Королевстве составляет 8% годовых.

Комментарий. Мнение, что содержание S. под стражей было законным для целей ЕКПЧ, связано с необычным использованием концепции автономности в том смысле, что, по существу, степень защиты не расширяется, а сужается по сравнению с сопоставимыми внутренними нормами. Можно подумать, что в деле, подобном рассматриваемому, иное отношение способно было бы привести к слишком завышенной оценке важности формальной стороны, однако любое лишение свободы должно рассматриваться и оцениваться самым тщательным образом, и есть известная ирония в утверждении Суда, что принятый автономный подход рассчитан на защиту всякого от произвольного лишения свободы. Вполне возможно, что к длительному содержанию S. под стражей привело обвинение в изнасиловании, но судья Репик (Repik) в своем особом мнении справедливо отметил, что это не согласуется с положениями испанского закона: то обстоятельство, что для лишения свободы существовали веские причины, еще не означает его законности. Судья Репик заметил также, что в принятом Судом подходе, по-видимому, не учтен предусматриваемый законом максимальный предел срока содержания под стражей в связи с судебным преследованием, составляющий четыре года, и что на этом основании содержание под стражей после 6 марта 1994 г. должно было считаться незаконным. Хотя решение о допущенном нарушении ст. 5(3) соответствовало установившейся практике, решение, что содержание S. под стражей в течение всего срока было обосновано обвинением, предъявленным внутригосударственными органами, означает, что вопрос о том, проявили ли внутригосударственные суды должную тщательность, когда оценивали правомерность содержания под стражей в связи с просьбой об экстрадиции, вообще не подлежит рассмотрению. Из этого, по мнению Репика, следует, что содержание под стражей противоречило ст. 5(1)(f) (см. выше дело Quinn v France ) Суд, по-видимому, чрезмерно приспосабливался к подходу, принятому испанской стороной, и существует опасность, что из прагматических соображений подрываются важные, пусть и ограниченные, меры защиты, предусматриваемые буквой закона.

Дело Аксой против Турции

AKSOY v TURKEY, Решение ЕСПЧ от 18 декабря 1996 г.

А. утверждал, что в ноябре 1992 г. был взят под стражу двадцатью полицейскими после того, как М. (другой арестованный той же группой полицейских), будто бы, опознал в нем члена Курдской рабочей партии (КРП), ведущей действия против сил безопасности в борьбе за курдскую автономию. Этот конфликт повлек за собой около 8000 смертей и в большей части затронутого им региона было объявлено чрезвычайное положение. А. заявил полиции, что не знает М. Представители Турции оспаривали обстоятельства и время ареста А., заявив, что он был арестован вместе с тринадцатью другими подозреваемыми террористами и дело происходило на два дня позднее, причем утром, а не незадолго до полуночи. По утверждениям А., после пребывания в течение одного дня в штаб-квартире сил безопасности его доставили в штаб-квартиру отдела борьбы с терроризмом и поместили вместе с двумя другими задержанными в камеру размером 1, 5 х 3 метра с одной кроватью и одеялом, но без подушки. Кормили его дважды в день. А. утверждал, что первый раз ему угрожали пытками, когда при допросе спросили, знает ли он М., а на второй день раздели догола, связали руки за спиной и подвесили за них (“палестинское повешение”). Он утверждал далее, что, когда он висел, полицейские присоединили электроды к его половым органам и, воздействуя электрическим током, одновременно поливали водой. Все это продолжалось тридцать пять минут, и все это время его держали с завязанными глазами. В течение двух следующих дней его, как он утверждал, периодически, с промежутками в два часа или в полчаса, избивали. А. заявлял, что после этих пыток он не мог двигать руками и кистями, а допрашивающие приказывали для восстановления контроля двигаться, в просьбе же вызвать врача было отказано. Врач осмотрел А. спустя несколько дней, и отчет по этому поводу, состоявший из одной единственной фразы, гласил, что на теле нет никаких следов ударов или насилия. А. утверждал, что врач в ответ на слова полицейского, что руки он повредил во время несчастного случая, с издевкой заметил, что несчастный случай происходил, по-видимому, с каждым, кто сюда попадал. По заявлению представителей Турции, были основательные сомнения в отношении жестокого обращения с А. во время его нахождения под стражей в полиции, а незадолго до освобождения он предстал перед государственным обвинителем, подписал показание, в котором отрицается всякая связь с КРП и не содержится никакой жалобы на пытки. А. заявлял, что, когда обвинитель требовал от него подписать ложное показание, он ответил, что не может этого сделать, так как не в состоянии двигать рукой. Обвинители, замечающие предполагаемые серьезные правонарушения, обязаны расследовать соответствующие предположения, даже если не поступало формальных жалоб. После освобождения в декабре 1992 г. его положили в больницу, где диагностировали паралич обеих рук, вызванный повреждением нервов плеч. Представители Турции утверждали, что А. покинул больницу, не будучи выписан согласно правилам, и забрал свои медицинские документы с собой. Между тем обвинитель принял решение об отсутствии оснований для возбуждения против него уголовного дела, но одиннадцати другим арестованным предъявили обвинения. Никакого уголовного или гражданского дела в связи с обвинениями в жестоком обращении с А. в турецких судах не возбуждалось. А. жаловался на обращение с ним во время пребывания под стражей в полиции, на то, что не предстал перед судьей, и на отсутствие возможности судебного преследования ответственных за жестокое обращение с ним. В апреле 1994 г. он был застрелен насмерть, и его представители утверждают, что смерть явилась прямым следствием его настойчивых жалоб несмотря на угрозы с требованиями отказаться от них. Представители А. жаловались, что это убийство было прямым следствием его ходатайства. Комиссия после оценки устных и документальных свидетельств (ее делегаты дважды заслушивали свидетелей в Турции, и при этом производились перекрестные допросы представителями сторон; проводились также слушания в Страсбурге) заключила, что: (a) установить точную дату ареста А. невозможно, но его содержали в заключении, по крайней мере, в течение четырнадцати дней; (b) у А. был диагностирован паралич, и он покинул больницу без должного оформления выписки, (c) не было никаких доказательств его инвалидности до ареста или какого-либо несчастного случая, происшедшего в период между его освобождением и помещением в больницу, (d) его повреждения могли иметь разные причины, но паралич нельзя отнести за счет обычных условий, и он соответствует описываемому обращению с А., когда его подвешивали за руки, (e) показания полицейского и обвинителя, что немыслимо, чтобы А. подвергался какому-либо жестокому обращению, неубедительны, так как, судя по этим показаниям, они даже не готовы признать саму возможность того, что это дело рук полиции, (f) представители Турции не представили никакого другого объяснения повреждениям А., (g) доказательств, обосновывающих заключение относительно приписываемых воздействий электротоком и избиений, недостаточно, тем не менее то, что его содержали в небольшой камере вместе с двумя другими заключенными, которые делили с ним кровать и одеяло, и что во время допроса у него были завязаны глаза, представляется очевидным. В августе 1990 г. в связи с деятельностью террористов в Турции были введены предусмотренные ст. 15 отступления от обязательств по ст. 5, 6, 8, 10, 11 и 13. В отношении ст. 5 единственным отступлением было наделение властей правомочием потребовать от лица поселиться вне региона, в котором объявлено чрезвычайное положение. В декабре 1990 г. в это постановление об отступлении от обязательств были внесены изменения, согласно которым они были применимы только к ст. 5. Пытки или жестокое обращение с кем-либо со стороны лица, находящегося на государственной службе, объявлялись уголовным преступлением, а незаконные действия, совершаемые гражданскими служащими, могли повлечь гражданско-правовую ответственность. Действия и решения административных органов подлежали судебному контролю и предусматривалась ответственность за нанесенный ими ущерб, однако губернаторы в регионе, где введено чрезвычайное положение, не могли привлекаться к уголовной, финансовой или судебной ответственности за свои решения или действия, связанные с применением чрезвычайных полномочий. Комиссия установила нарушения (15-1) ст. 3, (15-1) 5(3) и (13-3) ст. 6(1), но установила, что (13-3) отдельный спорный вопрос, касающийся ст.13, не возникает. Она установила также, что нет необходимости в дальнейших действиях в отношении приписываемого нарушения ст. 25. Представители Турции возражали против того, что в отношении А. были исчерпаны внутренние средства правовой защиты, поскольку он не возбудил ни уголовного судебного преследования за пытки, ни гражданского иска, ни административного производства в связи с ними.

Суд постановил, что (1) принимая во внимание результаты заслушивания показаний Комиссией и ее делегацией, следует признать факты, установленные Комиссией; (2) хотя существуют разнообразные средства правовой защиты против жестокого обращения с арестованными, Комиссия установила, что А. во время его допроса обвинителем страдал параличом; (3) (8-1) принимая во внимание тот факт, что (a) обвинитель предпочел не проводить расследование причин телесных повреждений, которые должны были явно бросаться в глаза, хотя был обязан это сделать, (b) это упущение имело место после того, как А. содержался под стражей в полиции в течение, по меньшей мере, четырнадцати дней без доступа к юридической или медицинской помощи или поддержке, и (c) одних лишь этих обстоятельств было достаточно, чтобы А. чувствовал себя уязвимым, беспомощным, опасался представителей государства и не надеялся обеспечить через национальные правовые каналы заботу и удовлетворение своих претензий, Суд счел, что имелись особые обстоятельства, освобождавшие его от обязанности исчерпать внутренние средства правовой защиты; (4) таким образом, не было необходимости расследовать заявление А. о существовании противоречащей положениям ЕКЗПЧ административной практики отказа в средствах правовой защиты; (5) из заключений Комиссии, признаваемых как факт, явно вытекает спорный вопрос, касающийся ст. 3 и связанный с тем, что государство не представило достоверного объяснения того, что человек, взятый под стражу в полицию с хорошим состоянием здоровья, имел в момент освобождения телесные повреждения; (6) принимая во внимание тот факт, что (a) “палестинское повешение” может осуществляться только преднамеренно и требует определенной подготовки и усилий, (b) оно, по-видимому, было применено, чтобы добиться от А. признаний или сведений, и (c) медицинское обследование показало, что это, помимо сильной боли, которая должна была причиняться во время осуществления, привело к продолжавшемуся некоторое время параличу обеих рук, – такое обращение по его жестокости можно охарактеризовать только как пытку; (7) учитывая серьезность этого вывода, нет необходимости выходить с решением по жалобам А. на другие формы жестокого обращения; (8) (8-1) таким образом, имело место нарушение ст. 3; (9) период времени в четырнадцать или более дней, в течение которого А. содержался под стражей без представления судье или другому судебному чиновнику, несомненно, не удовлетворяет требованию ст. 5(3) о “незамедлительности”; (10) конкретный размах и влияние террористической деятельности КРП в юго-восточной Турции, несомненно, создали в этом регионе “чрезвычайные условия, угрожающие жизни нации”; (11) хотя расследование террористической деятельности, вне всяких сомнений, ставит перед властями особые проблемы, нельзя признать необходимым содержать подозреваемого в течение четырнадцати дней без судебного контроля, так как (a) такой промежуток времени чрезмерно велик, (b) А. оставался незащищенным не только от произвольного нарушения его права на свободу, но и от пыток, и (c) не было приведено подробных причин, почему борьба с терроризмом в этом регионе приводит к практической неосуществимости судебного контроля; (12) учитывая (a) отказ в возможности контактов с адвокатом, врачом или другом и (b) отсутствие всякой реальной возможности доставки в суд для установления законности содержания под стражей, следует заключить, что А. не располагал достаточной защитой и был целиком предоставлен на милость тех, у кого он был в руках; (13) несмотря на бесспорно серьезную проблему терроризма и трудности, с которыми Турция сталкивается, стремясь принимать действенные меры против него, ситуация не требовала в течение четырнадцати дней или дольше содержать А. по подозрению в участии в преступлениях террористов в заключении инкоммуникадо без доступа к судье или другому судебному чиновнику; (14) учитывая данное решение, не было необходимости выносить оценку, содержало ли объявление об отступлении от положений достаточную информацию, позволяющую счесть содержание А. под стражей не нарушающим требования ст. 15(3); (15) (8-1) таким образом, имело место нарушение ст. 5(3); (16) право на обращение в суд, предусматриваемое ст. 6(1), относится к предъявлению гражданско-правового иска о предоставлении компенсации в связи с жестоким обращением со стороны представителей государства; (17) так как А. даже не пытался выступить с гражданским иском в отношении ущерба, связанного с жестоким обращением с ним, невозможно определить, способны ли были гражданские суды разбирать его иск, если бы он с ним обратился; (18) с учетом (a) предыдущего вывода, (b) факта, что самая суть жалобы А. относится к тому, что обвинитель не начал уголовного расследования, и (c) утверждения А., что возможность добиваться компенсации за пытки составила бы только часть мер, необходимых для возмещения ущерба, уместнее было бы рассматривать жалобу об обращении в суд в связи с более общим обязательством, накладываемым ст. 13; (19) вывод, что имелись особые обстоятельства, освобождавшие А. от его обязанности исчерпать внутренние средства правовой защиты, не означает, что эти средства в Юго-Восточной Турции вообще не действуют; (20) Суд обращает внимание на (a) тот факт, что заявления о пытках чрезвычайно трудно обосновать, если человек был изолирован от внешнего мира, не имея возможности связаться с врачами, адвокатами, семьей или друзьями, которые могли бы оказать ему поддержку и собрать необходимые доказательства, и (b) тот факт, что способности и воля человека добиваться ответа на свои жалобы часто бывают подорваны такого рода жестоким обращением; (21) когда человек предъявляет потенциально обоснованное заявление, что подвергался пыткам со стороны представителей государства, под эффективным средством правовой защиты понимается (помимо случая, когда достаточно выплатить компенсацию) всестороннее и эффективное расследование, способное привести к опознанию и наказанию ответственных при эффективном доступе жертвы к процедуре расследования; (22) если принять во внимание тот факт, что (a) обвинитель проигнорировал находящееся перед его глазами явное свидетельство пыток А., (b) хотя обвинителю было известно о телесных повреждениях А., никаких доказательств, что это результат иных действий, не было и (c) в обстоятельствах, связанных с делом А., такое отношение со стороны государственного должностного лица было равносильно подрыву действенности всяких мыслимых средств правовой защиты, – то оставление дела без расследования означало отказ А., заявившему о применении к нему пыток, в эффективном средстве правовой защиты; (23) (8-1) таким образом, имело место нарушение ст. 13; (24) хотя для эффективного функционирования системы индивидуальных жалоб, учрежденной на основании ст. 25, чрезвычайно важно, чтобы заявители или потенциальные заявители могли свободно сообщаться с Комиссией, не подвергаясь принуждению в какой бы то ни было форме со стороны властей отозвать или изменить свои жалобы, тем не менее Комиссия была не в состоянии найти какое-либо доказательство, что смерть А. была связана с его заявлением или что государственные власти были ответственны за какое бы то ни было посягательство – в форме или угроз или запугивания – на его права, предусматриваемые ст. 25(1), и Суду не было представлено никаких новых доказательств в этой связи; (25) таким образом, Суд не может установить здесь нарушения ст. 25(1); (26) доказательств, установленных Комиссией, было недостаточно для вынесения ею решения, касающегося существования практики нарушений со стороны властей ст. 3, 5(3), 6(1), 13 и 25(1); (27) (8-1) учитывая крайнюю серьезность нарушений положений ЕКЗПЧ в отношении А. и страх и горе, несомненно причиненные его отцу, ему следует присудить компенсацию в полной сумме его иска, а именно, 16 635 000 турецких лир – за расходы на медицинскую помощь, 40 фунтов стерлингов – за потери в заработке и 50 000 фунтов стерлингов – за нематериальный ущерб; (28) (8-1) ему следует также присудить возмещение затрат и издержек за вычетом любых сумм, полученных в форме юридической помощи от Совета Европы, не учтенных в его иске; (29) (8-1) в отношении сумм, выплачиваемых в турецких лирах и фунтах стерлингов, процентные ставки в Турции и в Англии и Уэльсе составляют, соответственно, 30% и 8% годовых.

Комментарий: Как и в деле Akdivar v Turkey, Суд уклонился от заключения о существовании административной практики, оправдывающей неисчерпание внутренних средств правовой защиты, но, вне всякого сомнения, ситуация А. составляет особые обстоятельства, ведущие к тем же последствиям. Судья Гёлкюклю [Golcuklu], как и в деле Akdivar, заявил по этому пункту особое мнение. Вывод, что за телесные повреждения, нанесенные А., ответственны власти Турции, неизбежно вытекает из решения Суда по делам Tomasi v France (Interights Bulletin, 1994, № 8, p. 13) и Ribitsch v Austria (Interights Bulletin, 1996, № 10 p.144) (резюме обоих дел см. в настоящем выпуске), и действия, в результате которых были нанесены эти повреждения, нельзя признать ничем иным, как пытками. Признание нарушения ст. 5(3) служит важным напоминанием, что даже в условиях чрезвычайного положения есть пределы времени, в течение которого допустимо отсутствие судебного надзора; из рассматриваемого решения и решения по делу Brannigan and McBride v United Kingdom (Interights Bulletin, 1995, № 9, p. 56) очевидно, что этот предел близок к одной неделе, а не к двум. Совершенно невероятно, чтобы две недели были бы приняты как приемлемый предел, даже при обеспечении соответствующих гарантий. Понятно, что Суд сослался на обязанность расследовать заявления о пытках, предусматриваемую ст. 12 КПЧ и ст. 3 ЕКЗПЧ; это согласуется с требованием о тщательном расследовании, когда речь идет о пытках (см. ниже дело Chahal) и представляет собой важную предпосылку существования эффективных средств правовой защиты, соответствующих положениям ст. 13. Отсутствие реакции на явное свидетельство пыток оправдывает вывод о нарушении ст. 13 и Суд (как заметил судья Де-Мейер [De Meyer]) проявил неоправданную сдержанность в отношении жалобы, касающейся ст. 6; решение относительно ст. 26 показывает, что доступ к судопроизводству был для А. практически исключен. Как показывает дело Akdivar, факты, связанные с обвинениями в нарушении ст. 25(1), бывают спорными, но в данном деле обстоятельства были менее убедительны, не в последнюю очередь из-за отсутствия независимых свидетельств. В формулировке компенсации за ущерб Суд вплотную подходит к признанию концепции штрафных убытков.

Дело Чахал против Соединенного Королевства

CHAHAL v UNITED KINGDOM, Решение ЕСПЧ от 15 ноября 1996 г.

Чахал, гражданин Индии, проживал в Великобритании с 1971 г. В 1975 г. к нему присоединилась его жена, также гражданка Индии. Двое их детей родились британскими подданными. В 1984 г. во время визита в Индию по семейным делам Ч. проникся догматами ортодоксального сикхизма и принял участие в организации ненасильственных акций в поддержку отделения индийской провинции Пенджаб, которую многие сикхи хотели бы видеть независимым государством. Он был арестован полицией и содержался под стражей в течение 21 дня, но затем был выпущен без предъявления каких-либо обвинений. По утверждениям Ч., во время заключения его держали в наручниках в антисанитарных условиях, избивали до потери сознания, пытали электротоком и инсценировали смертную казнь. По возвращении в Великобританию он стал одной из ведущих фигур в сикхском сообществе, организовывал демонстрации, стал штатным членом храмового комитета и убеждал молодых сикхов принять обряд посвящения в сикхскую религию. Он участвовал также в поездке по Великобритании духовного лидера сикхов, организовавшего в свое время молодежную федерацию, запрещенную в Индии до середины 1985 г. и до сих пор рассматриваемую властями как воинствующую. Впоследствии этот сикхский лидер был выслан из Великобритании и был в Индии без суда заключен в тюрьму, где пробыл с декабря 1984 до конца 1988 г. После освобождения он стал выступать за достижение изменений конституционными методами, и молодежная федерация раскололась. Ч. присоединился к фракции, продолжавшей борьбу за независимую Родину. В 1985 г. Ч. был на основании Закона о борьбе с терроризмом задержан по подозрению в участии в заговоре с целью убийства премьер-министра Индии во время официального визита последнего в Великобританию, однако был отпущен за отсутствием доказательств. В 1986 г. на основании того же закона он дважды подвергался аресту и допросу по подозрению в участии в заговоре с целью убийства умеренно настроенных сикхов, но оба раза вновь был отпущен без предъявления обвинения. Ч. отрицал участие в этих заговорах. В 1987 г. он приговаривался к тюремному заключению на срок шесть и девять месяцев за насильственные действия и драку в общественном месте, соответственно. Оба раза осуждение было связано с беспорядками в храме, но в 1992 г. оба осуждения были аннулированы из-за серьезного предубеждения в его пользу, вызванного появлением его на заседании суда в наручниках. По обвинениям в беспорядках в другом храме, имевших место в том же году, Ч. был оправдан. В августе 1990 г. Ч. было вручено уведомление о депортации, поскольку его присутствие [в Великобритании] не отвечает общественным интересам по соображениям национальной безопасности и другим причинам политического характера, связанным с международной борьбой против терроризма. Он был взят под стражу с целью осуществления депортации и с тех пор оставался в заключении.

Ч. просил политического убежища, утверждая, что в случае возвращения в Индию он будет подвергнут пыткам и преследованиям. При этом он ссылался на (a) свое пребывание под стражей в Индии в 1984 г., (b) свою политическую деятельность, (c) свои связи с сикхским духовным лидером, (d) данные о том, что его родители, родственники и знакомые, с которыми он поддерживал контакты, подвергались взятию под стражу, пыткам или допросам, (e) интерес индийской прессы к его предполагаемому участию в деятельности воинствующих сикхских организаций и к предложению о его высылке и (f) доклады Amnesty International и другие свидетельства пыток и убийств сикхских боевиков в Индии. В марте 1991 г. ему было отказано в политическом убежище, поскольку предположение о возможности преследований Ч. по возвращении в Индию не было сочтено достаточно вероятным, хотя и допускалось, что индийские власти могут в течение какого-то время проявлять определенный законный интерес к его деятельности. Права на апелляцию данное решение не предполагало, но дело Ч. рассматривалось консультативным советом под председательством судьи апелляционного суда. В представленном совету обосновании министерство внутренних дел утверждало, что (а) Ч. был ключевой фигурой в координации поддержки террористической деятельности базирующейся в Лондоне сикхской молодежной федерации; (b) Ч. участвовал в кампании запугивания других сикхских групп и в сборе средств и поставке снаряжения для террористов в Пенджабе; (c) за ним числится долгая история насильственных действий, связанных с сикхским терроризмом, подтверждением чему служит его осуждение в 1986 году и беспорядки в другом храме, и (d) Ч. лично участвовал в планировании и руководстве террористическими актами в Индии, Великобритании и других странах. Ч. не сообщили ни об источниках этих сведений, ни о доказательствах, подтверждающих их. В своем собственном письменном заявлении он подчеркивал, что и цели, и история той фракции молодежной федерации, в деятельности которой он участвовал, свидетельствуют о ненасильственном характере ее деятельности, что он не пытался использовать средства храмов для финансирования террористической деятельности и не участвовал в беспорядках в двух храмах или в каких-либо насильственных или террористических действиях. Он лично выступал перед советом и имел возможность вызывать свидетелей, однако не мог быть представлен адвокатом и не был извещен о рекомендациях совета министру внутренних дел. В июле 1991 г. приказ о депортации был подписан и вручен Ч. В декабре 1991 г. ему удалось в судебном порядке оспорить решение об отказе в политическом убежище, но в июне 1992 г. он вновь получил отказ в предоставлении политического убежища даже в том случае, если бы риск его преследования был реальным. Отказ, в числе прочего, обосновывался ссылкой на исключения, допускаемые Женевской конвенцией о статусе беженцев для случаев угрозы национальной безопасности. Ч. был извещен, что производство по делу о его депортации не будет прекращено, что он может отбыть в любой индийский аэропорт по его выбору и что правительство Индии предоставило заверения, что нет никаких оснований опасаться жестокого обращения с Ч. Ходатайство о судебном пересмотре второго отказа в предоставлении убежища не увенчалось успехом, как и два ходатайства об освобождении под залог и попытка оспорить содержание под стражей до решения суда. Ссылка министра внутренних дел на интересы национальной безопасности означает, что материал, на основании которого принималось решение в отношении Ч., не будет в полном объеме доступен какому бы то ни было внутреннему суду. Ч. и Великобритания представили противоречащие доказательства относительно соблюдения прав человека в Пенджабе и в Индии в целом, полученные из различных правительственных, межправительственных и неправительственных источников. Ч. жаловался на риск, которому он подвергнется в результате депортации, на длительность содержания под стражей, на неэффективность и медлительность осуществления судебного контроля за содержанием его под стражей и на отсутствие эффективных внутренних средств правовой защиты. Ч., его жена и двое их детей жаловались на последствия возможной депортации Ч. для их семейной жизни и на отсутствие эффективных внутренних средств правовой защиты в данном отношении. Комиссия установила нарушения ст. 3, 5(1), 8 и 13(16-1), но не установила необходимости рассматривать жалобы, связанные с нарушениями статьи 5(4).

Суд постановил, что (1) несмотря на все трудности, с которыми сталкиваются государства при защите своего населения от террористических актов, абсолютный запрет пыток, бесчеловечного или унижающего обращения или наказания полностью распространяется на случаи высылки безотносительно к поведению жертвы такого обращения; (2) поскольку при определении того, затрагивает ли ситуация обязательства государства в соответствии со ст. 3, нельзя класть на одну чашу весов степень риска жестокого обращения, на другую – весомость оснований для высылки, нет и необходимости рассматривать не проверявшиеся (но, без сомнения, bona fide) утверждения Великобритании относительно террористической деятельности Ч. и той угрозы, которую он представляет для национальной безопасности; (3) поскольку Ч. еще не подвергся депортации, для определения обоснованности представления о реальном риске для Ч подвергнуться в случае высылки обращению, запрещенному ст. 3, – первостепенное значение в настоящее время имеют соображения Суда по данному вопросу, однако взгляд с исторической зрения и анализ фактов прошлых лет может пролить свет на нынешнюю ситуацию и на возможные перспективы ее развития; (4) поскольку Ч. было предложено выбрать для возвращения любой аэропорт Индии по его собственному выбору, риск для Ч. подвергнуться жестокому обращению следует оценивать по условиям, существующим на всей территории Индии, однако то обстоятельство, что Ч. известен активной поддержкой сикхских сепаратистов, означает, что особое значение имеют свидетельства о положении сикхских боевиков, попавших в руки сил национальной безопасности, за пределами Пенджаба; (5) существуют свидетельства (подтвержденные целым рядом различных объективных источников), что, по меньшей мере, до середины 1994 г. отдельные подразделения пенджабской полиции имели обыкновение действовать без оглядки на права человека подозреваемых сикхских боевиков и были вполне способны преследовать тех, за кем они охотились, далеко за пределами Пенджаба; (6) хотя имеются признаки улучшения ситуации, эти проблемы сохраняются, и нет никаких свидетельств коренных реформ или реорганизации пенджабской полиции за последние годы; (7) нельзя вовсе не принимать в расчет утверждений Ч., что снижение активности [сикхских сепаратистов] в последнее время объясняется лишь тем, что ключевые фигуры движения были либо убиты, либо вынуждены покинуть страну, либо были приведены в бездействие пытками или страхом пыток, и представляется, что информация о творившихся в прошлом жестокостях только теперь выходит на свет; (8) следует должным образом принять во внимание и удостоверенные обвинения в серьезных нарушениях прав человека в адрес индийской полиции, и отнюдь не только полиции Пенджаба; (9) хотя добросовестность и искренность заверений со стороны властей Индии не ставится под сомнение, нарушение прав человека отдельными представителями индийских сил безопасности остаются постоянной и проблемой и пока не поддаются исправлению, так что эти заверения не обеспечивают Ч. достаточных гарантий безопасности; (10) риск жестокого обращения с Ч. со стороны приверженцев “жесткой линии” в силах безопасности еще больше возрастает из-за его репутации, широко известной поддержки, которую он оказывал делу сикхских сепаратистов и не подвергавшихся проверке обвинений Ч. в участии в террористической деятельности; (11) (12-7) таким образом, поскольку утверждения о риске для Ч. подвергнуться обращению, противоречащему ст. 3, в случае его депортации в Индию достаточно обоснованы, приказ о его депортации в случае исполнения приведет к нарушению данной статьи; (13) учитывая крайнюю серьезность и важность вопросов, которые рассматривались в связи с делом Ч., серьезность потенциальной угрозы для него, его заинтересованность в тщательном рассмотрении его претензий судами, – время, затраченное на принятие различных решений (как каждого в отдельности, так и их совокупности) в ходе внутренних разбирательств его дела, на которое он жаловался, нельзя считать чрезмерным; (14) консультативный совет (включавший опытных работников судебной системы, которые были вполне способны критически оценить представленные доказательства, связанные с вопросами национальной безопасности) обеспечил достаточные гарантии того, что имелись, по крайней мере, основания prima facie (т.е. достаточно веские, чтобы презюмировать правоту решения – ред.) опасаться, что интересы национальной безопасности пострадают, если Ч. будет находиться на свободе, и, таким образом, действия должностных лиц, распорядившихся о содержании Ч. под стражей, не были произвольными; (15) (13-16) поскольку содержание Ч. под стражей не противоречило требованиям ст. 5(1)(f), нарушения ст. 5 не было; (16) хотя жалоба Ч. на невозможность оспорить законность его содержания под стражей обосновывалась положениями ст. 13, однако ст. 5(4) предусматривает lex specialis в отношении требований ст. 13 и (независимо от методов, выбранных Ч. для обоснования его жалобы) вопрос должен быть сперва изучен с точки зрения данной нормы; (17) внутренние суды не были способны контролировать оправданность содержания Ч. под стражей соображениями национальной безопасности, а консультативный совет нельзя считать судебным органом в том смысле, какой придает этому понятию ст. 5(4), поскольку (a) Ч. не мог быть представлен адвокатом [во время слушания его дела], (b) основания для извещения о намерении депортировать его были изложены ему лишь в общем виде, (c) совет не обладал полномочиями принимать решения и (d) его рекомендации не имели обязывающей силы и не разглашались; (18) хотя в случае угрозы интересам национальной безопасности использование засекреченных материалов может оказаться неизбежным, это не означает, что власти страны могут быть освобождены от эффективного контроля внутренних судов в любом случае, когда они сочтут нужным утверждать, что ситуация связана с вопросами национальной безопасности и борьбы с терроризмом; (19) таким образом, имело место нарушение ст. 5(4), и нарушение тем более серьезное, что Ч. был лишен свободы в течение длительного времени, что не может не вызывать серьезной озабоченности; (20) (17-2) с учетом решения по пункту (11) при отсутствии оснований сомневаться в том, что Великобритания исполнит данное решение, нет необходимости выносить решение по гипотетическому вопросу о том, будут ли в случае высылки Ч. в Индию нарушены также права заявителя, предусмотренные ст. 8; (21) учитывая решения по пунктам (19) и (20), Суду нужно было изучить только жалобу Ч. на нарушение ст. 13 в ее связи с положениями ст. 3; (22) ст. 13 применима к данному случаю, поскольку жалоба на нарушение ст. 3 обосновываема по существу дела; (23) требование к средству правовой защиты “быть настолько эффективным, насколько это возможно” неуместно в случае жалобы на то, что в результате депортации данное лицо подвергается риску обращения, нарушающего ст. 3 – в подобном случае соображения, связанные с интересами национальной безопасности, несущественны; (24) в подобных случаях ст. 13 требует тщательного независимого изучения утверждений о том, что существуют веские основания опасаться обращения, противоречащего ст. 3, и такое изучение должно выполняться безотносительно к действиям депортируемого лица, послужившим причиной требований о высылке, или к любой угрозе интересам национальной безопасности государства, осуществляющего высылку; (25) если подобное изучение осуществлялось не судом, а каким-либо иным органом, оценка эффективности предоставленного им средства правовой защиты зависит от полномочий этого органа и от гарантий, которые он предоставляет; (26) ни суды, ни консультативный совет не имели возможности пересмотреть вопрос о депортации исходя исключительно из соображений риска [для депортируемого лица подвергнуться обращению, не совместимому со ст. 3] и, соответственно, не могут рассматриваться как эффективное средство правовой защиты в отношении жалобы Ч. на нарушение ст. 3; (27) консультативный совет не предоставил достаточных процедурных гарантий, поскольку (а) не было предусмотрено законное представительство интересов, (b) основания для его депортации были изложены Ч. лишь в общем виде, (c) совет не обладал полномочиями принимать решения и (d) его рекомендации не имели обязывающей силы и не разглашались; (28) с учетом недостатков как процедуры судебного пересмотра, так и рассмотрения дела в консультативном совете, данные средства правовой защиты в их совокупности не удовлетворяют требованиям ст. 13 в ее связи с положениями ст. 3; (29) таким образом, имело место нарушение ст. 3; (30) учитывая решение по пункту (15), Ч. не следует никакого возмещения нематериального ущерба за время, проведенное под стражей, а решение о нарушении ст. 3, 5(4) и 13 сами по себе составляют достаточное справедливое возмещение; (31) требование Ч. о возмещении судебных издержек в размере 77 755, 97 ф. ст. является завышенным, и ему причитается возмещение издержек в размере 45 000 ф. ст. (включая налог на добавленную стоимость) за вычетом суммы, полученной им в виде юридической помощи от Совета Европы; и (33) законная величина процентной ставки в Великобритании составляет 8% годовых.

Дело Биззотто против Греции

BIZZOTTO v GREECE, решение ЕСПЧ от 15 ноября 1996 г.

B. был арестован в транзитном зале афинского аэропорта в марте 1990 г., а в мае 1991 г. ему было предъявлено обвинение в ввозе в Грецию конопли. Вынося ему приговор к восьми годам тюремного заключения и штрафу в сумме 2 млн. греческих драхм, суд охарактеризовал его как особо опасного преступника, поскольку он – наркоман и знает, как обходить принимаемые меры безопасности. Суд также лишил его гражданских прав сроком на пять лет, навсегда запретил ему возвращаться в страну и на основании закона 1987 г. о торговле наркотиками предписал поместить его в соответствующий центр для лечения от наркомании. В октябре 1992 г. апелляционный суд снизил ему срок приговора и сумму штрафа, соответственно, до шести лет и 1 млн. греческих драхм. Было также предписано поместить B. в соответствующую тюрьму или государственную больницу, где он смог бы пройти курс лечения от наркомании. Однако B. ни в одно из подобных учреждений не приняли, и он отбывал свой приговор в тюрьме, начальник которой был извещен обвинителем, что данный пункт решения апелляционного суда невыполним, так как тюрем с необходимым медицинским оборудованием в стране нет. Начальнику сообщили также, что, если такая тюрьма откроется до завершения срока приговора B., его поставят в известность. В декабре 1991 г. B. обратился в уголовный суд с ходатайством о временном освобождении из заключения на основании одного из положений закона 1987 г., позволяющего освобождать лиц, содержащихся под стражей в больницах и излечившихся, если нет серьезных оснований для отбывания ими оставшегося срока приговора. Он утверждал, что излечился, а за время длительного пребывания в тюрьме и в результате лечения совершенно избавился от наркотической зависимости. B. заявлял также, что у него есть жена и семья, что он владеет прибыльной фермой в Италии и твердо решил больше не нарушать закон. Суд (указавший на объективную невозможность принимать наркоманов в лечебные центры из-за отсутствия таковых) в феврале 1992 г. отказал B. в его ходатайстве, так как он не удовлетворял существенным условиям закона, прежде всего требованию полного излечения. Суд признал маловероятным, что B., покинув тюрьму, станет жить честно, так как ранее он проявлял заметную склонность к совершению правонарушений, связанных с наркотиками. Второе подобное ходатайство в тот же суд было спустя несколько недель отклонено под предлогом, что суд не убежден в излечении B. от наркотической зависимости. Суд счел, что лечение в тюрьме недостаточно для избавления от долговременной наркомании и сослался на отсутствие заключения тюремного психиатра о ходе лечения B. К третьему ходатайству в уголовный суд, поданному месяц спустя, такое заключение было приложено, но в мае 1992 г. ходатайство было отклонено. Суд не считал излечение B. установленным, и признал его ходатайство неприемлемым, так как он не был помещен в соответствующую тюрьму, подобную психиатрической клинике при тюрьме, где он содержался до суда. Суд постановил также, что с учетом его криминального прошлого существуют серьезные основания для отбывания им оставшегося срока приговора. Тогда B. попросил поместить его в лечебный центр для наркоманов, однако в июне 1993 г. министр юстиции ответил, что на территории тюрьмы такого центра нет. Четвертое ходатайство о разрешении на временное освобождение, поданное в декабре 1993 г., было через два месяца удовлетворено на том основании, что он отбыл более половины срока приговора, вел себя в тюрьме хорошо, соблюдал тюремные правила и не подвергался дисциплинарным наказаниям. B. жаловался на то, что не был помещен в соответствующий центр для лечения от наркомании, и Комиссия установила (8-7) нарушение ст. 5(1). Власти Греции возражали, что a) B. не исчерпал внутренние средства правовой защиты, не оспорив характер исполнения вынесенного ему приговора в суде, и b) жалоба неприемлема по срокам, так как относилась к ситуации, созданной решением апелляционного суда от мая 1991 г.

Суд постановил, что: 1) первое возражение следует отклонить, поскольку подобные центры, упоминавшиеся в приговоре B., реально не существовали, и поэтому предполагаемое обращение в суд было бы обречено на неудачу; 2) предметом жалобы B. была ситуация, продолжавшаяся с момента вынесения приговора вплоть до освобождения, а поскольку требования ст. 26 были удовлетворены жалобой в Европейскую комиссию по правам человека, поданной вскоре после отказа на его третье ходатайстве об освобождении, следует отклонить и второе возражение; 3) цель вынесенного B. приговора состояла в его наказании, и поэтому к данному делу применима только ст. 5(1)(a), так как на главное основание для его содержания под стражей не повлияли ни заключение, что B. – наркоман, ни решение о помещении его в тюрьму, оснащенную медицинским оборудованием; 4) положения закона 1987 г. ставили своей целью лечение, но, будучи неосуществимыми на деле, оказались просто условиями для исполнения приговоров; 5) подобные условия в принципе не могут иметь никакого отношения к “законности” лишения свободы, даже если они иногда и учитываются в ЕКПЧ; 6) таким образом, содержание B. в обыкновенной тюрьме не составляло нарушения ст. 5(1).

Комментарий. Хотя Суд остался верен своей точке зрения, отраженной в деле Ashingdane v United Kingdom (Ser A No 93), что должна существовать некая связь между основанием для допустимого лишения свободы и местом и условиями содержания под стражей, – из данного решения становится ясно, что наказание за преступление обладает приоритетом перед всякими другими мыслимыми целями содержания под стражей. В этих последних следует видеть всего лишь фактор, влияющий на условия исполнения приговора. Решение было бы, конечно, другим, если бы несоответствие приговору влияло на обоснованность содержания под стражей с точки зрения внутреннего законодательства: в этом последнем случае содержание под стражей не было бы предусмотрено законом. Однако в данном деле ничто не указывает на это. B. могли, конечно, заключить под стражу на основании одной лишь ст. 5(1)(e) как наркомана, и тогда в случае, если бы его не поместили в соответствующее учреждение, положения данной статьи были бы нарушены (дело Ashingdan). Но даже и тогда могла отсутствовать сопутствующая обязанность предоставить лечение (см. дело Winterwerp v The Netherlands, Ser A No 33). Однако, как отметил Суд, если бы кому-то из заключенных не предоставили лечения, была бы нарушена ст. 3. Но в данном деле ничто не свидетельствует, что B. как-то страдал, не получая определенного лечения. Власти Греции настаивали, что B. излечили от наркомании, но если дело обстояло именно так, он должен был бы быть освобожден, в то время как его содержание под стражей оправдывалось ст. 5(1)(e) (см. X v United Kingdom, Ser A No 46).

Содержание

Арест – не совершено никакого преступления – ст. 5(1)(c)

Дело Луканов против Болгарии

LUKANOV v BULGARIA, Решение ЕСПЧ от 20 марта 1997 г.

L. был членом национального собрания и занимал должности министра, заместителя премьер-министра и премьер-министра. Пограничная служба в марте 1992 г. дважды извещала его, что издан приказ об изъятии у него дипломатического паспорта, но так как этот приказ ему не предъявили, он отказался сдать паспорт. Поданная в верховный суд апелляция была отклонена, так как не было принято никакого административного решения, которое могло быть обжаловано. L. подал иск о возмещении нематериального ущерба, понесенного в результате издания незаконного приказа об изъятии у него дипломатического паспорта. В июле 1992 г. генеральный прокурор обратился с просьбой к национальному собранию о санкции на возбуждение против него уголовного дела по подозрению в том, что, состоя на государственной службе, он незаконно присваивал государственные средства и преднамеренно растрачивал средства в ущерб национальной экономике. Это подозрение относилось, в частности, к его участию в бытность его заместителем премьер-министра в вынесении многих решений о предоставлении помощи и займов ряду развивающихся стран. Национальное собрание лишило L. парламентского иммунитета и санкционировало возбуждение против него уголовного дела, а также его арест и содержание под стражей до суда. После этого государственный прокурор предъявил L. обвинение в преступлении, состоящем в незаконном присвоении средств, а также в злоупотреблении служебным положением государственного служащего с целью предоставления материальных выгод третьей стороне. Он санкционировал предварительное заключение L., объясняя это a) необходимостью обратить внимание общественности на опасность подобных преступлений для общества; b) личностью L.; c) необходимостью обеспечить его явку в суд первой инстанции. После того, как L. был арестован и взят под стражу, его защитник обратился в верховный суд с ходатайством о его освобождении. На судебном заседании, где присутствовал прокурор, но не было ни L., ни его защитника, в этом было отказано. Решение суда мотивировалось серьезностью незаконного присвоения средств и опасностью побега в связи со статусом L. и его жалобой, касающейся приказа об изъятии паспорта. В августе 1992 г. L. был госпитализирован и вследствие изменения состояния здоровья обратился к генеральному прокурору с ходатайством об освобождении. В следующем месяце его защитник безуспешно обжаловал верховном суде отказ в этом ходатайстве. L. вновь подал ходатайство об освобождении, но прокурор отклонил его в ноябре 1992 г. по тем же мотивам, которые ранее привел генеральный прокурор, а также из-за того, что, несмотря на медицинские заключения о состоянии здоровья L., не было никаких новых обстоятельств, оправдывающих такое решение. Тогда защитник L. обратился к генеральному прокурору с просьбой об окончании следствия, заявив, что нет никаких исключительных обстоятельств, оправдывающих превышение времени, отводимого уголовно-процессуальным кодексом [на ведение следствия], и вновь ходатайствовал об освобождении L. Генеральный прокурор устно известил защитника об отказе в ходатайстве из-за отсутствия новых обстоятельств. В декабре 1992 г. национальное собрание отменило свое решение, санкционирующее предварительное заключение L., и прокурор принял решение освободить его под залог. В марте 1994 г. городской суд присудил L. компенсацию за нематериальный ущерб, понесенный в результате попыток изъятия у него паспорта в отсутствие законного ордера, и в феврале 1995 г. верховный суд оставил это решение в силе. Болгария ратифицировала ЕКПЧ и в сентябре 1992 г. в соответствии со ст. 46 ЕКПЧ сдала на хранение заявление [о признании юрисдикции ЕСПЧ]. L. жаловался на арест и содержание под стражей, обращение с ним в заключении, отсутствие открытого слушания дела [по апелляции] в верховном суде, судебное преследование за действия, которые в момент совершения не составляли преступления, на запрещение писать статьи о расследованиях и о злоупотреблении допускаемыми ЕКПЧ ограничениями. Власти Болгарии заявляли, что не имеют возможности описать во всех подробностях бесчестные неправомерные “сделки”, которым способствовал L. во время пребывания его у власти, из-за закрытого характера производства по делу против него и других лиц. Комиссия, признав приемлемыми только первую и последнюю жалобы, установила нарушение ст. 5(1), но не выявила никакого отдельного предмета спора в рамках ст. 18. L. впоследствии был застрелен, когда находился вне своего дома. Болгарские власти сообщили Суду, что готовы согласиться с мнением Европейской комиссии по правам человека в отношении ст. 5(1), но известили Суд о мнении генерального прокурора и отметили, что, поскольку, согласно конституции, и прокуратура, и верховный суд представляют собой независимые органы, оценка мер, принятых ими по данному делу, не входит в полномочия Суда.

Суд постановил, что 1) право вдовы L. и обоих детей на ходатайство от его имени бесспорно и ничто не обосновывает иного решения; 2) Суд обладает полномочиями исследовать факты и обстоятельства в отношении жалоб L. постольку, поскольку они относятся к периоду времени после ратификации Болгарией ЕКПЧ и заявления, сделанного в соответствии со ст. 46; 3) тем не менее, Суд должен учитывать состояние производства по делу на момент заявления и, в особенности, тот факт, что мотивы содержания L. под стражей, изложенные в ордере на арест и в утверждающем его решении верховного суда, оставались неизменными вплоть до его освобождения; 4) хотя органы, принимавшие меры, которые служат предметом жалоб, могут быть независимыми, власти государства ответственны за действия этих органов в той же мере, что и за действия любого другого государственного ведомства; 5) Несмотря на согласие болгарской стороны с мнением Европейской Комиссии по правам человека в отношении ст. 5(1), Суд должен сам рассмотреть данный вопрос; 6) хотя и не оспаривалось, что L. как член правительства участвовал в вынесении решений, послуживших поводом для предъявленных обвинений, ни одно из положений уголовного кодекса не определяет и даже не подразумевает, что всякое лицо подлежит уголовной ответственности вследствие участия в коллективном вынесении решений подобного характера; 7) не приведено ни одного доказательства, что соответствующие решения были незаконными, принимались с превышением полномочий или противоречили закону о государственном бюджете; 8) таким образом, [властям Болгарии] не удалось убедить Суд, что действия, за совершение которых преследовался L., составляли в рассматриваемый период времени уголовное преступление; 9) в изданном в июле ордере на арест указывались a) преступление в форме незаконного присвоения средств, в результате которого совершивший его преступник стремился добиться выгод для себя или третьей стороны, и b) преступление злоупотребления властью должностного лица с целью добиться таких выгод; 10) не было представлено ни одного факта и никаких сведений, способных доказать, что L. в то время обоснованно подозревался в стремлении добиться каких-то выгод для себя или для третьей стороны от своего участия в распределении рассматриваемых средств; 11) заявление, что имели место какие-то “сделки”, было признано Комиссией необоснованным, оно не повторялось, причем не утверждалось, что эти средства не были получены соответствующими странами; 12) при таких обстоятельствах содержание L. под стражей в течение рассматриваемого периода времени не было “законным содержанием под стражей” “по обоснованному подозрению в совершении правонарушения”; 13) придя к такому выводу, Суд не счел необходимым оценивать, можно ли было мотивированно считать содержание под стражей необходимым для предотвращения совершения им преступления или побега после совершения преступления; 14) таким образом, было допущено нарушение ст. 5(1); 15) учитывая вывод относительно ст. 5(1), нет необходимости ставить отдельно вопрос, касающийся ст. 18; 16) вдове и детям L. следует, по справедливости, присудить 40 000 французских франков, которые должны быть конвертированы в болгарские левы по курсу, действовавшему на момент вынесения решения, в возмещение нематериального ущерба; 17) им следует также присудить выплату 13 456 долл. США и 7 067 французских франков в возмещение понесенных затрат и судебных издержек; 18) пени должны выплачиваться в размерах 4% и 5% годовых в отношении присужденных сумм, соответственно, в французских франках и в долларах США.

Комментарий. Хотя данное дело, если учесть положение заявителя, имело в Болгарии особый политический резонанс, вывод, что содержание L. под стражей выходило за рамки обстоятельств, допускаемых на основании ЕКПЧ, влечет за собой самое непосредственное применение ст. 5(1); таким образом, не было никакого основания для заключения, что L. был помещен под стражу за уголовное преступление, предусматриваемое внутренним законодательством – а это и составляет явную предпосылку для применения ст. 5(1)(c), – но даже если бы понятие преступления незаконного присвоения средств было бы применимо к действиям L., –не существовало никаких оснований для правомерного подозрения его в совершении данного преступления, как условие правомерности подозрения трактуется в прецедентном праве Суда (см. выше дело Murray v United Kingdom). Сомнительно также, могло ли содержание L. под стражей оправдываться целью предотвращения его побега: спор в связи с паспортом определенно свидетельствовал не о таком намерении, а, скорее, о решимости противостоять властям (см. выше дело Mansur v Turkey и ниже дело Muller v France). Вывод, касающийся ст. 18, указывает на положение данной статьи как на подразумеваемый предел любых ограничений, которые могут налагаться на материальные права в рмаках Конвенции, и на то, что сделанное Судом отдельное уточнение представляет собой просто повтор, а не дополнительное следствие. Отклонение Судом мнения, что независимость прокурора исключала ответственность [властей], согласуется с давно установившимися принципами, но служит уместным напоминанием, что институциональные гарантии внутренним органам не подразумевают, что их действия не могут стать предметом тщательного расследования на международном уровне.

Содержание

Содержание под стражей до суда – продолжительность оказалась чрезмерной – ст. 5(3) ЕКПЧ

Дело Мюллер против Франции

MULLER v FRANCE, Решение ЕСПЧ от 17 марта 1997 г.

M. и его брата арестовали в декабре 1988 г. за вооруженный грабеж, кражу и преступный сговор. Они немедленно признались в совершенных преступлениях. Через два дня судья, ведущий следствие, предъявил им обвинения и распорядился поместить их под стражу до суда. Этот судья обвинил также в этих и связанных с ними преступлениях еще пятерых лиц. Указанные меры были приняты в рамках одного из пяти одновременно проводившихся тремя различными судьями расследований ряда вооруженных ограблений банков в восточной части страны. Ранее в связи с этими преступлениями были изданы распоряжения о проведении наблюдения, а в период с февраля по ноябрь 1990 г. в семи разных городах полиция получила дополнительные распоряжения того же рода. Однако дела были объединены в одно производство путем слияния двух судебных расследований и передачи дел от двух судей (включая и того, который предъявил обвинения M.) третьему. Это случилось в период между декабрем 1988 г. декабрем 1989 г., причем между апрелем 1989 г. и апрелем 1990 г. в трех случаях судьи, расследовавшие рассматриваемое дело, менялись. В марте 1989 г. M. и остальным содержавшимся под стражей подозреваемым предъявили дополнительные обвинения. В октябре 1989 г. обвинение было предъявлено еще одному лицу, и ведущий следствие судья устроил очную ставку других обвиняемых с этим лицом, на которой M. присутствовать отказался. Поэтому на июнь 1991 г. назначили дополнительную очную ставку между M. и четырьмя другими обвиняемыми по данному делу. В период между ноябрем 1990 г. и июлем 1991 г. обвинение было предъявлено трем другим лицам. За время с февраля по ноябрь 1989 г. следователь допрашивал M. шесть раз. Между январем и ноябрем 1989 г. допрашивали также его брата и других обвиняемых. В феврале 1989 г. были затребованы заключения по результатам психиатрического, медицинского и социального освидетельствования M. и его брата. Заключения были приобщены к делу в следующем месяце, когда проводивший следствие судья получил также документы, затребованные от другого судьи, ответственного за исполнение приговоров в другом городе. В июле 1989 г. был издан приказ об освобождении других обвиняемых. Пребывание M. под стражей расследовавший дело судья в декабре 1989 г. продлил еще на год, чтобы предотвратить совершение новых преступлений или попытки скрыться от наказания, так как его преступления относились к числу серьезных и у него уже были судимости. В марте и июле 1990 г. проводился совместный допрос M., его брата и других обвиняемых. Ответ на запрос относительно одного из других обвиняемых, посланный судьей в ноябре 1889 г., поступил через два месяца. В декабре 1990 г. судья вновь продлил заключение M. на год по основанию его прошлых судимостей, продолжающегося расследования с целью выяснить роль других обвиняемых и того, что, с учетом ожидаемого приговора, его явка на суд была маловероятной. Затребованное заключение психиатра в отношении другого обвиняемого поступило в июне 1991 г. В ходатайстве M. о немедленном освобождении в августе 1991 г. было отказано, так как существовала опасность, что a) учитывая вероятный приговор, он скроется и b) совершит новые преступления, на возможность чего указывали его прежние судимости. В конце того же месяца по апелляции это решение было оставлено в силе, хотя и признавалось, что объединения дел и неоднократная передача полномочий усложнили разбирательство. В сентябре 1991 г. документы дела передали обвинителю и тот подал ходатайство об издании предписания о разделении дел, принятии части их к рассмотрению, снятии ряда обвинений по некоторым другим и передаче остальных главному обвинителю. В ноябре 1991 г. судья, проводивший следствие, признав, что существуют достаточные доказательства для предъявления M. обвинений по нескольким пунктам, распорядился о передаче дела в отношении этих пунктов главному обвинителю и издал распоряжение о частичном снятии обвинений в отношении трех других обвиняемых. В декабре 1991 г. отдел обвинений апелляционного суда принял решение, что семь человек, включая M., должны предстать перед судом, а также предписал арестовать их и взять под стражу. Отдел признал, что продолжительность заключения M. не превысила допустимого предела и что своей тактикой систематических протестов M. оказал отрицательное влияние на других заключенных. В том же месяце кассационный суд, ссылаясь на необходимость организации очных ставок в июне и августе 1991 г., отклонил апелляцию M. против отказа в его ходатайстве об освобождении. В апреле 1992 г. кассационный суд отклонил по мотивам права апелляции M. и его брата и других обвиняемых против их предания суду как не укладывающиеся в предписанные законом сроки. Разбирательства по делу нельзя было производить до проведения слушаний по этим апелляциям, и поэтому в августе и сентябре 1992 г. эксперты, свидетели и гражданские истцы получили повестки в суд, назначенный на сентябрь 1992 г. За три дня до его начала защита добилась отсрочки на том основании, что адвокаты в течение почти недели не могли связаться со своими клиентами из-за забастовки тюремных надзирателей. В том же месяце M. безуспешно ходатайствовал об освобождении. Суд состоялся в декабре 1992 г., и на выездной судебной сессии M., его брата и пятерых других обвиняемых осудили. M. приговорили к тюремному заключению сроком на десять лет, из которого полностью вычли срок пребывания в предварительном заключении. В марте 1993 г. кассационный суд отклонил апелляцию M. против отказа в освобождении по ранее поданной апелляции, определив, что не обладает полномочиями по пересмотру решения суда низшей инстанции, что продолжительность содержания под стражей оправдана сложностью и числом совершенных преступлений. Во время пребывания под стражей до суда M. a) оштрафовали на 25 французских франков за предъявление удостоверения личности, из которого была отклеена фотография (он передал ее жене), b) вынесли условное наказание в виде запрета на четверо суток покидать камеру за отказ подвергнуться обыску при выходе из помещения для свиданий и c) поместили на двое суток в одиночную камеру за “нарушение общественного порядка или тюремной дисциплины”. M. жаловался на продолжительность содержания под стражей до суда, предъявленные ему уголовные обвинения и несправедливость судебного разбирательства. Комиссия, признав приемлемой только первую жалобу, установила нарушение ст. 5(3).

Суд постановил, что 1) учитываемый промежуток времени исчисляется с момента заключения M. под стражу в полиции и до вынесения решения выездной судебной сессией; 2) расследование дело было сложным в том смысле, что пришлось объединить производство по делам, расследовавшимся одновременно тремя разными судебными органами, однако M. признался в совершении преступлений, в которых был обвинен, сразу после ареста; 3) после завершения следствия в ноябре 1991 г. и предания M. и его соучастников суду какая бы то ни было опасность сговора должна была исчезнуть; 4) риск того, что М. скроется от суда, нельзя было оценивать, исходя лишь из строгости предстоящего приговора, а прошлое лица могло и не служить достаточным оправданием для отказа в освобождении по основанию опасности совершения новых преступлений; 5) таким образом, после предписания о завершении следствия содержание M. под стражей перестало оправдываться разумными и достаточными основаниями; 6) хотя объединение разных дел в одно производство было, безусловно, необходимым для должного отправления правосудия, последовавшие замены ведущих следствие судей затягивали расследование, что было признано внутренними судами; 7) судебные власти не действовали с должной быстротой, хотя M. a) признался в совершении преступлений сразу после ареста и b) не обращался с какими-либо ходатайствами, которые могли замедлить следствие; 8) таким образом, столь длительное содержание M. в заключении до суда не было обоснованным, и поэтому допущено нарушение ст. 5(3); 9) хотя власти Франции заявили, что, M. не представил сколько-нибудь убедительных свидетельств о материальном ущербе, [материальные] претензии следует в любом случае отклонить, так как время досудебного заключения было вычтено из срока приговора; 10) данное решение составляет достаточное возмещение нематериального ущерба; 11) M. следует выплатить 40 000 французских франков в возмещение расходов и судебных издержек, понесенных главным образом в Страсбурге; 12) законная процентная ставка во Франции, составляет 3,87% годовых.

Комментарий. Это решение соответствует установившейся практике Суда, признающего, что необходимость объединения нескольких дел в одно производство может оправдывать задержку в предании того или иного лица суду (см. выше дело Van Der Tang v Spain), однако не может служить оправданием, если нет уверенности, что объединенное производство осуществляется с должной тщательностью. Как и во многих делах, связанных с задержкой предания суду, организация судопроизводства тщательно анализируется, и как бы ни была важна перестановка лиц, ведущих дело, она не рассматривается как оправдание для задержки рассмотрения этого дела. Однако, поскольку Суд признал, что к ноябрю 1993 г. оснований для содержания под стражей больше не было, ему, вероятно, следовало признать, что нарушение ст. 5(3) было допущено и в связи с этим обстоятельством.

Содержание

Осуждение – игнорирование закона привело к произвольному содержанию под стражей – ст. 5(1)(a)

Дело Цирлис и Кулумпас против Греции

TSIRLIS and KOULOUMPAS v GREECE, Решение ЕСПЧ от 29 мая 1997 г.

T. и K. были назначены центральной конгрегацией Свидетелей Иеговы священнослужителями и наделены правом исполнять ритуалы бракосочетания лиц этого вероисповедания и извещать о таких браках официальные бюро записей актов гражданского состояния. Эти бюро были в ноябре 1987 г. извещены о сделанных назначениях ответственной за их работу префектурой. Поданные T. и K., соответственно, в феврале 1990 г. и ноябре 1989 г. ходатайства об освобождении от военной службы согласно закону от 1988 г. как священнослужителей “признанной религии” были отклонены отделом комплектования личного состава вооруженных сил на том основании, что Свидетели Иеговы такой религией не являются, и их обязали прибыть в военные учебные центры для прохождения воинской службы. Они туда явились, но после отказа отправиться в свои подразделения (ссылаясь при этом на свой статус священнослужителей “признанной религии”) и надеть военную форму были арестованы, обвинены в неповиновении приказу и помещены под стражу до суда. Их апелляции против решения, согласно которому Свидетели Иеговы не являются “признанной религией”, были отклонены начальником отдела комплектования личного состава и, соответственно, в апреле и мае 1990 г. армейские трибуналы признали их виновными в неповиновении приказу и приговорили к четырем годам тюремного заключения каждого. T. и K. обжаловали решения трибуналов и обратились в верховный административный суд с ходатайством об отмене решения начальника отдела комплектования личного состава не освобождать их от несения воинской службы. Этот суд неоднократно принимал постановления, что Свидетели Иеговы относятся к “признанным религиям”, а по отдельно рассмотренному в 1990 г. делу явным образом подтвердил право их священнослужителей на освобождение от воинской службы. Еще до принятия этого решения верховного административного суда военный апелляционный суд отложил рассмотрение апелляций Т. и К. до получения им оригиналов первоначального ходатайства T. об освобождении и других документов, касающихся K. После вынесения указанного решения судебные органы вновь отложили разбирательство дел, чтобы предоставить начальнику отдела комплектования личного состава возможность изложить свое мнение о последствиях этого разбирательства в отношении обязанности T. и K. нести воинскую службу. Соответственно, в апреле и мае 1991 г. рассмотрение их апелляций отложили в третий раз до вынесения определения по их ходатайствам верховным административным судом. Последний аннулировал решения об отказе им в освобождении от воинской службы, вынесенные по тому основанию, что Свидетели Иеговы не принадлежат к “признанной религии”, и никто не оспорил представленные T. и K. доказательства, что они являются священнослужителями данной религии. Этот суд также определил, что не было необходимости выносить решения по их ходатайствам о приостановке исполнения решений начальника отдела. В мае 1990 г. военный апелляционный суд (3-2) оправдал T. и K. по делу о неповиновении приказу и приложил к своему вердикту определение, гласившее, что государство не обязано предоставить им возмещение за продолжавшееся до данного момента содержание под стражей, так как оно произошло из-за их собственной грубой небрежности. После этого T. и K. освободили и временно уволили из вооруженных сил на том основании, что они – священнослужители. Священники православной церкви получают освобождение от военной службы по закону 1988 г. без всякого труда. T. и K. жаловались на содержание в заключении, на обвинительный приговор и несправедливость при разбирательстве вопроса о возмещении за содержание в заключении. Комиссия установила нарушение ст. 5(1), 6(1) и (26-2) ст. 14 в сочетании ст. 9, но не признала нарушения ст. 3 и необходимости расследования вопроса о нарушениях ст. 13 или (24-4) ст. 9. Греческие власти возражали, что жалобы, касающиеся ст. 9 и 14, поданы по истечении шестимесячного предельного срока, предусматриваемого ст. 26, и что во внутреннем судопроизводстве не было ссылок на соответствующие положения ЕКПЧ.

Суд постановил, что: 1) законность содержания T. и K. в заключении следует оценивать на основании ст. 5(1)(a), поскольку оно вполне подпадает под классификацию заключения в результате осуждения полномочным судом; 2) при всех разбирательствах во внутригосударственных судебных органах не оспаривалось, что T. и K. являются священнослужителями Свидетелей Иеговы, однако при решении вопроса об их уголовной ответственности – и, следовательно, о законности их содержания в заключении – военные власти вопиющим образом игнорировали судебные прецеденты верховного административного суда; 3) упорство соответствующих властей в отказе считать Свидетелей Иеговы “признанной религией” и, как следствие, пренебрежение правом на свободу совести носили дискриминационный характер, если сравнить этот процесс с тем, как предоставляется освобождение священнослужителям православной церкви; 4) факт этих упущений [с точки зрения норм ЕКПЧ] никак не может опровергаться ссылкой на то, что вопрос о положении T. и K. как священнослужителей находился за рамками содержания дела, разбиравшегося военными судами, поскольку a) повторные отсрочки разбирательств военным апелляционным судом явно свидетельствовали, что в этом вопросе и состоит существо апелляций, и b) Т. и K. были немедленно оправданы, как только верховный административный суд аннулировал решение начальника отдела комплектования личного состава [что Свидетели Иеговы не являются “признанной религией”]; 5) в этой ситуации содержание T. и K. в заключении после их осуждения не имело никакого обоснования во внутреннем законодательством и было произвольным; 6) таким образом, было допущено нарушение ст. 5(1); 7) с учетом предыдущего пункта и в отсутствие исковой силы у имеющихся претензий к внутренним властям о возмещении ущерба было допущено также нарушение ст. 5(5); 8) после признания содержания T. и K. в заключении произвольным и, следовательно, незаконным в свете положений ст. 5(1), не было необходимости исследовать эти же факты и на основании ст. 9, взятой отдельно или в ее сочетании со ст. 14; 9) таким образом, не было необходимости выносить решение в связи с предварительным возражением греческих властей; 10) поскольку выявлено нарушение ст. 5(5), не было необходимости выяснять, составлял ли отказ от обязательного предоставления возмещения ущерба в отношении незаконного содержания под стражей нарушение и ст. 6(1) или 13; 11) T. и K. не пытались обосновать жалобу по поводу обращения, которому они подвергались во время содержания в заключении, и поэтому никакого нарушения ст. 3 не установлено; 12) так как сам факт их содержания под стражей должен был нанести как материальный, так и нематериальный ущерб, в пользу T. и K. следует присудить, по справедливости, выплату, соответственно, 8 млн. и 7, 3 млн. греческих драхм; 13) претензия на выплату 11, 2 млн. греческих драхм в возмещение расходов и судебных издержек чрезмерна и, по справедливости, им следует выплатить 2 млн. греческих драхм; 14) законная процентная ставка, действующая в Греции, составляет 6% годовых.

Комментарий. Допущенные ошибки, будь то ошибки права или ошибки факта, повлекшие за собой осуждение, [сами по себе] еще не превращают последовавшее за этим лишение свободы в нарушение ст. 5(1)(a), так как возможность ошибок неотъемлема от процесса судопроизводства (см. дело Benham v United Kingdom – (Interights Bulletin 1997, № 11, р. 61). Тем не менее, данное решение правомерно ставит предел этому подходу и ясно дает понять, что бесцеремонное пренебрежение положениями закона не найдет оправдания. К тому же Суд подчеркивает долг внутреннего судебного органа не ограничиваться узкими рамками вопроса, составляющего предмет спора, если существуют обстоятельства, явно влияющие на принимаемые решения. В данном конкретном деле ничто не давало повода утверждать, что обязанность заявителей нести воинскую службу не оспаривалась. Принятое решение иллюстрирует также то обстоятельство, что при квалифицировании содержания под стражей как произвольного, ключевым фактором станет неправомерная дискриминация. Вполне вероятно, что [особый] подход к священнослужителям Свидетелей Иеговы означал и нарушение ст. 9, взятой в сочетании со ст. 14 (ср. дело Manoussakis and Others v Greece – Российское издание Бюллетня Interights, 2000, № 3, с.). И хотя, по утверждению греческих властей, рассмотрению этого вопроса могла воспрепятствовать неисчерпанность внутренних средств правовой защиты, – Суд уклонился от рассмотрения этого вопроса и от более спорного момента в отношении того, обязывает ли ЕКПЧ, вопреки ст. 4(3)(b), допускать отказ от несения воинской службы по политическим или религиозно-этическим убеждениям. Конечно, оба последних вопроса представляют собой отдельные вопросы по отношению к спору о лишении свободы, и сомнительно, чтобы вывод о нарушении ст. 5 сделал ненужным рассмотрение жалоб, касающихся нарушения ст. 9 и 14. Решение в отношении ст. 6(1) и 13 отражает установившееся мнение Суда, что ст. 5(5) составляет собой lex specialis. Решение не предоставляет никакого практического ориентира для расчета компенсации за неправомерное содержание под стражей.

Содержание

Содержание под стражей – продление в достаточной степени связано с первоначальным осуждением – ст. 5(1)(a)

Дело Эриксен против Норвегии

ERIKSEN v NORWAY, Решение ЕСПЧ от 27 мая 1997 г.

E. в результате несчастного случая на транспорте в 1965 г. получил мозговую травму, после чего у него стала заметно проявляться агрессивность. В период между 1967 г. и 1988 г. он осуждался за различные правонарушения, включая угрожающие действия и причинение телесных повреждений, особенно в отношении среднего медицинского персонала и тюремных служителей. В более раннем заключении психиатрической экспертизы E. был признан душевнобольным, однако позднее пришли к выводу, что он психически недоразвит и его умственные способности постоянно понижены, и существует очевидный риск совершения им новых уголовных преступлений. В течение этого периода к нему в разное время применялись меры безопасности, санкционируемые уголовным кодексом. В отношении лиц, совершающих правонарушения вследствие, помимо прочего, психической недоразвитости или постоянно пониженных умственных способностей при наличии связанной с этим опасности повторных правонарушений допускается a) предписание определенного места жительства или запрет на определенное место жительства; b) помещение под надзор полиции или в условия, требующие регулярной явки в полицию; c) запрет употребления алкоголя; d) помещение в надежные условия частного попечения; e) помещение в психиатрическую больницу; f) содержание в превентивном заключении. Максимальная продолжительность применения таких мер должна определяться судом, и они должны прекращаться, когда больше не признаются необходимыми, но могут возобновляться, если для этого появляется причина. В отсутствие судебного решения выбор предоставляется прокуратуре и могут одновременно применяться меры a) – d). При вынесении всех решений, касающихся таких мер, и через регулярные промежутки времени в ходе их применения необходимо запрашивать результаты медицинской экспертизы. Меры, примененные к E., вначале состояли в содержании в охраняемой камере в учреждении превентивного заключения или в тюрьме, однако в течение одного короткого промежутка времени он был освобожден с условием, что будет жить в доме у родителей, а в продолжение другого (когда он находился в состоянии психоза) его принудительно поместили в психиатрическую больницу. Применение к нему мер безопасности в последний раз санкционировалось в сентябре 1984 г. окружным судом с максимальным сроком пять лет, а в 1985 г. по апелляции E. верховный суд оставил это решение в силе. В 1988 г. после ряда случаев насилия, последовавших за изменением меры на содержание под стражей в охраняемом учреждении, министр юстиции принял решение перевести E. в психиатрическую больницу. Пребывание там было на короткий период прервано превентивным надзором с применением мер a) – c). В январе 1989 г. E. был повторно осужден за угрожающие действия и физическое насилие, но, несмотря на приговор к 120 суткам тюремного заключения, продолжал содержаться в больнице, как было санкционировано окружным судом в 1984 г. H. (психиатр) представил в июне 1989 г. в учреждение превентивного заключения, где содержался E., экспертное заключение, которое гласило, что его психическое состояние и поведение от года к году, начиная с 1965 г., существенно не менялись, и рекомендовалась программа, предусматривающая возможность его проживания в собственном доме под наблюдением. Это обходилось бы в сумму чуть меньше 2 млн. норвежских крон в год. После этого надзорный совет учреждения обсудил вопрос о продолжении применения мер безопасности с учетом того, что санкция суда на них истекает 25 февраля 1990 г. 11 января 1990 г. прокурору была направлена рекомендация об их продлении, и на этом основании 2 февраля против E. были выдвинуты обвинения. Через пять дней начальник полиции попросил окружной суд взять E. под стражу на четыре недели, чтобы получить медицинское заключение для проведения слушания по вопросу о дальнейшем санкционировании мер безопасности. E. настаивал, что предварительное заключение было бы незаконным и означало бы, что он дважды наказывается за одни и те же преступления. Суд решил получить два экспертных заключения и заключение медико-правового совета, несмотря на то обстоятельство, что и E., и обвинение были согласны, что достаточно было бы одного медицинского заключения H. 12 февраля суд решил подвергнуть E. предварительному заключению на четыре недели, начиная с 25 февраля, на том основании, что a) прокурор вправе решать вопрос о продлении мер безопасности, даже если новых преступлений не совершено, b) помещение в предварительное заключение до вынесения решения о новых мерах безопасности допускается уголовно-процессуальным кодексом, c) необходимое экспертное заключение не будет готово до 25 февраля и d) существует вероятность, что E. совершит новые преступления. Вышестоящий суд оставил 23 февраля это решение в силе, а 16 марта комитет по отбору апелляций верховного суда отклонил последующую апелляцию E. Все это время E. содержался в предварительном заключении в том же учреждении, а 20 марта окружной суд продлил срок предварительного заключения до 23 апреля. Спустя два дня H. и другой эксперт представили в окружной суд свое заключение, где отмечалось, что a) сомнительно, можно ли считать E. психически недоразвитым лицом, b) он страдает от постоянно пониженных умственных способностей, c) во время обследования он не находился в состоянии невменяемости и d) не следует санкционировать продление мер безопасности, либо такие меры должны исключать содержание в тюрьме или в охраняемой камере. Вышестоящий суд 30 марта утвердил решение окружного суда от 20 марта, а новую апелляцию в верховый суд 19 апреля отклонил его комитет по отбору апелляций. 20 апреля предварительное заключение E. было вновь продлено до 21 мая, а 25 апреля медико-правовой совет, отклонив экспертное заключение, предъявленное в предшествовавшем месяце, потребовал представить пересмотренное заключение. 14 мая генеральный прокурор отозвал требование о продлении мер безопасности, и на следующий день E., до этого содержавшийся в одиночном заключении, был освобожден. В период между июлем и сентябрем 1990 г. он совершил несколько правонарушений и до ноября 1990 г. содержался в предварительном заключении. После осуждения в феврале 1991 г. за угрожающие действия и физическое насилие его приговорили к тюремному заключению на семь месяцев и по отношению к нему были санкционированы меры безопасности в течение трех лет. В ноябре 1991 г. верховный суд это решение утвердил, однако тем временем E. совершил новые правонарушения и был приговорен еще к 90 суткам тюремного заключения. В июне 1994 г. его за аналогичные правонарушения приговорили к 10 месяцам заключения, а после отбытия срока этого приговора он в 1995 г. получил 75 суток тюремного заключения за нападение на тюремного служащего и 6 месяцев в 1996 г. за угрожающие действия и нападения (по апелляции срок был снижен до 90 суток). Начальник отдела государственных обвинений решил не требовать продления срока действия предписания о мерах безопасности, истекшего в апреле 1996 г. E. жаловался на условия своего содержания под стражей (включая одиночное заключение), на содержание в заключении в период от 25 февраля до 15 мая 1990 г. и на несправедливость разбирательства его дела, что привело к его осуждению за нападение на тюремного служащего. Уголовно-процессуальный кодекс санкционирует предварительное заключение лица, к которому применяются меры безопасности, если предполагается продлить максимальную продолжительность их применения в целях предотвращения повторения им правонарушения, наказуемого тюремным заключением сроком более 6 месяцев. В решении по другому делу верховный суд подчеркнул важность связи между первоначальным правонарушением, послужившим основанием для санкционирования названных мер, и любым их продлением, включая содержание под стражей. Комиссия, признав заявление неприемлемым в отношении ст. 3 и 6 ЕКПЧ и ст. 4 Протокола № 7, установила (12-1) нарушение ст. 5(1) и (единогласно) отсутствие нарушения ст. 5(3).

Суд постановил, что 1) хотя перечень допустимых оснований для содержания под стражей, содержащийся в ст. 5(1), носит исчерпывающий характер, применимость одного необязательно исключает применимость другого; 2) решение суда о продлении превентивного заключения, назначенного в порядке применения мер безопасности, до истечения санкционированного срока, в принципе, не выходит за пределы допускаемого ст. 5(1)(a), однако такое продление может не иметь связи с целями первоначального решения или основываться на оценках, неоправданных с точки зрения этих целей; 3) норма о возможности помещения в предварительное заключение того или иного лица, в отношении которого принимаются меры безопасности, обусловлена тем обстоятельством, что запрашиваемое решение суда о продлении этих мер не всегда бывает возможно получить до истечения первоначального срока либо из-за чрезмерной краткости этого срока, либо из-за необходимости новых медицинских заключений; 4) продление мер безопасности, запрашивавшееся во время пребывания E. в предварительном заключении, если бы оно было санкционировано, мотивировалось бы правонарушениями, которые послужили основанием для его первоначального осуждения и первоначального санкционирования применения мер безопасности в 1984 г.; 5) с учетом подтверждения верховным судом санкционирования подобных мер во всем их многообразии, содержание Е. под стражей сообразуется с целями данных мер; 6) оспариваемое содержание под стражей непосредственно связано с первоначальным осуждением E. и поэтому может считаться законным содержанием под стражей на основании признания его виновным компетентным судом в соответствии с положениями ст. 5(1)(a); 7) с учетом характера и степени суровости предшествующих осуждений E. существовали серьезные основания считать, что он способен совершить новые подобные правонарушения, и после его освобождения в мае 1990 г. так фактически и случилось; 8) хотя ст. 5(1)(c), как правило, не оправдывает повторного заключения или продления заключения лица, отбывшего срок приговора за конкретное уголовное преступление, на основании подозрения, что данное лицо может вновь совершить подобное преступление, – положение меняется, когда лицо с самого начала было помещено под стражу с тем, чтобы по истечении максимального срока заключения, определенного судом, установить, подлежит ли продлению этот срок, назначенный в целях безопасности после осуждения за уголовное преступление; 9) в ситуации, подобной данной, власти, с учетом психического состояния E. и всей предыстории, а также выявленной и предвидимой склонности к насилию, были вправе заключить его под стражу до вынесения судом определения по запросу о продлении санкции; 10) такое “промежуточное” заключение было кратковременным, назначалось с тем, чтобы E. затем предстал перед судебным органом, и было вызвано необходимостью получить новые медицинские заключения о его психическом здоровье, а также серьезными трудностями, с которыми столкнулись власти при организации превентивного надзора из-за агрессивного поведения E. и его возражений против строгого надзора; 11) при этих обстоятельствах рассматриваемую продолжительность содержания под стражей можно считать тесно связанной с первоначальным разбирательством уголовного дела в 1984 г. и последовавшим осуждением и назначением мер безопасности; 12) таким образом, лишение E. свободы в период с 25 февраля по 15 мая 1990 г. оправдано с точки зрения положений ст. 5(1)(a) и (c); 13) с учетом этого вывода не было необходимости исследовать, применима ли к данному делу и ст. 5(1)(e); 14) не было основания ставить под сомнение тот факт, что внутренний суд признал необходимость представить два экспертных заключения и заключение медико-правового совета и ничто не давало повода считать, что эксперты и медико-правовой совет не проявили достаточной добросовестности; 15) не было никаких других свидетельств, что содержание под стражей превысило разумный срок и поэтому нарушения ст. 5(3) не допущено.

Комментарий. Суд не пожалел усилий, чтобы подчеркнуть исключительный характер обстоятельств данного дела и, вне всяких сомнений, столкнулся с немалыми трудностями в попытках примирить презумпцию пребывания на свободе с несомненной необходимостью обеспечить в Норвегии общественный порядок и безопасность. К тому же трудно, хотя бы в принципе, представить себе сколько-нибудь правомерное возражение против содержания E. под стражей, мотивированного его психическим состоянием. Тем не менее, хотя содержание под стражей по этому основанию санкционировано ст. 5(1)(e), данное положение требует, чтобы соответствующая мера не только принималась в целях безопасности заключенного или других лиц, но и обосновывалась имеющимися медицинскими рекомендациями (см. выше дело Herczegfalvy v Austria). Сомнительно, чтобы здесь имелись необходимые медицинские рекомендации, но несмотря на проявленную в деле Winterwerp v The Netherlands Ser A No 33 готовность допустить в чрезвычайных обстоятельствах содержание под стражей без медицинских рекомендаций, в данном деле вряд ли можно считать, что соответствующие обстоятельства возникшими внезапно. Это несомненно указывает на необходимость поисков других обосновывающих мотивов. Альтернативное основание для содержания под стражей определенно дает ст. 5(1)(a), о чем свидетельствует решение Суда по делу Van Droogenbroeck v Belgium, Ser A No 50, где было признано, что допустимо вернуть человека в тюрьму после отбытия им двух лет заключения за кражу в случае, когда вынесенный приговор еще и отдавал его судьбу на десятилетний срок на усмотрение властей. По мнению Суда, последующее заключение под стражу трактовалось как связанное и санкционированное первоначальным решением суда и в результате не выходило за пределы, допускаемые ст. 5(1)(a). Основание для содержания E. под стражей для продолжения применения мер безопасности можно определенно считать связанным с основанием для их первоначального назначения. Однако, как представляется, считать содержание лица в предварительном заключении [по истечении срока приговора] чем-то укладывающимся в рамки первоначального приговора и, соответственно, санкционированным этим приговором, – значит толковать уголовно-процессуальный кодекс весьма расширительно. Это, скорее, две отдельные меры, хотя и связанные с действиями помещаемого под стражу лица. Здесь просматривается довольно важный момент: если принятый Судом подход санкционирует продление содержания под стражей сверх первоначального срока в пять лет, то в результате появляется возможность обосновывать повторные продления – быть может, на весь срок жизни задерживаемого – ссылками на первоначальное правонарушение. Вопрос не только в том, что связь [между первоначальным приговором и содержанием под стражей] со временем слабеет, но и в потенциальной возможности оправдывать расширение временных рамок для отнесения того или иного лица к категории преступников, тогда как более уместным могло бы оказаться его лечение. Последнее, конечно, влечет за собой определенные расходы, что способно сыграть свою роль при назначении предварительного заключения. К тому же, хотя ситуация, действительно, была трудной, власти, по-видимому, отреагировали запозданием. Следовало бы подумать о расширении рамок правил с тем, чтобы в них учитывалась возможность подобных упущений. Судья Репик (Repik), ставя под сомнение применимость ст. 5(1)(a), полагал, что допускаемое ослабление связи между осуждением и содержанием под стражей подвергает опасности свободу личности. Аналогичное опасение вызвало мнение Суда, что помещение под стражу с намерением впоследствии продлить его срок можно обосновать ст. 5(1)(c): связь этого положения с уголовным судопроизводством носит сложный характер, и, хотя E. судили по другим уголовным обвинениям, его судебное преследование за новые правонарушения, по-видимому, не служило в момент возвращения под стражу мотивирующим фактором. Именование заключения “промежуточным” и упор на его кратковременность не вносят искажений в идеи ЕКПЧ – опасность состоит в том, что существует риск утерять когда-то принятый Судом отказ считать превентивное заключение составной частью ст. 5(1)(c) (см. дело Lawless v Ireland, Ser A No 3). Наличие той или иной трудности не должно служить поводом для ослабления требований закона; стоит также обратить внимание на гибкость, проявленную Судом в деле Bizzotto v Greece (см. выше). Судья Матшер (Matscher) усомнился в применимости ст. 5(1)(c), однако судья Репик никакой трудности здесь не усмотрел, приняв во внимание, что E. содержался под стражей до второго осуждения за правонарушение, совершенное еще до судебного разбирательства 1984 г.! Хотя сомнительно считать разбирательства, проведенные окружным судом в 1990 г., судебным процессом, мнение, что промежуток времени между ними и заключением E. под стражу согласно ст. 5(1)(c) удовлетворяет требованиям ст. 5(3), соответствует установившейся судебной практике.

Содержание

Арест – существовало правомерное подозрение в совершении преступления – ст. 1)(c)

Дело Эрдагоз против Турции

ERDAGOZ v TURKEY, Решение ЕСПЧ от 22 октября 1997 г.

В июне 1992 г. произошла драка E. и членов его семьи с H. и его друзьями. Впоследствии E. и H. подали друг на друга жалобы и прокурор обвинил H. и его друзей в вооруженном нападении, в покушении на убийство и в преступном использовании огнестрельного оружия. Результат разбирательства этого дела неизвестен. Спустя три месяца полиция в 2 часа ночи получила анонимное телефонное сообщение, что магазин, принадлежащий E., забросали камнями и разбили в нем окна. Полиция прибыла прежде, чем известили E., заметила разбитые окна и составила протокол с оценкой нанесенного ущерба. В 5.30 утра E., будучи извещен о происшествии, безуспешно обратился к заместителю инспектора полицейского участка с просьбой вновь произвести перед открытием магазина обыск помещений. Он назвал также лиц, подозреваемых в нападении, включая и H., но жалобу решил не подавать и ушел. Позднее в тот же день, посоветовавшись с полицией безопасности, он вновь пришел в полицейский участок и передал две коробки с пустыми гильзами, найденные, по его словам, внутри магазина. Он подал также жалобу на H. и потребовал его ареста. В 11.30 утра полиция провела новый обыск, но никаких следов пуль не обнаружила. Вскоре после этого главный инспектор по причине этих событий и с учетом поведения E. распорядился отправить его вместе с H. (которого уже арестовали) в штаб-квартиру полиции безопасности. Главный инспектор послал вместе с документами сопроводительное письмо, где отмечалось, что a) E. часто подавал необоснованные жалобы против персонала полицейского участка, b) между ним и H. существовала вражда, c) изложенная E. версия событий, скорее всего, представляет собой измышление, d) E. владеет зарегистрированным огнестрельным оружием, а возможно, и незарегистрированным и e) он уже сделал несколько противоречивых заявлений.

На следующий день главный инспектор направил H. и E., подозреваемого в ложном сообщении о преступлении, к прокурору. Позднее в этот же день E. после того, как он предстал перед прокурором, освободили, но время освобождения не было указано. Далее E. подал прокурору жалобу на главного инспектора и заместителя главного инспектора, заявив, что первый во время допросов в связи с июньской ссорой злоупотребил своей властью, составив предвзятый отчет. Он также обвинил заместителя инспектора в жестоком обращении с ним, когда он впервые явился в полицейский участок накануне утром. На следующий день E. по просьбе полиции подвергли медицинскому освидетельствованию в больнице социального обеспечения, и в предварительном медицинском заключении отмечались поверхностные ссадины в левой части спины и синяки и опухоли ниже обоих коленей. Эти выводы были подтверждены в новом заключении, составленном, спустя три месяца, врачом судебно-медицинского института. Однако через пять дней прокурор после расследования распорядился прекратить дело. Он заключил, что обвинение в злоупотреблении властью необоснованно и что, поскольку нет убедительных доказательств, что отмеченные в первом заключении телесные повреждения стали результатом побоев, нанесенных заместителем инспектора, для преследования его в судебном порядке нет достаточных оснований. Апелляция E. против приказа о прекращении дела была в феврале отклонена председателем выездной сессии суда, а в следующем месяце министр юстиции отказал ему в ходатайстве о подаче апелляции по правовым мотивам.

В ходе расследования по его жалобе E. подал жалобу на главного инспектора и другого полицейского, заявив, что они оскорбляли его и заключили его под стражу на 48 часов, хотя жалобу подал он сам. В декабре 1993 г. прокурор прекратил эти разбирательства, придя к выводу, что E. подозревался в ложном сообщении о преступлении и был направлен к прокурору, но его задержали всего на 24 часа для завершения допроса. Он установил также, что нет доказательств, подтверждающих обвинения в клевете. E. апеллировал против прекращения дела, заявив, что содержание под стражей длилось в течение двух суток и вызывалось обидой за его прежние жалобы в Европейскую комиссию по правам человека и внутренние суды. Эту апелляцию в марте 1994 г. отклонили, а спустя три месяца, министр юстиции отказал в его ходатайстве об апелляции по правовым мотивам.

H., которого предали суду за угрозу применения огнестрельного оружия, преступное причинение ущерба и преступления, связанные с применением огнестрельного оружия при нападении на магазин E., был в июне 1993 г. оправдан за недостаточностью доказательств. В феврале 1994 г. кассационный суд оставил это решение в силе.

E. жаловался на жестокое обращение и на помещение под стражу. Комиссия установила, что ст. 3 не была нарушена, но допущено нарушение ст. 5. Власти Турции [не согласившить с решением Комиссии] передали дело в Суд, но добивались при этом, чтобы Суд ограничился вопросами, подпадающими под положения ст. 5(1). Они также возражали в связи с тем, что E. ни разу не воспользовался законом 1964 г., который допускает предъявление исков о компенсации за нарушение правил, регулирующих арест и содержание под стражей, и не возбудил дело в суде на основании своего конституционного права на возбуждение дела в судебном органе.

Суд постановил, что: 1) положения ЕКПЧ, касающиеся обращения к Суду, относятся к “делу”, а не к тому или иному спорному вопросу, а охватываемые делом границы определяются не докладом Комиссии, а решением о приемлемости; 2) хотя Суду случалось заранее ограничивать рамки дела, такие ограничения делались по предложению государства-заявителя в деле Loizidou v Turkey (Предварительные возражения) (Interights Bulletin, 1996, № 10, р. 152) или по предложению или по согласию заявителей (в деле Nsona v The Netherlands (Interights Bulletin, 1997, № 11 р. 159) и против него не возражали другие участники разбирательств; 3) обладая полной юрисдикцией в пределах переданного ему дела, Суд отклонил предложения об ограничении рамок дела вопросами, охватываемыми положениями ст. 5(1); 4) хотя задача установления и проверки фактов возложена прежде всего на Комиссию, тем не менее, по поводу жестокого обращения с E., не совместимого со ст. 3, возникли сомнения, так как a) в документах дела не прослеживается никаких указаний на обращение в полицию безопасности с жалобой на будто бы причастных к этому полицейских, b) он не жаловался на жестокое обращение вплоть до следующего дня, пока его телесные повреждения сначала не были зафиксированы врачом и c) в медицинских заключениях не содержится никаких указаний на то, когда и каким образом были нанесены телесные повреждения; 5) ввиду отсутствия каких-либо доказательств, способных убедить Суд отвергнуть выводы, содержащиеся в приказе о прекращении дела, нарушения ст. 3 не было допущено; 6) предварительное возражение властей Турции следует отклонить, так как оно не было заявлено в Комиссию; 7) ст. 5(1)(c) не ставит в качестве предварительного условия требование, чтобы полиция либо в момент ареста, либо во время пребывания заявителя под стражей имела достаточные доказательства для предъявления обвинений; 8) цель допроса во время содержания под стражей, согласно положениям ст. 5(1)(c), заключается в том, чтобы способствовать продвижению следствия путем подтверждения или опровержения конкретного подозрения, обосновывающего произведенный арест; 9) в данном деле подозрение достигало требуемого уровня, так как было основано на конкретных фактах, свидетельствовавших, что целью лишения E. свободы было подтвердить или опровергнуть подозрения в ложном сообщении об уголовном преступлении и в фабрикации доказательств; 10) принимая во внимание поведение E. и характер рассматриваемого правонарушения, не было оснований не соглашаться с выводом прокурора, что его задержание на 24 часа имело своей целью завершение проводившегося расследования; 11) (7-2) таким образом, поскольку лишение E. свободы было обоснованным, нарушения ст. 5(1)(c) не было допущено.

Комментарий. Это решение подтверждает установившуюся норму прецедентного права Суда, в соответствии с которой прекращение уголовного судопроизводства после ареста не обязательно означает, что первоначальное лишение свободы было несовместимо с положениями ЕКПЧ, если подозрение, которым оно мотивировалось, было достаточно обоснованным (дело Fox, Campbell and Hartley v United Kingdom, Ser A No 182). В настоящем деле собственное поведение E. и вещественные доказательства, полученные на месте предполагаемого преступления, на фоне жалоб E. в отношении H. были признаны достаточным основанием для сомнений в правомерности жалобы E. по поводу нападения на его магазин. Однако судьи Лоизу (Loizou) и Фриланд (Freeland) заявили особое мнение на том основании, что не было проведено никакого уголовного расследования выдвинутых E. обвинений и возможных сомнений в том, что письмо главного инспектора излагало лишь ничем не подкрепленные подозрения. Безусловно, взаимоотношения E. как с H., так и с полицией выглядят весьма напряженными, однако не видно никаких конкретных оснований связывать его с [анонимным] заявлением, касающимся его магазина, хотя мысль о его возможной причастности к этому вполне понятна. Суд не ослабил критерий обоснованности подозрения, однако судебная практика Суда заставляет предположить, что удовлетворить этот критерий, возможно, легче, чем считалось вначале (см. также выше дело Murray v United Kingdom). Не было, по-видимому, никаких доказательств, подтверждающих заявление E., что он провел под стражей не на 24 часа, а 48 часов (хотя время его освобождения все же, по всей видимости, не фиксировалось), однако Суд не проверял, существовала ли реальная необходимость держать его под стражей даже 24 часа. Хотя приписываемое дурное обращение в полиции и могло послужить поводом для правомерной жалобы на основании ст. 3, поведение E. скорее опровергает, нежели подтверждает предположение, что его телесные повреждения были результатом такого обращения (ср. с делом Tomasi v France, выше). Суд вновь оставил открытым спорный вопрос о возможности ограничения рамок того или иного переданного ему дела, но утверждение такого мнения, по крайней мере, как пользующегося всеобщим согласием – если подобный подход вообще допустим, – кажется вполне совместимым с ролью Суда в реализации объективных по своей природе стандартов. Тем не менее, судьи Гёлькюклю (Golcuklu), Мэтшер (Matscher) и Петтити (Pettiti) высказали мнение, что ст. 48 оставляет этот вопрос целиком на усмотрение соответствующего государства. С введением в действие Протокола № 11 этот спор приобретет академический характер.

Содержание

Арест не является необходимым согласно внутреннему законодательству – ст. 5(1)(c)

Ранинен против Финляндии

RANINEN v FINLAND, Решение ЕСПЧ от 16 декабря 1997 г.

R. был призван на военную службу в 1986 г., когда ему было девятнадцать лет, но так как он учился, явку для прохождения службы отсрочили до 20 марта 1992 г. До истечения этого срока он в письменном обращении к армии заявил, что отказывается от несения любой военной или альтернативной гражданской службы. 7 апреля 1992 г. R. явился в армейский штаб и подал ходатайство против военной службы. На следующий день его арестовали по подозрению в уклонении от военной службы, в повторении своего обращения и в конце концов препроводили в казарму, куда ему с самого начала было предписано явиться. В связи с новым отказом от выполнения воинского долга его арест был продлен до 9 апреля, а 11 апреля окружной суд издал приказ о помещении его в предварительное заключение. 24 апреля он был осужден за уклонение от несения военной службы в период с 20 марта по 8 апреля и приговорен к тюремному заключению условно. Это наказание не освободило его от обязанности проходить службу, действовавшей до конца того года, когда ему исполнялось 30 лет, и после освобождения R. вернули в казарму, где его, продолжающего отказываться от военной службы, вновь арестовали и подвергли предварительному заключению. 12 мая его осудили за продолжающееся правонарушение, но исполнение приговора к тюремному заключению было отсрочено. Затем R. вернули в казарму, вновь арестовали, а поскольку он продолжал отказываться от несения военной службы, подвергли предварительному заключению. 29 мая его осудили в третий раз, и вновь исполнение приговора к тюремному заключению было отсрочено. Из-за отказа от несения военной службы его опять арестовали, но 2 июня, через неделю после начала отбывания срока приговоров, его условно досрочно освободили под честное слово. Далее его препроводили в казарму, где он вновь отказался от несения военной службы и был опять арестован. 18 июня R. осудили за два правонарушения, последовавших после первого приговора, и вынесли еще один приговор к тюремному заключению с отсрочкой исполнения. Суд отменил также предписание о его условно-досрочном освобождении под честное слово.

Отделение солдат-призывников, возглавляемое капралом, явилось за R. в тюрьму, где он ожидал освобождения, на него надели наручники и известили его, что он арестован. Затем его препроводили в машину военной полиции, стоявшую за воротами тюрьмы, и все это было сфотографировано и записано на видеокамеру членами сопровождавшей его команды. R. вернули в расположение части и у входа в военный госпиталь освободили от наручников. Никакому медицинскому освидетельствованию его там не подвергли, но после проведенного на следующий день допроса и его нового отказа от несения военной службы он был вновь арестован. 22 июня окружной суд вновь назначил ему предварительное заключение, и с 26 июня он начал отбывать срок по приговорам, вынесенным на предшествовавшей неделе. 29 июня R. был осужден за правонарушение, совершенное 19 июня, и суд определил, что с этой даты он лишается свободы. 20 августа он был условно досрочно освобожден под честное слово, но так как он продолжал отказываться от военной службы, его дважды помещали под стражу и осудили за продолжающиеся правонарушения. 5 октября R. уволили с военной службы на один год.

В феврале 1993 г. он пожаловался омбудсману на то, что на него надевали наручники, хотя бежать он не пытался и не выказывал никакого намерения это сделать. Он также жаловался, что командовавший отрядом капрал спросил его, согласен ли он пойти в военный госпиталь, и что, хотя он вновь повторил свой отказ от всякой службы, отправиться в госпиталь он не согласился. Уполномоченный по рассмотрению жалоб, отметив, что опасаться побега R. не было никакой причины, установил, что его арест 18 июня 1992 г. не имел законного основания, так как его предварительно не спросили, собирается ли он настаивать на своем отказе от несения военной или альтернативной службы. Он установил также, что, хотя капрал действовал согласно существующим инструкциям, объективного повода надевать на R. наручники не было и для его доставки следовало назначить более опытного человека. Уполномоченный не распорядился о предъявлении уголовных обвинений. В феврале 1995 г. R. был осужден за отказ от несения военной службы и приговорен к тюремному заключению сроком на 194 суток, но так как он уже отбыл 212 суток по прежним приговорам, это было признано достаточным.

R. жаловался на неоднократные допросы, содержание под стражей и осуждение в связи с одним только инцидентом, а именно, с тем эпизодом, когда на него надевали наручники и лишили свободы после освобождения 18 июня, на отсутствие причин для этого ареста и помещение в военный госпиталь, на изоляцию во время пребывания под стражей, на классификацию как временно негодного к службе из-за “неопределенной психологической проблемы”, на уголовное преследование с нарушениями предусматриваемой ст. 4 Протокола № 7 гарантии против вторичного привлечения к уголовной ответственности за одно и то же преступление и на дискриминационный характер вынесенных ему приговоров по сравнению с отношением к лицам, отказывающимся от прохождения военной службы по религиозно-этическим убеждениям и проходящим альтернативную службу. Комиссия, рассмотрев только жалобы, касающиеся надевания наручников 18 июня и лишения свободы 18-19 июня, установила (20-10) нарушение ст. 3, (23-7) отсутствие отдельного спорного вопроса в отношении ст. 8 и (единогласно) отсутствие нарушения ст. 5(1) и отсутствие отдельного спорного вопроса в отношении ст. 5(2). Власти Финляндии возражали, отметив, что R. мог бы предъявить уголовные обвинения против ответственных военнослужащих и заявить иск о возмещении ущерба ими или государством.

Суд постановил, что: 1) хотя омбудсман установил, что произведенный 18 июня арест R. был незаконным, а надевание на него наручников – неоправданным, – как для частного лица, так и для государственных властей ответственность возникает лишь в том случае, если принимаемые меры были следствием действий, которые могут быть вменены в вину, либо небрежности; 2) так как омбудсман установил, что капрал действовал добросовестно, и косвенно признал, что было бы неправомерно применять к нему или любому другому военнослужащему дисциплинарные либо другие санкции или предъявлять обвинения, власти Финляндии не доказывали, что уголовное преследование или возбуждение иска о возмещении ущерба имели бы в конкретных обстоятельствах данного дела реальные перспективы на успех; 3) (6-3) таким образом, предварительно заявленное возражение следует отклонить; 4) не оспаривалось, что из решений омбудсмана следует, что арест R. и содержание под стражей во время его перевозки 18 июня из тюрьмы в казарму противоречило внутреннему законодательству; 5) таким образом, что касается этих мер, допущено нарушение ст. 5(1), но не установлено, что R. после его прибытия в казарму лишили свободы незаконно; 6) с учетом заключения Суда, что арест R. составляет нарушение ст. 5(1), поскольку не согласуется с финским законодательством, нет необходимости рассматривать данную жалобу с привлечением ст. 5(2); 7) применение наручников, как правило, не ставит спорных вопросов в отношении ст. 3, если эта мера применена в связи с законным арестом или задержанием и не осуществляется с использованием силы или на виду у публики с превышением того, что правомерно признается необходимым в существующих обстоятельствах; 8) было признано, что поведение самого R. не требовало применения наручников и, помимо неоправданности этой меры, она осуществлялась в ходе незаконного ареста и задержания и к тому же на виду у окружающих; 9) этими соображениями можно руководствоваться, оценивая, было ли оспариваемое обращение “унизительным”; 10) учитывая, что a) ничто не давало повода предполагать наличие причинно-следственной связи между оспариваемым обращением и “неопределенной психологической проблемой” у R., b) не установлено, что наручники надевали на R. с целью унизить его достоинство или оскорбить, и c) не настаивалось, что применение наручников отрицательно сказалось на его психике, рассматриваемое обращение не достигло минимального уровня суровости [необходимого для применимости ст. 3], и, следовательно, нарушения ст. 3 не допущено; 11) хотя и возможны обстоятельства, когда ст. 8 может обеспечивать защиту и в тех случаях, когда условия содержания под стражей не достигают уровня суровости, необходимого для применения ст. 3, – тем не менее, не доказано, что применение наручников отрицательно сказалось на психике или душевном состоянии R. либо имело целью его унизить; 12) (7-2) из-за отсутствия достаточных оснований для вывода о том, что оспариваемое обращение повлекло отрицательные последствия для физического или психического здоровья R., нарушающие его право на уважение частной жизни, – нарушения ст. 8 не допущено; 13) в результате лишения свободы R. понес определенный нематериальный ущерб, который нельзя компенсировать одним лишь решением о допущенном нарушении, и поэтому, по справедливости, ему следует присудить выплату 10 000 финских марок; 14) поскольку единственное установленное нарушение касалось бесспорного вопроса, проведенные разбирательства дела в окружном суде 29 июня, 9 и 28 сентября необязательно повлекли за собой судебные издержки, и то же самое относится к суммам, заявленным в отношении разбирательств в Страсбурге; 15) в пользу R. следует присудить по справедливости выплату 50 000 финских марок за вычетом суммы, полученной в виде юридической помощи, в возмещение расходов и судебных издержек; 16) законная процентная ставка в Финляндии составляет 11% годовых.

Комментарий. Суд в данном случае установил, что само по себе применение наручников не вызывает непременных возражений, хотя реальной необходимости в этом как в сдерживающем средстве не было. Но при оценке допустимости применения наручников в конкретном случае Суд также проявил готовность учитывать обстоятельства, при которых они применялись. Это решение не исключает возможность признать их применение унизительным обращением, когда это делается с обдуманным намерением оскорбить, однако в рассматриваемом случае такого намерения, по-видимому, не было. Хотя приписываемое отрицательное влияние на R. и не выявлено, в решении фактически подчеркивается, что власти, осуществляющие задержание, должны учитывать конкретную эмоциональную реакцию ограничиваемого в движениях лица: применение наручников к лицу, находящемуся в особо уязвимом душевном состоянии, вполне способно привести к выводу о нарушении ст. 3. Суд вновь проявил готовность трактовать возможность защиты физического и морального здоровья на основе права на уважение частной жизни в более широком смысле, чем это предусматривает ст. 3 (см. дело Costello-Roberts v United Kingdom, Российское издание Бюллетеня Interights, 1999, № 1), однако в данном случае предъявленная претензия не подкреплена убедительными свидетельствами отрицательного влияния применения наручников и не обнаружено намерение унизить. Судьи Фойгель (Foighel) и Моренилла (Morenilla) заявили по этому вопросу особое мнение, так как готовы были признать, что эта мера должна была ощущаться R. как оскорбление и унижение достоинства, а применение ее ничем не оправдывалось. Решение по поводу ареста служит напоминанием, что внутренние нормы способны расширить пределы защиты, предоставляемой ЕКПЧ. Судьи Пекканен (Pekkanen), Макарчик (Makarczyk) и Юнгвирт (Jungwiert) заявили особое мнение, считая, что, хотя решение омбудсмана понизило шансы на успех возбуждения уголовного обвинения, оно в значительной мере могло помочь при предъявлении иска о возмещении ущерба. Однако для успеха подобного иска в таком случае потребовалось бы представить назначение неопытного капрала как проступок или небрежность. Хотя обращение к омбудсману не представляло собой средства правовой защиты, учитываемого при оценке степени исчерпания внутренних средств, заявление R. было подано в ЕКПЧ до этого обращения и поэтому предусматриваемый ст. 26 шестимесячный был соблюден.

Содержание

Заключение под стражу – судебный надзор – чрезмерная задержка – ст. 5(3) ЕКПЧ

Дело Сакик и др. против Турции

SAKIK and OTHERS v TURKEY, Решение ЕСПЧ от 26 ноября 1997 г.

S., T., A., Z., Di. и Do. были в октябре 1991 г. избраны в национальное собрание, однако в августе 1993 г. их партию запретили и распустили за “сепаратистскую деятельность”. Прокурор предъявил им обвинение в преступлениях, связанных с терроризмом и подсудных суду государственной безопасности, и после его неоднократных ходатайств национальное собрание 2 марта 1994 г. лишило их парламентской неприкосновенности. Di. и Do. в тот же день арестовали, как только они покинули здание собрания в Анкаре, и доставили в размещавшуюся в этом же городе штаб-квартиру отдела полиции по борьбе с терроризмом. На следующий день их адвокаты потребовали немедленно доставить их к судье и разрешить побеседовать с ними. Прокурор им такое разрешение предоставил и предписал, чтобы встреча проходила под надзором, а беседа касалась подготовки апелляции против лишения парламентской неприкосновенности. Несмотря на отказ остальных четырех заявителей покинуть помещение парламента, 4 марта их постигла та же судьба, что и их коллег. В этот день прокурор продлил пребывание всех шестерых под стражей в полиции до 16 марта, мотивируя это необходимостью дальнейших расследований. Заявители отказались давать какие-либо показания до тех пор, пока их содержат под стражей в полиции.

11 марта адвокат Di. и Do. подал еще одно ходатайство о доставке их к судье, и 17 марта судья суда государственной безопасности издал приказ о содержании заявителей под стражей до суда в связи с “характером и существом” рассматриваемого правонарушения и “имеющимися доказательствами”. Конституционный суд 21 марта отклонил их апелляции против лишения парламентской неприкосновенности, и на следующий день судебное заседание в составе трех судей оставило в силе приказ о содержании под стражей до суда. Заседание мотивировало необходимость содержания под стражей категорией и характером правонарушений, уже выдвинутыми обвинениями и тем обстоятельством, что дело еще находилось в стадии расследования. Следующее ходатайство об освобождении, поданное 12 апреля, 13 мая было отклонено, так как дело все еще находилось на стадии расследования и никаких благоприятных для них изменений не произошло. 21 июня прокурор возбудил дела по обвинению заявителей в сепаратизме и покушении на целостность государства – по обоим этим категориям преступлений допускается смертная казнь – и 8 декабря суд государственной безопасности приговорил S. и A. к тюремному заключению сроком на три года и шесть месяцев за пропаганду сепаратизма, а T., Di., Do. и Z. – к пятнадцати годам тюремного заключения за участие в вооруженной банде. Апелляционный суд аннулировал обвинительный приговор T. на том основании, что он противоречил закону о терроризме, и предписал освободить его, остальные же приговоры оставил в силе.

Турецкая конституция гарантирует право на свободу, устанавливает крайние сроки для доставки арестованных или задержанных лиц к судье в пределах от двух до пятнадцати суток (в условиях чрезвычайного положения эти сроки могут продлеваться) и предоставляет право оспаривать законность содержания под стражей и требовать возмещение ущерба за нарушение этих положений. По конституции международные договоры имеют силу закона. Согласно уголовно-процессуальному кодексу, при объявлении чрезвычайного положения сроки, в течение которых заключенное под стражу лицо должно предстать перед судьей, составляют от четырех до тридцати суток. Закон от 1964 г. предусматривает выплату компенсации, в числе прочего, и за ущерб, понесенный в связи с противоречащим конституции или закону арестом или заключением под стражу и с недоставлением к судье в предписанный срок.

В августе 1990 г. Турция передала Генеральному секретарю Совета Европы уведомление о частичной отмене действия положений ст. 5, 6, 8, 10, 11 и 13 по отношению к десяти регионам на юго-востоке страны. В прилагаемом к документу перечне мер, среди прочего, указывалось, что никакие претензии, связанные с исполнением предоставляемых полномочий, не могут рассматриваться, но конкретно об аресте или содержании под стражей там не упоминалось. В мае 1992 г. сфера действия частичного отступления от Конвенции была ограничена ст. 5, а в апреле 1993 г. генерального секретаря поставили в известность об отмене чрезвычайного положения в одном из регионов, но о введении его в одном новом регионе.

Заявители жаловались на содержание под стражей, наго длительность, на невозможность оспорить его законность, на отсутствие права на возмещение ущерба, на лишение помощи адвоката, на отсутствие справедливого судебного разбирательства, на то, что суд не был независимым и беспристрастным, на отказ конституционного суда мотивировать свое решение и на нарушение их права свободно выражать свои убеждения. Комиссия, признав приемлемыми только первые четыре жалобы, установила, что нарушения ст. 5(1) не допущено, но нарушены положения ст. 5(3), (4) и (5). Власти Турции нарушения ст. 5 не признали, так как действовало частичное ограничение ее применимости и не были исчерпаны внутренние средства правовой защиты, поскольку a) во внутренних судах не делалось никаких ссылок на конституционное право на свободу и не предъявлялось требование о применении ст. 5(4) и (5) и b) не заявлялось претензий на возмещение ущерба на основании закона 1964 г.

Суд постановил, что: 1) уведомление о частичном отступлении от норм Конвенции не относилось к городу, где заявители были арестованы и заключены под стражу, и, хотя наличие серьезной проблемы терроризма в Юго-восточной Турции несомненно, однако распространение действия частичного отступления от Конвенции на ту часть территории страны, которая не была указана в официальном уведомлении, действовало бы против существа и цели ст. 15; 2) таким образом, частичное отступление от конвенции не применимо к обстоятельствам данного дела по основаниям места, и поэтому нет необходимости определять, удовлетворяло ли данное отступление требованиям ст. 15; 3) заявители согласились с выводом Комиссии об отсутствии нарушения ст. 5(1), и отсутствие нарушения этой нормы признал и Суд; 4) специфические трудности, которые встают перед властями при расследовании преступлений, связанных с терроризмом, не освобождают их от предусмотренных ЕКПЧ требований действенного контроля со стороны внутренних судов и надзорных учреждений за арестами подозреваемых лиц для допроса; 5) даже в предположении, что действия, которые вменялась в вину заявителям, были связаны с угрозой терроризма, их содержание под стражей в полиции в продолжение от 12 до 14 суток без вмешательства судебных властей не было необходимым и поэтому составило нарушение ст. 5(3); 6) предварительно заявленное возражение в отношении ст. 5(4) неприемлемо вследствие процессуального отвода, так как оно не было выдвинуто перед Комиссией; 7) безотносительно к тому, выносил ли судья, предписавший содержание заявителей под стражей до суда, также и решение по поводу законности их содержания под стражей в полиции, он этого не сделал до конца названного промежутка времени, который длился от 12 до 14 суток после их ареста; 8) столь продолжительный срок не согласуется с понятием “незамедлительно”; 9) не представлено ни одного примера, когда какое-либо лицо, заключенное под стражу в полиции, добилось успеха, ссылаясь на конституционную гарантию или положения ст. 5(4) при ходатайстве перед судьей о вынесении решения относительно законности содержании под стражей или об освобождении, и, хотя требование об определении этого вопроса в законодательстве Турции не ставилось, отсутствие прецедентов указывало на неопределенность этого средства правовой защиты на практике; 10) таким образом, допущено нарушение ст. 5(4); 11) первое предварительно заявленное возражение относительно ст. 5(5) неприемлемо вследствие процессуального отвода, поскольку оно не было предъявлено Комиссии, второе же следует отнести к существу дела; 12) не приведено ни одного примера, когда какая-либо сторона в судебном процессе получила компенсацию на основании положений, упомянутых представителями Турции, и во всех делах, по которым, в соответствии с законом от 1964 г., истцы могли требовать выплаты компенсации, необходимым условием [исковой силы компенсации] было [предварительное] признание лишения свободы незаконным; 13) так как действительное соблюдение права, гарантированного ст. 5(5), не было обеспечено с достаточной степенью определенности, допущено нарушение ст. 5(5); 14) вне всякого сомнения, обстоятельства, при которых заявителей лишили свободы, должны были нанести им нематериальный ущерб, за который внутренние суды не присудили им никакой компенсации; 15) с учетом различных аспектов дела и по справедливости, следует присудить выплату в пользу S., T., A. и Z. по 25 000 французских франков каждому, а в пользу Di. и Do. по 30 000 французских франков каждому; 16) эти суммы должны быть конвертированы в турецкие лиры по курсу на дату урегулирования вопроса; 17) им следует также присудить выплату 120 000 французских франков в возмещение расходов и судебных издержек, оцененных по справедливости; 17) рекомендуется принять законную процентную ставку, действующую во Франции и составляющую 3,87% годовых.

Содержание

Содержание под стражей – срок установления личности подозреваемого истек – ст. 5(1)(c) ЕКПЧ

Дело К.-Ф. против Германии

K-F v GERMANY, Решение ЕСПЧ от 27 ноября 1997 г.

K. и его жена в мае 1991 г. сняли на время отпуска квартиру у г-на и г-жи S. и внесли арендную плату за этот месяц. В начале июля г-жа S. потребовала у г-жи K. уплатить в счет задолженности по аренде, включая телефонные переговоры, около 4 000 немецких марок. На следующий вечер г-жа S. позвонила по телефону в полицейский участок и сообщила, что г-н и г-жа K. вызвали автомобильную аварию. Она добавила при этом, что они сняли у нее квартиру, не намереваясь выполнить свои обязательства квартиросъемщиков, и собираются скрыться, не уплатив долга. Пришли двое полицейских, и г-н и г-жа S. признали, что из опасения, что г-н и г-жа K. скроются, не уплатив за квартиру, попытались помешать отъезду их сына на машине, но тот был решительно настроен пробиться во что бы то ни стало. Г-н и г-жа K. утверждали, что авария была вызвана враждебными и необъяснимыми действиями г-на S. по отношению к их сыну. Позднее в тот же день полиция установила, что адрес г-на и г-жи K. оказался всего лишь номером почтового ящика и что K. уже находился под следствием за мошенничество. В 9.45 вечера детектив и трое полицейских арестовали г-на и г-жу K. и их сына и доставили их в полицейский участок для удостоверения их личности. Сына вскоре освободили, но г-на и г-жу K. подвергли предварительному заключению в полиции. В 11.30 вечера полиция составила доклад, где утверждалось, что г-н и г-жа K. серьезно подозреваются в мошенничестве с квартирной платой и что есть опасность, что они попытаются скрыться. Допрос закончился в 0.45. В ходе длившихся всю ночь расследований выяснилось, что против K. заведено уголовное дело по подозрению в мошенничестве и что прокурор г. Ханау распорядился по этой причине начать в отношении его предварительное следствие. С 8.30 до 9.40 утра K. дополнительно допрашивался начальником полиции, в 9.05 утра была допрошена его жена. Прокурор из Ханау в 9.25 утра известил полицию, что издавать ордер на арест K. он не намерен, и в 10.30 утра обоих освободили.

Позднее в тот же день г-жа S. подала против г-на и г-жи K. жалобу по поводу попытки мошенничества с квартирной платой, но в дальнейшем прокурор Кобленца прекратил заведенное против дело них за отсутствием доказательств того, что они не намеревались – или не были в состоянии – оплатить задолженность по квартплате, так как в июле они выплатили основную часть задолженности, в отношении же его остатков был возбужден гражданский иск. Автомобильная авария также на была признана доказательством намерения уклониться от уплаты долга и, так как уехать на машине пытался только сын, а никаких конкретных доказательств их намерения тайно скрыться не имелось. После этого K. подал прокурору Кобленца жалобу против полицейских и прокуроров, участвовавших в событиях в июле, обвинив их в незаконном аресте, попытках применения силы и оскорбительном поведении. Он утверждал, что его арест и задержание были незаконными, так как споры в отношении размеров квартирной платы разрешает только суд по вопросам квартирной платы. Он также настаивал на незаконности внесения в досье подробностей его биографии. Прокурор прекратил расследования против детектива и трех полицейских по тому основанию, что у тех имелись серьезные мотивы подозревать г-на и г-жу K. в обмане г-на и г-жи S. и в намерении съехать, не уплатив причитающуюся сумму. Главный прокурор это решение утвердил.

K. обратился с ходатайством в апелляционный суд о привлечении трех полицейских и детектива к ответственности за попытки применения силы и неправомерное задержание, утверждая, будто он, его жена и сын подверглись ими грубому обыску. Он утверждал, что их арест и задержание были совершенно незаконными, так как противоречили соответствующим нормам уголовно-процессуального кодекса. Ходатайство K. отклонили на том основании, что для привлечения четырех названных полицейских к ответственности не было достаточных оснований. Суд определил, что подозрение в попытке мошенничества в отношении квартплаты порицать нельзя и что арест и задержание были оправданными, но, поскольку осуждение за неправомерное задержание признавалось маловероятным, вопрос о необходимости их задержания до следующего утра суд оставил открытым. Он признал также обыск обоснованным, а действия полицейского непредосудительным. В дальнейшем, после того как K. пожаловался на отсутствие официального решения по поводу обвинений против начальника полиции, указанное дело также прекратили, основываясь на решении апелляционного суда. После возобновления расследования по жалобе K. на имя главного прокурора прокурор делал различные заявления, но в конце концов прекратил дело. Главный прокурор это решение одобрил.

Ходатайство K. о привлечении к ответственности начальника полиции по тем же обвинениям, которые были выдвинуты против других полицейских, апелляционный суд отклонил. Суд определил, что, хотя для удостоверения его личности K. содержался под стражей дольше допускаемых уголовно-процессуальным кодексом двенадцати часов и ответственность за это ложится на начальника полиции, осуждение последнего за неправомерное содержание в заключении представляется маловероятным за невозможностью доказать, что он знал о превышении максимально допустимого срока. Суд признал также, что прекращение дел указывало на полную несостоятельность утверждений K., будто ему предписывалось покинуть данный район, и на отсутствие оснований обвинять начальника полиции в насильственных действиях за то, что тот запретил K. войти в квартиру и забрать свои личные вещи, так как начальник полиции был уверен, что домовладельцу позволено осуществлять свое право удержания. После того, как отпала возможность расследовать две другие жалобы K., его жалоба по поводу оскорбительного поведения приобретала формально-юридический смысл. Федеральный конституционный суд отказал K. в приеме на рассмотрение жалобы на, якобы, допущенное нарушение его конституционных прав.

K. жаловался на арест и задержание, а также на допущенные, по его утверждению, нарушения ст. 3 и 8, ст. 1 Протокола № 1 и ст. 1 и 2 Протокола № 4. Комиссия (Первая палата), признав приемлемой только первую жалобу, установила (7-6) отсутствие нарушения ст. 5(1).Власти Германии возражали, что, добиваясь решения о незаконности своего задержания, K. избрал неверный и неэффективный путь, так как от апелляционного суда требовалось принять решение только по вопросу об уголовной ответственности полицейских. Они указали также на различие между арестом и задержанием K. в период времени с 9.45 вечера до 9.40 утра и занесением в досье его биографических данных в период с 9.45 утра до 10.30 утра. Первый период времени обоснован положениями уголовно-процессуального кодекса и установлен не только для выяснения личности подозреваемого в совершении преступления, но и относится к лицам, застигнутым на месте преступления, если имеется основание считать, что данное лицо скрывается, и к ситуации, когда существует непосредственная опасность, если налицо условия, которые оправдали бы издание ордера на арест. Ко второму или третьему из названных оснований для ареста 12-часовой максимальный срок не относится. Власти Германии утверждали, что запись биографических данных K. производилась в силу полномочий, допускающих это действие либо в качестве составной части процесса уголовного расследования, либо при наличии опасности повторения данным лицом преступления, в котором его подозревают.

Суд постановил, что 1) K. подал свою жалобу, касающуюся ст. 5(1), для ее рассмотрения по существу в германские суды, а апелляционный суд рассмотрел вопрос о законности его ареста и задержания, чтобы установить, ли были виновны полицейские в неправомерном лишении свободы; 2) хотя вопрос о том, было ли необходимым задержание K. до утра следующего дня, апелляционный суд оставил открытым, он, тем не менее, определил, что длилось оно дольше предусматриваемого законом максимального срока; 3) для вынесения решения о законности задержания K., в принципе, имелись средства и помимо уголовного судопроизводства, но, поскольку он связал существо своей жалобы с положениями ст. 5(1) и так как эту жалобу, по крайней мере, частично, рассматривал апелляционный суд, нельзя было требовать от K. обращения к другим средствам правовой защиты; 4) (7-2) таким образом, средство правовой защиты, которым воспользовался K., было действенным и достаточным для рассмотрения его жалобы, и потому предварительно заявленное возражение следует отклонить; 5) поскольку допустимо придерживаться доводов апелляционного суда, положенных в основу двух его решений, задержание K. обоснованно мотивировалось подозрением в совершении им преступления; 6) из того факта, что K. не предъявили обвинений и не доставили к судье, необязательно следует, что цель его задержания не соответствовала положениям ст. 5(1)(c), так как о наличии такой цели необходимо судить независимо от ее осуществления; 7) поскольку отсутствовали какие-либо основания считать, что допросы в полиции не проводились со всей добросовестностью или что арест и заключение K. под стражу осуществлялись с какой-то иной целью, помимо удостоверения личности K. для полного выяснения ситуации, а также расследования предъявленных против него обвинений, – правомерно предполагать, что если бы оказалось возможным подтвердить подозрения в мошенничестве с квартплатой, его бы доставили в компетентный судебный орган; 8) таким образом, цель оспариваемого лишения свободы соответствовала положениям п. 1(c); 9) из второго решения апелляционного суда не следовало, что этот суд признавалв качестве правомерного мотива для его задержания дольше допустимых двенадцати часов опасение, что K. скроется, а в документах дела не содержалось ничего, что оправдывало бы продолжение его задержания под этим предлогом; 10) государственный обвинитель, вынося решение о прекращении разбирательств дела, также не нашел никаких конкретных доказательств намерений г-на и г-жи K. тайком скрыться; 11) из документов дела не явствует, что полиция руководствовалась тем мотивом, что арест допустим, когда существует неотвратимая опасность и имеются условия для издания ордера на арест, но даже если бы такой мотив и существовал, он исчез, как только прокурор из Ханау известил полицию, что издавать ордер на арест K. он не намерен; 12) у внутригосударственного суда не было никаких оснований для иного заключения по поводу законности ареста и задержания K., кроме вывода, что цель ареста состояла в удостоверении его личности; 13) если учесть, что расследование велось всю ночь, задержание K. в период с 9.45 вечера до 9.45 утра следующего дня оправдано, но он пробыл в заключении дольше максимального срока, допускаемого уголовно-процессуальным кодексом; 14) хотя в случае, когда срок задержания заранее законом не определен и завершается по распоряжению суда, некоторая ограниченная задержка в освобождении арестованного лица возможна, однако максимальная продолжительность в таком случае устанавливается законом и носит абсолютный характер; 15) так как максимальный срок был известен заранее, на ответственных за задержание властях лежала обязанность принять все необходимые меры, гарантирующие, что допустимый срок не будет превышен; 16) это относится и к записи биографических сведений K., которая, будучи одной из мер по удостоверению личности, должна была проводиться в пределах отведенного для этой цели срока задержания; 17) таким образом, допущено нарушение ст. 5(1)(c); 18) между нарушением, явившимся поводом для жалобы, и заявленным материальным ущербом, понесенным в результате изъятия имущества полицией и г-ном и г-жой S., не существовало никакой причинно-следственной связи; 19) решение о нарушении составляет достаточное возмещение любого нематериального ущерба; 20) в пользу K. следует, по справедливости, присудить выплату 10 000 немецких марок в возмещение расходов и судебных издержек; 21) законная процентная ставка для Германии составляет 4% годовых.

Комментарий. Единственное разногласие в данном деле связано с ответом на вопрос, были ли исчерпаны внутренние средства правовой защиты: судьи Бернхардт (Bernhardt) и Ломус (Lohmus) выразили мнение, что для выяснения законности своего ареста K. мог бы вместо предъявления уголовных обвинений против ответственного за это полицейского возбудить иск. В отношении первого подхода они, несомненно, правы, полагая, что он привел лишь к тому, что вопрос о законности рассматривался только как побочный, причем не в последнюю очередь потому, что главным моментом в уголовном судопроизводстве является не право, а вина, . Тем не менее, несмотря на то, что принятый K. подход был неверен, предпочтительнее мнение большинства, так как неудавшееся уголовное преследование все же привело к тому, что вопрос о законности был поднят в нескольких судах. Согласие Суда с утверждением, что вначале существовало правомерное подозрение в совершении преступления, вполне понятно и разумно согласуется с его боле общим подходом, в соответствии с которым подобные утверждения не опровергаются одним лишь фактом, что никаких обвинений так и не было предъявлено (см. дело Brogan v United Kingdom, Ser A No 145-B). Хотя ранее Суд уже признал, что при освобождении кого-то из под стражи возможна определенная задержка, в частности, когда приходится выполнять те или иные формальности (см. дело Giulia Manzoni v Italy – Interights Bulletin, 1998/9, № 12, р.96), рассматриваемое решение ценно тем, что в нем подчеркивается важность строгого соблюдения требований внутреннего законодательства, когда они идут дальше норм ЕКПЧ (см. также выше дело Raninen v Finland). Законодательством был задан предельный срок для установления личности, который был очевидным образом превышен; никакого другого обоснования для содержания под стражей не существовало, и потому его следует считать незаконным как согласно германскому законодательству, так и в силу положений ст. 5(1)(c). Суд не рассматривал вопрос о том, совместимо ли с ЕКПЧ содержание под стражей такого подозреваемого, как K., для установления его личности в течение всего 12-часового срока, предусмотренного германским законодательством. Однако, по мнению судей Бернхардта [Bernhardt] и Ломоса [Lohmus], трудно поверить, что это было необходимо в обстоятельствах данного дела. Несомненно, резонно было бы считать содержание под стражей после того, как личность уже была установлена, произвольным и поэтому противоречащим ст. 5.

Содержание

Содержание под стражей – освобождение неправомерно отсрочено – ст. 5(1)(e) ЕКПЧ

Дело Джонсон против Соединенного Королевства

JOHNSON v UNITED KINGDOM, Решение ЕСПЧ от 24 октября 1997 г.

В 1984 г. J. без всякой причины и повода напал на женщину, ударил ее кулаком по голове и в живот. До этого он имел три судимости за неспровоцированные нападения, а также судимости за грабеж, преступное нанесение ущерба и правонарушения, связанные с вождением автомобиля. Во время предварительного заключения J., за которым в прошлом числились и правонарушения, связанные с алкоголем и наркотиками, был поставлен диагноз: шизофрения на фоне психопатической личности. Хотя ранее в рамках закона от 1983 г. о психическом здоровье (который неприменим к случаям наркомании и алкоголизма) J. никогда не признавали душевнобольным, во время предварительного заключения в связи с прежним обвинением он подвергался медицинскому обследованию для выяснения необходимости в психиатрическом лечении, но был признан не подлежащим такому лечению. Он был осужден за нанесение тяжких телесных повреждений, и суд на основании закона от 1983 г. издал предписание о помещении его в больницу. Такого рода предписания предусматриваются в случаях, когда из-за психического расстройства правонарушителя оказывается целесообразным его содержание под стражей в больнице для лечения, которое может облегчить его состояние или предотвратить ухудшение. На основании того же закона Суд издал бессрочное предписание об ограничении передвижения. Подобные предписания могут издаваться в целях защиты общества от причинения серьезного ущерба и предоставляют министру внутренних дел полномочия по ограничению передвижения пациента. Лицо, в отношении которого изданы предписания о помещении в больницу и запрещении передвижения, находящееся под стражей в больнице, после шести месяцев пребывания под стражей вправе обратиться в судебный орган – трибунал по делам о психическом здоровье с ходатайством о пересмотре решения, а по истечении двенадцати месяцев подобные ходатайства можно подавать ежегодно. Такой трибунал включает председателя с юридической подготовкой, одного члена трибунала с медицинской подготовкой, который проводит собеседование с пациентом, и одного члена трибунала без специальной профессиональной подготовки. Министр внутренних дел вправе передавать дело пациента, подвергнутого ограничению передвижения, в трибунал в любое время. Если трибунал не убежден в целесообразности сохранения в силе требования о возвращении подвергаемого ограничению лица в больницу для дальнейшего прохождения лечения, он должен издать распоряжение об освобождении такого лица на определенных условиях с тем, чтобы оказать ему поддержку по месту проживания и защитить общество. Министр внутренних дел вправе в любой момент возвратить лицо, освобожденное на таких условиях, в больницу, причем не исключается возможность его возвращения под стражу на основании соответствующего распоряжения. Трибунал вправе отложить условное освобождение до проведения необходимых мер и не может предпринимать никаких других шагов до тех пор, пока соответствующие условия не выполнены. Однако дело может быть рассмотрено заново при следующем ежегодном пересмотре или по обращению министра внутренних дел.

По распоряжению о помещении в больницу J. был помещен в психиатрическое учреждение наиболее строгого режима. Наблюдавший его врач подтвердил прежний диагноз и назначил ему снимающие психоз медикаменты. Лечению он, по-видимому, поддавался хорошо и к маю 1985 г. полностью осознал свое заболевание. Требуемый законом 1983 г. пересмотр приказа о содержании J. под стражей был в первый раз проведен трибуналом по делам о психическом здоровье в декабре 1985 г. Наблюдавший J. врач доложил об успешном ходе лечения, но констатировал, что болезнь еще не прошла, а также отметил его замкнутость и отчужденность по отношению к больничному персоналу и пришел к выводу, что к освобождению он не готов. В заключении другого психиатра, подготовленном по просьбе защитника J., также не рекомендовалось никакого изменения существующего положения, и трибунал принял решение о целесообразности дальнейшего содержания J. под стражей и его лечения. Такой же вывод был сделан при пересмотрах в августе 1987 г. и в феврале 1988 г.

В марте 1988 г. курс лечения J. был прекращен, а в июне 1989 г. прошел четвертый пересмотр дела. Трибунал согласился с медицинским заключением, что J. больше не страдает психическим заболеванием, но пришел также к выводу о необходимости его реабилитации под медицинским надзором, что может быть обеспечено только в условиях хостела – специального учреждения больнично-гостиничного типа. В связи с этим изданный приказ об освобождении предусматривал наблюдение психиатра и социального работника и поселение в согласованный с ним хостел, причем его освобождение откладывалось с тем, чтобы должным образом подготовить место для жилья. Было затрачено немало усилий, чтобы подобрать безопасное место для поселения, но подходящих мест оказалось немного, и J. подтвердил первоначальные опасения со стороны персонала осмотренных хостелов, проявив себя с отрицательной стороны. В январе 1990 г. он подал в трибунал ходатайство о пересмотре решении о содержании под стражей, и тот подтвердил решение 1989 г., согласно которому освобождение J. должно быть условным и его следует отложить до тех пор, пока не будет найдено подходящее жилье под присмотром.

В сентябре 1990 г. J. перевели на испытание в другую больницу с менее строгим режимом и предоставили большую свободу, разрешив на время отлучаться из больницы. Однажды он, выпив перед тем в пабе, набросился на пациента, который, якобы, его спровоцировал. После этого дальнейшее пребывание его в данной больнице оказалось невозможным: он начал терроризировать обслуживающий персонал и отказывался выполнять разработанный для него план реабилитации. J. вернули в прежнюю больницу и предоставили ему на выбор отделение для пациентов, готовящихся к выписке, или палату для больных, помещенных на более длительные сроки. В апреле 1991 г. состоялся шестой пересмотр дела, и трибунал установил, что J. не страдает психическим заболеванием или иными расстройствами или недугами, оправдывающими его содержание в больнице для лечения. Однако трибунал признал целесообразным оставить в силе распоряжение о возможности возвращения его в больницу для дальнейшего лечения, поскольку он не был способен в достаточной степени отвечать за свои действия или справляться с нагрузками жизни в обществе без пристального надзора и поддержки. J. вновь условно освободили с отсрочкой освобождения до отыскания другого помещения для поселения под надзором.

В январе 1993 г. состоялся очередной пересмотр, и медицинское обследование не выявило никаких симптомов психического заболевания. Пока не заходила речь о реабилитации, J. был дружелюбен, благожелателен и общителен. Совершенное в 1984 г. правонарушение было признано результатом совместного действия наркотиков и алкоголя, а не психического заболевания, а приступ психоза после возвращения под стражу – следствием стресса от пребывания в заключении и лишения наркотиков и алкоголя. Таким образом, не было признаков возможного рецидива заболевания, а медицинские показания не давали основания полагать, что после освобождении он будет представлять опасность. Министр внутренних дел счел целесообразным на данной стадии только условное освобождение, однако трибунал распорядился о его безусловном освобождении на том основании, что у него не наблюдалось никакого психического расстройства и, следовательно, нецелесообразно было оставлять в силе распоряжение о возможности возвращения его в больницу для дальнейшего лечения. Спустя девять дней J. освободили, и с тех пор никаких рецидивов психического заболевания у него не наблюдалось, однако после осуждения за незначительное нарушение общественного порядка, вызванное ссорой с соседом, ему было назначено условное освобождение. Ему было предъявлено также обвинение в выращивании конопли.

J. жаловался на лишение свободы с июня 1989 г. по январь 1993 г., на общую продолжительность срока лишения свободы и на условия, на которых он был освобожден. Комиссия, признав две последние жалобы неприемлемыми, установила нарушение ст. 5(1) и (15-1) и отсутствие отдельного предмета спора, касающегося ст. 5(4).

Суд постановил, что: 1) лишение J. свободы, хотя оно и явилось результатом осуждения и поэтому могло мотивироваться положениями ст. 5(1)(a), должно исследоваться в рамках ст. 5(1)(e), так как он находился под стражей в больнице на основании приказа о бессрочном ограничении передвижения и помещении в больницу для психиатрического лечения; 2) законность его продолжительного содержания под стражей по нормам внутреннего законодательства не оспаривалась и нет основания считать, что оно противоречило относящимся к данному делу материальным и процессуальным нормам; 3) тем не менее, человека нельзя считать “душевнобольным” и лишать его свободы, если a) душевная болезнь не доказана с достаточной достоверностью, b) характер и степень психического расстройства не требуют принудительного лишения свободы и c) правомерность продолжительного лишения свободы не обосновывается стойким характером такого расстройства; 4) немедленное и безусловное освобождение не следует автоматически из одного лишь вывода компетентного органа, что психического расстройства, служившего основанием для принудительной госпитализации, больше не существует: соответствующие власти вправе решать с учетом всех обстоятельств, отвечает ли такое освобождение в наибольшей мере интересам как самого пациента, так и людей, среди которых ему предстоит жить после освобождения; 5) судить о том, было ли излечение от психического заболевания, служившего основанием для лишения свободы, полным и окончательным или лишь кажущимся, следует прежде всего на основании поведения пациента после выхода из психиатрического учреждения; 6) таким образом, власти должны сохранять за собой определенную возможность осуществлять надзор за действиями лица после его освобождения, и для этого освобождение должно связываться с определенными условиями; 7) некоторые из накладываемых условий в силу их характера и мотивов могут оправдать определенную отсрочку освобождения, однако при этом крайне важно наличие соответствующих процессуальных гарантий, исключающих отсрочки освобождения, несовместимые a) с целью ст. 5(1) и b) с целью ограничения, сформулированного в подпункте (e), и неоправданную длительность таких отсрочек; 8) трибунал как компетентный орган, имеющий в своем составе врача, опрашивавшего J., мог должным образом учесть то обстоятельство, что еще в феврале 1988 г. у него все еще обнаруживались признаки психического заболевания и что заболевание это до лишения свободы проявлялось в виде спонтанных и неспровоцированных актов насилия против окружающих; 9) таким образом, с учетом данных психиатрического и социального обследования, решение трибунала о необходимости поместить J. под надзор психиатров и социальных работников и потребовать прохождения им в течение определенного времени процесса реабилитации в больнице нельзя считать необоснованным, причем, в принципе, оправдана была и отсрочка его освобождения, необходимая для того, чтобы власти смогли найти наиболее подходящий для него и обеспечивающий самые лучшие условия для успешной реабилитации хостел; 10) предписанные условия надзора, которыми обусловливалось освобождение J., [сами по себе] не составляли препятствия к его немедленному освобождению из больницы, и нельзя было считать, что с ними сопряжены какие-либо спорные вопросы в рамках ст. 5(1); 11) хотя, если бы отношение J. к реабилитации было более позитивным, подходящий хостел мог быть найден в течение вполне приемлемого промежутка времени, это не опровергает вывода о том, что ни трибунал, ни власти не обладали необходимыми возможностями, позволяющими гарантировать выполнение условия о поселении в хостел в течение приемлемого срока, и о том, что в этой ситуации ближайший возможный срок пересмотра его затянувшегося пребывания под стражей составил бы двенадцать месяцев со дня последнего пересмотра, проведенного в июне 1989 г.; 12) таким образом, наложение условия о поселении в хостел привело к неопределенной отсрочке освобождения J., в частности потому, что оно стало неосуществимым после того, как J. проявил нежелание сотрудничать в обеспечении безопасности хостела; 13) хотя его дело заново рассматривалось в 1990 г. и в 1991 г., трибуналам пришлось выносить решения о продолжении содержания J. под стражей, так как он не выполнил требований условного освобождения, предписанных в 1989 г.; 14) если принять во внимание ситуацию, сложившуюся в результате решения 1989 г., и отсутствие надлежащих гарантий, включая организацию судебного пересмотра, которые обеспечивали бы освобождение J. из под стражи без неправомерных задержек, продолжающееся лишение его свободы после июня 1989 г. не могло оправдываться положениями ст. 5(1)(e), и поэтому допущено нарушение ст. 5(1); 15) с учетом этого пункта решения жалобу на то, что условие о поселении в хостел само по себе составляло нарушение ст. 5(1), можно не рассматривать, так как это условие фактически никогда не было осуществлено; 16) жалоба J. в отношении ст. 5(4) никакого отдельного спорного вопроса не поднимает; 17) хотя J. провел в психиатрической больнице с максимально строгим режимом безопасности чрезмерно длительное время уже после того, как было окончательно установлено, что он больше не страдает психическим заболеванием, определенная задержка в его освобождении была неизбежна, принимая во внимание необходимость подыскать подходящий хостел и его отрицательное отношение к реабилитации, отнюдь не облегчавшее задачу властей, ; 18) поэтому в пользу J. следует присудить выплату 10 000 фунтов стерлингов в возмещение нематериального ущерба; 19) в его пользу следует также, по справедливости, присудить выплату 25 000 фунтов стерлингов за вычетом сумм, полученных в виде юридической помощи, в возмещение расходов и судебных издержек; 20) законная процентная ставка в Соединенном Королевстве составляла 8% годовых.

Комментарий. В этом решении Суд вновь демонстрирует относительно гибкий подход к освобождению после того, как исчезают основания для содержания под стражей, и к применению права на свободу, когда ему препятствует психическое расстройство. Так, ранее Суд согласился с некоторой отсрочкой в освобождении подозреваемого из тюрьмы (дело Giulia Manzoni v Italy, Interights Bulletin, 1998/9, № 12, р. 96), если только законом не предписывался конкретный срок лишения свободы (дело K-F v Germany, Interights Bulletin 1998/9 № 12 р. 156), и с легкостью соглашался трактовать продление срока содержания под стражей психически больного преступника как в достаточной мере связанное с первоначальным осуждением, чтобы не противоречить ст. 5 (см. выше дело Eriksen v Norway). В данном деле этот подход использован для того, чтобы поставить под сомнение бесспорно абсолютный характер мнения, что не следует лишать человека свободы на основании ст. 5(1)(e), если данное лицо фактически не страдает психическим расстройством. Отсрочка в освобождении J. под предлогом необходимости поселения его в хостел, с которой Суд согласился, явно превышала те несколько часов, которые были признаны допустимыми в деле Giulia Manzoni. Несмотря на утверждение об отсутствии необходимости решать, было ли условие о поселении в хостел совместимо с положениями ст. 5, о такой необходимости, по-видимому, косвенно свидетельствует выраженное в принципе согласие с отсрочкой. Очевидно, что отсрочка далеко превышала разумные пределы и что невозможность должным образом осуществить необходимые меры, точно так же, как и любые другие административные трудности и проблемы нехватки ресурсов, не может оправдывать несоблюдение обязательств, накладываемых положениями ЕКПЧ. Как бы то ни было, возможность такого продления содержания под стражей, которое Суд в данном случае признал допустимым, представляется несовместимой с абсолютным характером ст. 5: императивное требование соблюдать право на свободу во всех случаях, когда нет строго определенных, исчерпывающим образом перечисленных оснований для ее лишения, применимо в отношении лица, которое больше не страдает психическим расстройством, в той же мере, как и в отношении лица, которое больше не находится под подозрением в совершении преступления или которое отбыло срок вынесенного приговора. Вместо того, чтобы дополнять этим неопределенным положением явно исчерпывающий перечень исключений из права на свободу, содержащийся в ст. 5, Суду лучше было бы признать, что необходимость условия о поселении в хостел – по-видимому, объективно правомерного – означала, что для целей ст. 5 следует считать, что психическое расстройство J. сохранялось, хотя и в такой форме, которая оправдывала меньшие ограничения свободы J., чем те, что были наложены ранее. В этом случае решение трибунала о наложении условия в виде поселения в хостел не ставило бы никаких проблем (включая требование о полном освобождении), поскольку полностью соответствовало бы требованиям ст. 5(4), подпадая под список допустимых этой статьей альтернативных вариантов действий. В этом случае не имело бы никакого значения и то обстоятельство, что подобное решение не накладывало обязанности предоставить требуемый хостел, если только он был предоставлен в разумные сроки. Принятый же Судом подход не разъясняет, обладает ли трибунал полномочием реально предписывать освобождение, как это требуется ст. 5(4), если при этом накладывается условие о поселении в хостел и единственным ограничением на лишение свободы является требование выполнить это условие в разумные сроки. Более того, поскольку в промежутке между проводившимися пересмотрами не могла не возникнуть необоснованная задержка, – удовлетворить требования ст. 5(4) можно было бы, лишь предоставив возможность оспорить лишение свободы, ставшее незаконным с точки зрения ЕКПЧ, с помощью процедуры habeas corpus (издания судебного приказа о доставлении в суд лица, содержащегося под стражей, для выяснения правомерности содержания под стражей). Однако нет уверенности, что в распоряжении J. имелась такая возможность. Хотя возражения министра внутренних дел против освобождения J. рассматривались как правомерное основание для ограничения возможности в любой момент передать его дело в судебный орган, – это дискреционное полномочие никогда не могло бы заменить осуществление права, которое принадлежит ему на основании ст. 5(4). Снижение присужденной ему суммы возмещения ущерба в какой-то степени отражает признание того факта, что в его затруднительном положении есть и его вина.

Перевод М.В.Арапова и А.И.Цирлина

Содержание