РЕШЕНИЕ ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

от 21 января 1999 года

 

Заявление №25716/94 Яновский против Польши

 

Страсбург

 

В деле “Яновский против Польши”

Европейский суд по правам человека, рассмотрев дело в Большой палате — в соответствии с Регламентом Суда и статьей 27 Конвенции о защите прав человека и его основных свобод (далее — Конвенция), в которую, в связи с вступлением в силу Протокола № 11, были внесены поправки, — при этом в состав Большой палаты вошли следующие судьи:

г н Л. Вильдхабер (L. Wildhaber), Председатель Суда;

г жа Е. Пальм (E. Palm);

г н К.Л. Розакис (C.L. Rozakis);

сэр Николас Братца (Nicolas Bratza);

г н М. Пеллонпя (M. Pellonpaa);

г н Б. Конфорти (B. Conforti);

г н А. Пастор Ридруэхо (A. Pastor Ridruejo);

г н Дж. Бонелло (G. Bonello);

г н Е. Макарчик (J. Makarczyk);

г н П. Курис (P. Kuris);

г н Р. Тюрмэн (R. Turmen);

г н К. Бирсан (C. Birsan);

г н М. Фишбах (M. Fischbach);

г н Х. Касадэваль (J. Casadevall);

г жа Х.С. Грэв (H. S. Greve);

г н А.Б. Бака (A.B. Baka);

г н Р. Марустэ (R. Maruste);

а также господин М. дэ Сальвия (Michele de Salvia), Секретарь Суда;

после совещания за закрытыми дверями 18 декабря 1998 года и 14 января 1999 года;

вынес в последний из вышеуказанных дней следующее решение:

ПРОЦЕДУРА

1. Материалы дела были переданы в Суд, в соответствии с прежней редакцией статьи 19 Конвенции, Правительством Польши (далее — Правительство) 26 февраля 1998 года, польским гражданином господином Йозефом Яновским (Josef Janowski) (далее — заявитель) 27 февраля 1998 года и Европейской комиссией по правам человека (далее — Комиссия) 16 марта 1998, в трехмесячный срок, предусмотренный пунктом 1 действующей тогда статьи 32 и прежней статьей 47 Конвенции. Дело было начато после принятия Комиссией заявления №25716/94 против республики Польша. Заявитель подал ее 25 января 1994 года, в соответствии с действующей тогда статьей 25.

Правительство в своем заявлении ссылалось на прежнюю статью 48; заявитель — на эту же норму, но с поправками, внесенными в соответствии с Протоколом № 9, который был ратифицирован Польшей; в запросе Комиссия ссылалась на ныне не действующие статьи 44 и 48, а также на заявление, в котором Польша признавала обязательность юрисдикции Суда (прежняя статья 46). Цель подачи заявлений и запроса — выяснить, свидетельствуют ли материалы дела о нарушении статьи 10 Конвенции государством ответчиком.

2. В ответе на запрос, поданный согласно пункту 3 (d) правила 35 прежнего Регламента Суда “В”, заявитель уведомил судей о своем желании принять участие в разбирательстве дела и назначил адвоката своим представителем (ныне отмененное правило 31). Господин Р.Бернхард (R.Bernhardt), который в тот момент был Председателем Суда, разрешил адвокату заявителя говорить на процессе по польски (пункт 3 прежнего правила 28).

3. Как Председатель Палаты, в обязанности которого входил разбор, в частности, вопросов ведения процесса (прежняя статья 43 Конвенции, а также правило 21), которые могли возникнуть до вступления в силу Протокола № 11, господин Бернхард вместе с Секретарем Суда провел с представителем Правительства, адвокатом заявителя и представителем Комиссии консультацию, посвященную организации письменного сопровождения разбирательства. Согласно выпущенному после этого распоряжению, Секретарь Суда получил меморандумы заявителя и Правительства 13 июля и 7 августа 1998 года соответственно. Представитель Комиссии подал свои письменные замечания 15 сентября.

4. После вступления в силу 1 октября 1998 года Протокола № 11, рассмотрение дела, в части применения положений пункта 5 статьи 5 этого Протокола, было поручено Большой палате. В ее состав вошли господин Е.Макарчик, выбранный от Польши (пункт 2 статьи 27 Конвенции и пункт 4 правила 24 Регламента Суда), господин Л.Вильдхабер, Председатель Суда, госпожа Е.Пальм и господин К.Л.Розакис, заместители Председателя Суда, сэр Николас Братца и господин Матти Пеллонпя, председатели секций (пункт 3 статьи 27 Конвенции и пункт 3 правила 24). Другими судьями, назначенными в соответствии с Регламентом, были: господин Б.Конфорти, господин А.Пастор Ридруэхо, господин Дж.Бонелло, господин П.Курис, госпожа В.Стражницка (V.Straznicka), господин К.Бирсан, господин М.Фишбах, господин Х.Касадеваль, госпожа Х.С.Грев , господин А.Б.Бака и господин Р.Марустэ (пункт 3 правила 24 и пункт 4 правила 100). Впоследствии господин Р.Тюрмен заменил госпожу Стражницка, что не могло никак отразиться на дальнейшем рассмотрении дела (пункт 5 (b) правила 24).

5. По предложению Суда (правило 99 Регламента) Комиссия поручила одному из своих членов, господину М.А.Новицкому (М.А.Nowicki), участвовать в этом процессе.

6. В соответствии с решением Председателя Суда, открытое рассмотрение дела, на котором присутствовал заявитель, состоялось 18 ноября 1998 года во Дворце прав человека в Страсбурге.

Перед Судом выступили:

а) от Правительства:

господин К.Джевицкий (K.Drzewicki), профессор международного публичного права, уполномоченное лицо;

госпожа Е.Халубинска (E.Chalubinska), судья, направленная Министерством юстиции, консультант;

господин А.Калинский (A.Kalinski), управление уполномоченного лица, советник;

господин М.Лучка (M.Luczka), заместитель постоянного представителя Польши в Совете Европы, советник;

госпожа М.Дембска (M.Debska), управление уполномоченного лица, советник.

b) от заявителя:

госпожа Б.Банасик (B.Banasik), объединение адвокатов города Лодз, адвокат.

с) от Комиссии:

господин М.А.Новицкий (M.A.Nowicki), представитель;

госпожа М.Т.Шоепфер (M.T.Schoepfer), секретарь Комиссии.

Суд заслушал обращения господина Новицкого, госпожи Банасик и господина Джевицкого.

ОСНОВНЫЕ ФАКТЫ

I. КОНКРЕТНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА

7. Заявитель родился в 1937 году. Он журналист, проживает в Здунской Воле (Zdunska Wola), в Польше.

8. По версии заявителя, 2 сентября 1992 года он обратил внимание на то, что двое стражей порядка приказывают уличным торговцам уйти с площади, на которой власти Здунской Воли запретили торговлю, и переместить временные прилавки на отведенное для этого место. Однако Правительство настаивало, что стражи, действовавшие на основании санитарных правил и с целью обеспечения дорожного движения, всего лишь попросили торговцев перейти на близлежащую базарную площадь. Заявитель также утверждал, что он вмешался, уведомив милиционеров, что их действия, скорее всего, нарушают законы, гарантирующие свободу в экономической сфере. Он настаивал на том, что муниципальные органы власти не издавали какого либо постановления, которое бы предписывало освобождать площадь от людей. Заявитель счел, что стражи порядка, очевидно, действовали на основе устных инструкций мэра города. Поэтому он убеждал торговцев оставаться на месте. Спор между заявителем и стражами происходил на глазах случайных свидетелей.

9. Спустя некоторое время (точная дата не установлена) районный прокурор Здунской Воли возбудил уголовное дело против заявителя. 5 января 1993 года прокурор направил в районный суд Здунской Воли обвинительное заключение. Заявитель обвинялся в нанесении оскорбления стражам порядка в момент выполнения ими служебных обязанностей, а также в чрезвычайном неуважении к правопорядку, то есть в преступлении по статье 236 Уголовного кодекса в совокупности с пунктом 1 статьи 59.

10. 29 апреля 1993 года на основании статьи 236 Уголовного кодекса районный суд признал заявителя виновным в нанесении оскорбления двум милиционерам. Суд установил, что это правонарушение, согласно пункту 1 статьи 59 Уголовного кодекса, является хулиганством. Заявитель был приговорен к 8 месяцам тюремного заключения с отсрочкой исполнения наказания на 2 года и штрафу на 1 500 000 старых злотых. Кроме того, заявителя обязали выплатить 400 000 старых злотых благотворительным организациям возместить судебные издержки в размере 346 000 старых злотых.

11. Спустя некоторое время (точная дата не установлена) заявитель опротестовал это решение, утверждая, что для его вынесения не было достаточных оснований. Он отметил, что районный суд не смог точно определить, какие именно бранные слова были сказаны. Было установлено лишь то, что заявитель назвал стражей порядка “глупцами”. А это слово, по мнению заявителя, следует считать не оскорблением, а приемлемой критикой в адрес государственных служащих.

Кроме того, он утверждал, что суд первой инстанции неправильно применил нормы закона. С точки зрения заявителя, его действия не имели ничего общего с хулиганством. Он лишь хотел защитить уличных торговцев от неправомерных действий стражей порядка.

12. 29 сентября Серадзский (Sieradz) воеводский суд отменил ту часть судебного решения, которая предписывала тюремное заключение и выплату 400 000 старых злотых благотворительным учреждениям. Вместе с тем, было подтверждено требование о выплате штрафа в размере 1 500 000 злотых, однако сумма судебных издержек была уменьшена до 150 000 старых злотых. Воеводский суд признал, что суд первой инстанции ошибся, квалифицируя действия заявителя как хулиганство. Ведь они были мотивированы намерением защитить уличных торговцев от действий стражей порядка, которые он считал незаконными. Таким образом, нельзя утверждать, что заявитель действовал без какого либо оправданного мотива. Отсутствие такого мотива было бы основанием для признания этого преступления хулиганством.

13. Кроме того, воеводский суд согласился с заявителем в том, что муниципальный совет Здунской Воли не издавал какого либо постановления, которое бы запрещало продажу товаров на улицах, и что такого рода информация не была публично распространена в то время и в том городе, о котором идет речь. Поэтому суд первой инстанции не имел никаких оснований для вывода о том, что заявитель продемонстрировал чрезвычайное неуважение к правопорядку.

14. Наконец, воеводский суд отметил, что в решении суда первой инстанции бранные слова, сказанные заявителем, не упомянуты. Однако в материалах дела было достаточно доказательств того, что заявитель действительно оскорбил милиционеров, назвав их “чокнутыми” и “глупцами”. Эти слова, если толковать их общепринято, считаются оскорбительными. И заявитель, употребив их, вышел за рамки свободы выражения взглядов. А значит, суд первой инстанции справедливо осудил заявителя по статье 236 Уголовного кодекса, которая призвана защитить государственных служащих от вмешательства в процесс выполнения ими служебных обязанностей.

II. СООТВЕТСТВУЮЩЕЕ НАЦИОНАЛЬНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО

15. В соответствующих законах предусмотрено:

Статья 236 Уголовного кодекса:

“Любое лицо, которое наносит оскорбление государственному служащему… в момент выполнения им служебных обязанностей, подлежит тюремному заключению на срок до 2 лет, ограничению свободы или уплате штрафа”.

Пункт 1 статьи 59 Уголовного Кодекса:

“Если преступные действия лица являются умышленными или хулиганскими, суд назначает наказание в виде ограничения свободы не менее, чем на полтора минимально предусматриваемого срока…”.

В пункте 14 статьи 120 Уголовного кодекса Польши указано, что преступление считается хулиганством, если лицо совершило его в общественном месте без какого либо оправданного мотива или по явно неоправданному мотиву, продемонстрировав, таким образом, чрезвычайное неуважение к правопорядку.

РАЗБИРАТЕЛЬСТВО В КОМИССИИ ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА

16. В своей жалобе, поданной в Комиссию 25 января 1994 года, господин Яновский ссылался на статью 6 Конвенции, утверждая, что районный суд Здунской Воли отказался предоставить ему правовую поддержку и заслушать двух свидетелей защиты. Кроме того, по словам заявителя, в протокол суда не были внесены заявления, сделанные свидетелями и самим Яновским во время слушания. Ссылаясь на статью 10, он также жаловался, что его осуждение представляет собой нарушение права на свободу выражения мнений.

17. 27 ноября 1996 года Комиссия объявила, что заявление (25716/94), за исключением жалоб, поданных заявителем с отсылками на статью 6, принято. Комиссия пришла к выводу (восемь голосов против семи), что нарушение статьи 10 Конвенции было. Полный текст мнения Комиссии, а также особые мнения, которые не совпадают с позицией большинства и помещаются в докладе, прилагаются к этому решению.

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ В СУД

18. В своем меморандуме заявитель обратился в Суд с просьбой признать, что материалы дела свидетельствуют о нарушении статей 3, 6 пункта 2 статьи 7 и статьи 10 Конвенции, и присудить ему справедливое удовлетворение, в соответствии с прежней статьей 50 (теперь это статья 41).

Со своей стороны, Правительство обратилось в Суд с просьбой признать, что в этом деле статья 10 нарушена не была.

ВОПРОСЫ ПРАВА

I. РАМКИ РАССМОТРЕНИЯ ДЕЛА

19. В своем меморандуме, посланном в Суд, заявитель изложил несколько жалоб со ссылками на статьи 3, 6, пункт 1 статьи 7 и статью 10 Конвенции. Суд принял во внимание тот факт, что Комиссия признала принятой только жалобу заявителя, основанную на статье 10 Конвенции (о том, что его осуждение представляет собой нарушение права на свободу выражения мнений (см. выше пункты 16 17).

20. Таким образом, Суд может рассмотреть только жалобу заявителя, в которой он ссылается на статью (см., mutatis mutandis, решение по делу “Мак Гинли и Эган против Соединенного Королевства” (McGinley and Egan v. The United Kingdom) от 9 июня 1998 года, Reports of Judgments and Decisions 1998 III, с.1354 1355, п.68 70).

II.ПОДТВЕРЖДЕНИЕ НАРУШЕНИЯ СТАТЬИ 10

21. Господин Яновский утверждал, что осуждение его за нанесение оскорбления муниципальным стражам порядка нарушило статью 10 Конвенции, в которой закреплено следующее:

“1. Каждый человек имеет право на свободное выражение своего мнения. Это право включает свободу придерживаться своих мнений и получать и распространять всякого рода информацию и идеи без вмешательства со стороны государственных властей и независимо от государственных границ. Настоящая статья не препятствует государствам требовать, чтобы радио, теле  и кинокомпании имели разрешения.

“2. Поскольку пользование этими свободами налагает обязанности и ответственность, оно может быть сопряжено с формальностями, условиями, ограничениями или наказаниями, установленными законом и необходимыми в демократическом обществе в интересах государственной безопасности, территориальной целостности или общественной безопасности, для предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или нравственности населения, для защиты репутации или прав других лиц, для предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или для поддержания авторитета и беспристрастности судебных органов”.

Комиссия согласилась с аргументами заявителя, тогда как Правительство утверждало, что материалы дела не свидетельствуют о нарушении статьи 10.

А. Очевидность вмешательства

22. Участники разбирательств согласились с тем, что осуждение заявителя — не что иное, как вмешательство в осуществление его права на свободу выражения мнений. Суд не находит оснований для иного вывода.

23. Такое вмешательство противоречит статье 10, кроме случаев, “установленных законом”, которые соответствуют одной или нескольким законным целям, указанным в пункте 2, и являются “необходимыми в демократическом обществе” для достижения такой цели или целей.

В. “Установлено законом”

24. Суд полагает, и стороны данного дела не возражали, что это вмешательство было “установлено законом”, так как осуждение заявителя было основано на статье 236 Уголовного кодекса (см. выше пп.14 15).

С. Законные цели

25. Комиссия, ссылаясь на решение апелляционного суда, в котором указывалось, что целью осуждения заявителя было обеспечение беспрепятственного выполнения государственными служащими своих обязанностей, признала, что вмешательство имело законную цель — охрану порядка (см. выше пункт 14). Правительство согласилось, что охрана порядка — одна из законных целей, которую ставят перед собой национальные органы власти, но вместе с тем выступило в защиту репутации и прав муниципальных стражей порядка как другой законной цели.

26. Принимая во внимание конкретные обстоятельства дела и аргументацию апелляционного суда, Суд признал, что осуждение заявителя ставило законной целью охрану порядка. Следовательно, обжалованное вмешательство имело законную цель, в соответствии с пунктом 2 статьи 10.

D. “Необходимое в демократическом обществе”

1.Аргументы, приведенные в Суде

27. Заявитель пытался доказать, что осуждение его за нанесение оскорбления муниципальным стражам порядка не является необходимым вмешательством, как того требует пункт 2 статьи 10. Он подчеркивал, что не имел намерения оскорблять охранников, а хотел только пояснить, что их действия незаконны. И хотя форма его высказываний имела явно осуждающий стражей характер, слова, которые он употребил, следует считать общепринятыми. Кроме того, так как охранники действовали неправомерно, они не могли рассчитывать на какую то особенную защиту от критики.

Наконец, заявитель утверждал, что, поскольку он журналист, широкие круги общественности увидели в его осуждении попытку органов власти возобновить цензуру и отбить всякое желание высказывать критику в будущем.

28. Комиссия отметила, что рамки общепринятой критики в отношении государственных служащих, которые действуют как должностные лица, равно как и в адрес политиков, могут быть более широкими. Если они действовали, не имея на то без правовых оснований, то они должны ожидать критических замечаний со стороны граждан и быть готовыми к тому, что она иногда может быть выражена в резкой или грубой форме. Возможно, заявитель оскорбил стражей порядка, назвав их “чокнутыми” и “глупцами”. Однако, как становится ясно из конкретных обстоятельств дела, а именно — из того факта, что заявитель спонтанно отреагировал на неоправданные действия стражей порядка из благородных гражданских побуждений и высказал свою критику в момент острой перепалки, он не вышел за рамки общепринятой критики. К тому же, Комиссия обратила внимание на то, что национальные органы осудили заявителя лишь на основании оскорбительного значения двух сказанных им слов, не принимая во внимание ситуацию, которая спровоцировала его реакцию. Комиссия пришла к выводу, что было допущено нарушение статьи 10, поскольку осуждение заявителя не соответствовало поставленной законной цели и не было необходимым в демократическом обществе.

Представитель Комиссии добавил, что в демократическом обществе граждане имеют право реагировать на поведение государственных служащих, даже если их реакция неоправданна и выражена в резкой форме. Кроме того, отношение работников правоохранительных органов к оскорбительным устным высказываниям, касающихся их действий, должно быть индифферентным, поскольку такие случаи являются частью их профессионального риска.

29. Правительство не согласилось с мнением Комиссии в том, что рамки общепринятой критики в адрес государственных служащих, которые действуют как официальные лица, а также в адрес политиков, должны быть более широкими. Хотя их действия могут быть открытыми для непосредственного внимательного рассмотрения и критики, госслужащие в тоже время должны иметь право защищаться от необоснованных нападок, чтобы эффективно исполнять свои обязанности. Правительство также отвергало решение Комиссии в части неправомерности действий муниципальных стражей порядка, утверждая, что они имели право приказать уличным торговцам уйти с площади, так как стражи порядка действовали из соображений обеспечения санитарного режима и руководствовались правилами дорожного движения (см. выше пункт 8). Рамки критики, высказанной заявителем, не могут быть более широкими, так как она не была распространена через СМИ и не была частью публичной дискуссии по важным проблемам.

Правительство, полагая, что наказание, наложенное на заявителя, соответствовало поставленным целям, обратилось в Суд с просьбой признать, что нарушения статьи 10 не было.

2. Оценка Суда

а) Основные принципы

30. Суд вновь повторяет основные принципы, которые вытекают из его решений, связанных со статьей 10:

i) Свобода выражения взглядов является одним из основных принципов демократического общества, одним из главных условий его развития и условием самореализации каждой личности. Согласно пункту 2 статьи 10, она касается не только той “информации” или тех “идей”, которые одобряются или считаются не оскорбительными или незначительными, но и тех, которые оскорбляют или вызывают возмущение. Таковыми являются требования терпимости, плюрализма и широты взглядов, без которых “демократическое общество” невозможно. Как указано в статье 10, осуществление этой свободы предполагает ограничения, которые, вместе с тем, должны быть четко обозначены и их необходимость должна быть убедительно доказана (см. решения: “Хэндисайд против Объединенного королевства (Handyside v. The United Kingdom) от 7 декабря 1976 года, серия А, № 24, с.23, п. 49; “Лингенс против Австрии” (Lingens v. Austria) от 8 июля 1986 года, серия А, № 103, с.26, п.41; “Йерсилд против Дании” (Jersild v. Denmark) от 23 сентября 1994 года, серия А, № 298, с.23, п.31).

ii) Как следует из контекста пункта 2 статьи 10, прилагательное “необходимый” предполагает существование “насущной общественной необходимости”.

Договаривающиеся стороны, оценивая, существует ли такая необходимость, используют надежный критерий. Но этот критерий взаимосвязан с европейской точкой зрения, которая охватывает как законодательство, так и решения, касающиеся его применения, даже если эти решения вынесены независимым судом. Поэтому Суд уполномочен окончательно выяснить, является ли это “ограничение” совместимым со свободой выражения мнений, гарантированной статьей 10 (см. решение по упомянутому выше делу Лингенса, с.25, п.39).

iii) Осуществляя свою надзорную юрисдикцию, Суд может рассмотреть оспариваемое “вмешательство” в свете всего дела, включая смысл высказываний, поставленный в вину заявителю, и их контекст. Кроме того, Суд может определить, “соответствовало ли” оспариваемое “вмешательство” “определенной законом цели” и были ли иные основания, которыми национальные органы оправдывают такого рода вмешательства, “уместными и достаточными” (см. упомянутое выше решение по делу Лингенса, с.25 26, п.40, и решение по делу Барфорд против Дании (Barford v. Denmark) от 22 февраля 1981 года, серия А, №149, с.12, п.28). Таким образом, Суд должен установить, что национальные органы власти применили нормы, которые отвечали принципам статьи 10, а также использовали общепринятые критерии, оценивая соответствующие факты (см. упомянутое выше решение по делу Йерсилда, с.24, п. 31).

b) Использование в данном деле указанных выше принципов

31. Суд, рассматривая факты этого дела, должен был выяснить, соответствовало ли, в данных обстоятельствах, ограничение права господина Яновского на свободу выражения взглядов “насущной общественной необходимости”, отвечало ли оно определенной законной цели, и были ли у национальных органов власти основания, оправдывающие это вмешательство, “уместными и достаточными”.

32. В связи с этим Суд отметил, что заявитель был признан виновным в нанесении оскорбления муниципальным стражам порядка, которых во время инцидента на площади он назвал “чокнутыми” и “глупцами”. Свидетелями этого инцидента были случайные наблюдатели, и возник он в связи с действиями муниципальных стражей порядка, которые требовали, чтобы уличные торговцы перешли с площади на другую улицу (см. выше пункт 8). Следовательно, замечания, высказанные заявителем, не были частью открытой дискуссии о предметах гражданского интереса; не касались они и проблемы свободы прессы, так как заявитель хотя и журналист по профессии, в данном случае действовал как сугубо частное лицо. Суд также указал, что основанием для признания заявителя виновным были два слова, которые и суд первой инстанции, и апелляционный суд признали оскорбительными, а не тот факт, что он высказал критику в адрес стражей порядка или указал на тот факт, что их действия были незаконными (см. выше пункты 10 и 14).

Исходя из этих обстоятельств, Суд признает неубедительными утверждения заявителя о том, что широкие круги общественности рассматривали его осуждение как попытку органов власти возобновить цензуру и отбить всякое желание высказывать критику в будущем (см. выше пункт 27).

33.Суд также принял во внимание вывод Комиссии о том, что рамки общепринятой критики в адрес государственных служащих, которые действуют как официальные лица, а также в адрес политиков, должны быть более широкими (см. выше пункт 28). Конечно, в некоторых случаях эти рамки могут быть более широкими в отношении государственных служащих, которые выполняют свои обязанности, нежели в отношении частных лиц. Однако нельзя сказать, что государственные служащие сознательно и в той же степени, как это делают политики, принимают во внимание каждое свое слово и поступок, которые будут тщательно изучаться. Поэтому, когда дело доходит до критики их поступков, она не может быть такой же, как и по отношению к политикам (сравните с решением по делу “Обершлик против Австрии” №2 (Oberschlick v. Austria (no.2)) от 1 июля 1997 года, Reports 1997 IV, c.1275, п.29).

Кроме того, чтобы успешно выполнять свои обязанности, государственные служащие, для сохранения надлежащего порядка, должны пользоваться доверием граждан, а значит, в момент выполнения служебных обязанностей им необходима защита от оскорбительных и прикрытых словесных нападок. В этом деле нет надобности рассматривать возможности такой защиты в связи с интересами свободы прессы или открытой дискуссии по вопросам, которые представляют общественный интерес, поскольку слова заявителя не были произнесены в этом контексте (см. выше п. 32; сравните также решение по делу Лингенса, с.26, п.42 в конце).

34. Суд полагает, что исходя из поставленной законной цели, основания, по которым заявитель был осужден, соответствовали ей. Действительно, во время острой перепалки заявитель произнес оскорбительные слова, которые были продиктованы его заботой о благосостоянии соотечественников. Эти слова были адресованы служащим правоохранительных органов, которые были проинструктированы о том, как реагировать на подобные действия. Вместе с тем, он оскорбил стражей порядка в общественном месте, на глазах у группы случайных наблюдателей и в тот момент, когда муниципальные служащие выполняли свои служебные обязанности. Несмотря на то, что сотрудники правоохранительных органов действовали не на основании четко изложенных распоряжений муниципального совета, а исходя из ограничений по обеспечению санитарного режима и руководствуясь правилами дорожного движения (см. выше пункт 8). Таким образом, даже если и были какие либо обстоятельства, которые бы свидетельствовали об обратном, тем не менее, для окончательного решения, вынесенного национальными судами, были достаточные основания.

с) Вывод

35. Исходя из изложенного выше, Суд убедился, что основания, приведенные национальными органами власти в свое оправдание, были “уместными и достаточными”, как того требует пункт 2 статьи 10. Суд также отметил, что исходя из конкретных обстоятельств этого дела, вмешательство соответствовало поставленной законной цели. В связи с этим необходимо обратить внимание на то, что мера наказания заявителя была значительно уменьшена после ее обжалования и, что особенно важно, Сераздский воеводский суд отменил ту часть решения, которая касалась лишения свободы (см. выше пункт 12). Поэтому нельзя утверждать, что национальные органы власти вышли за рамки критерия оценки разумной целесообразности, которым они могли пользоваться для доказательства необходимости оспариваемой меры наказания.

Следовательно, нарушения статьи 10 Конвенции не было.

На этих основаниях Суд

Постановляет двенадцатью голосами против пяти, что нарушения статьи 10 Конвенции не было.

Совершено на английском и французском языках и оглашено на открытом заседании во Дворце прав человека в Страсбурге 21 января 1999 года.

Люциус Вильдхабер - Председатель Суда;

Микеле де Сальвия - Секретарь Суда

 

Согласно пункту 2 статьи 45 Конвенции и пункту 2 правила 76 Регламента Суда, к этому решению прилагаются следующие особые мнения, которые не совпадают с позицией большинства.

a) особое мнение господина Вильдхабера;

b) особое мнение сэра Николаса Братца, к которому присоединился господин Розакис;

c) особое мнение господина Бонелло;

d) особое мнение господина Касадеваля.

 

Л.В.;

М. де С.

Особое мнение судьи Вильдхабера, которое не совпадает с позицией большинства

На мой взгляд, не было никакой “насущной общественной необходимости”, которая, исходя из обстоятельств этого дела, оправдала бы штраф, наложенный на заявителя. Принимая во внимание то, что заявитель произнес всего лишь два в меру оскорбительных слова, и это случилось во время мимолетной эмоциональной перепалки, с целью защиты позиции, верной с правовой точки зрения, в ситуации, в которой г н Яновский не был прямо заинтересован, наложение на него штрафа для “охраны порядка” не было наказанием, “необходимым в демократическом обществе”.

Особое мнение судьи сэра Николаса Братца, которое не совпадает с позицией большинства и к которому присоединился судья Розакис

Жаль, что я не могу согласиться с большинством судей в том, что нарушения статьи 10 Конвенции в данном деле не было.

Обосновывая свой вывод, большинство уделило основное внимание критерию оценки, который может быть дан национальным судам: их позиция основывается на том, что, посчитав слова, которыми заявитель обозвал муниципальных стражей порядка (“чокнутые” и “глупцы”), оскорбительными на основе статьи 236 Уголовного кодекса, признав заявителя виновными и осудив его за нарушение этого положения, Сераздский воеводский суд не вышел за рамки свободы усмотрения, а значит, осуждение заявителя, в соответствии с пунктом 2 статьи 10, было оправданным.

На мой взгляд, такой подход к рассмотрению вопросов, касающихся статьи 10, является чересчур узким. Мне кажется, что истинная проблема данного дела заключается в чрезвычайно широких и безоговорочных формулировках самой статьи 236. В соответствии с этой статьей, любое лицо, которое оскорбляет государственного служащего во время выполнения последним своих служебных обязанностей, совершает, таким образом, преступление, которое карается лишением свободы. Насколько я понимаю, данная статья не оставляет национальному суду другого выбора, кроме как осудить обвиняемого, если будет установлено, что оскорбления были адресованы государственным служащим в момент выполнения ими служебных обязанностей. В частности, создается впечатление, что суд ни обязан, ни свободен в рассмотрении обстоятельств, в которых были произнесены оскорбительные слова, или выяснении, было ли их употребление оправдано или спровоцировано поведением государственного служащего и препятствовало ли это каким либо образом выполнению им служебных обязанностей. С этой точки зрения следует обратить внимание на аргумент Правительства о том, что при определении применимости к совершенному преступлению статьи 236 “не имеет значения или смысла в том, прав или неправ был государственный служащий по сути, совершая конкретное действие в рамках служебных обязанностей… достаточно лишь доказать, что государственному служащему было нанесено оскорбление в тот момент, когда он выполнял свои служебные обязанности”. Это значительно отличается от тех положений австрийского права, которые Суд рассмотрел в деле “Обершлик против Австрии” (№ 2), решение от 1 июля 1997 года, Reports of Judgment and Decisions 1997 IV. Эти положения предусматривают защиту лица, которое словесно оскорбляет другое лицо, если эти оскорбления были спровоцированы и были следствием его справедливого негодования.

С некоторыми колебаниями я готов согласиться с тем, что применение статьи к заявителю в этом деле служило законной цели (согласно пункту 2 статьи 10), а именно — “охране порядка”, даже при отсутствии доказательств того, что употребление двух слов спровоцировало или могло спровоцировать его нарушение. С другой стороны, не могу согласиться с аргументом Правительства, что привлечение заявителя к судебной ответственности служило дальнейшей законной цели “защиты… прав других”: этот аргумент целиком противоречит решению воеводского суда, в котором отмечалось, что статья 236 предназначается не для защиты достоинства личности государственных служащих, а для обеспечения беспрепятственного выполнения ими служебных обязанностей.

Более того, я совершенно не согласен с тем, что применение данного положения в этом деле было необходимо в демократическом обществе для достижения законной цели: я считаю, что применение статьи 236 для привлечения заявителя к судебной ответственности, для осуждения и наложения на него штрафа не соответствовало ни насущной общественной необходимости, ни какой либо законной цели.

Я прихожу к такому выводу, опираясь, в частности, на такие факты дела.

1. Существуют четкие доказательства того, что два оскорбительных слова были произнесены во время инцидента, который являлся, как правильно отметила Комиссия, “эмоциональной перепалкой” между заявителем и муниципальными стражами порядка. Очевидно, что эта перепалка была спровоцирована и тем, что заявитель расценил как злоупотребление властью действия стражей порядка, которые требовали от владельцев прилавков переместиться на расположенную рядом базарную площадь. Хотя Правительство и отрицало, что действия муниципальных стражей порядка были незаконными, тем не менее, как признал воеводский суд, заявитель, бесспорно, правильно заметил, что муниципальный совет не издал ни одного постановления, которое бы запрещало продажу товаров на улицах, и что такого рода информация не была публично распространена в то время, и в том городе, о котором идет речь. Исходя из этих обстоятельств, осуществление заявителем своего права на свободу выражения взглядов и возражения муниципальным стражам порядка были полностью оправданы. Тот факт, что при этом он употребил два оскорбительных слова, которые, очевидно, отражали его разочарование действиями стражей, не мог, на мой взгляд, оправдать привлечение заявителя к судебной ответственности. Как правильно отметило большинство членов Комиссии, даже если слова заявителя нельзя считать общепринятой критикой, употребление их не было умышленным и беспричинным выпадом против стражей порядка.

2. Большинство судей настаивает на том факте, что высказывания заявителя не были частью публичной дискуссии о предметах общественного интереса. Я не разделяю этого мнения. Несмотря на то, что дискуссия действительно касалась только заявителя и муниципальных стражей порядка и что предмет дискуссии, возможно, не имел большого значения, то, чего она касалась, заявитель воспринял как злоупотребление властью или превышение полномочий со стороны государственных служащих. С такой точки зрения, это, безусловно, представляет тот предмет общественного интереса, который заслуживал защиты по статье 10.

3. Нет ни одного основания утверждать, что употребление двух оскорбительных слов было каким либо образом рассчитано на то, чтобы вызвать нарушение общественного порядка или помешать стражам порядка выполнять свои обязанности, которые они считали правильными. Их конфронтация с заявителем, возможно, стала препятствием и вызвала у стражей неловкость перед общественностью. Однако воеводский суд четко указал, что заявитель невиновен в “совершении хулиганства”, и решение этого суда не дает оснований говорить, что употребление указанных слов каким либо образом отразилось на выполнении стражами порядка своих служебных обязанностей.

4. Безусловно, штраф, наложенный на заявителя, был значительным. Правительство утверждает, что размер штрафа умеренный, хотя, с другой стороны, признает, что он приблизительно равен сумме месячного пособия по безработице, а это, на мой взгляд, несоразмерное наказание за совершенное заявителем правонарушение.

На мой взгляд, применение в обстоятельствах этого дела нечетких положений статьи 236 Уголовного кодекса с целью привлечения заявителя к судебной ответственности, осуждение и наложение на него штрафа, составило неоправданное вмешательство в права заявителя, гарантированные статьей 10 Конвенции.

Особое мнение судьи Бонелло, которое не совпадает с позицией большинства

К сожалению, не могу согласиться с мнением большинства.

В этом деле было приведено достаточно доказательств того, что муниципальные стражи порядка Здунской Воли превысили свои полномочия, выгнав уличных торговцев с площади, на которой постановлением муниципального совета не было запрещено продавать товары. Заявитель высказал стражам свой протест против злоупотребления ими властью. При этом он употребил слова, которые обоснованно можно считать оскорбительными.

В данном моменте я вижу противостояние двух крайностей: с одной стороны, стражи порядка, которые вышли за рамки своих полномочий; с другой — заявитель, который вышел за рамки разумной критики.

Суд согласился с тем, что привлечение заявителя к уголовной ответственности и последующее признание его виновным в нанесении оскорбления государственному служащему (согласно формулировке статьи 236 Уголовного кодекса Польши) является вмешательством в его право на свободу выражения мнений. Данная статья предоставляет особую защиту государственным служащим во время выполнения ими служебных обязанностей. Вмешательство в осуществление этого права, конечно, было бы оправданным, в соответствии с пунктом 2 статьи 10, если бы оно было установлено законом и была доказана его необходимость в демократическом обществе.

Основными критериями установления необходимости вмешательства в свободу выражения взглядов в демократическом обществе является выяснение, соответствует ли вмешательство насущной общественной необходимости и законной цели, которую ставят перед собой органы власти.

Я не вижу никакой общественной необходимости в осуждении тех, кто старается препятствовать злоупотреблениям, даже не сдерживаясь в выражении своего осуждения. Государство имеет большую потребность в смирении тех, кто узурпирует власть, нежели тех, кто протестует против такой узурпации. В данном случае я признаю единственную явно насущную общественную необходимость: необходимость обуздать незаконное превышение полномочий. Я не вижу никаких проблем в существовании правового режима, который предоставляет особенную защиту государственным служащим во время выполнения ими своих служебных обязанностей. С другой стороны, у меня есть сомнения, касающиеся этой хваленой защиты государственных служащих при злоупотреблении ими своими полномочиями.

На мой взгляд, в данном деле Суд был призван определить равновесие между нарушением закона, которое совершили стражи порядка, и нарушением закона, которое было совершено возмущенным правдолюбцем. Необходимо было выяснить критерий надлежащего равновесия между защитой тех, кто злоупотреблял мотивом соблюдения гражданского порядка, и защитой тех, кто, выходя за рамки общепринятой лексики, оскорблял их в связи с этим злоупотреблением.

Муниципальные стражи порядка, превышая свои законные полномочия, прямо отступили от принципа верховенства права. Занимая позицию вне закона, они ссылаются на защиту с его стороны. Муниципальные стражи порядка поставили себя вне закона раньше и их положение было более незаконным, нежели позиция заявителя. Одобряя наказание господина Яновского, Суд дает понять, что, по его мнению, словесная несдержанность возмущенного лица заслуживает большего осуждения, нежели нарушение принципа верховенства права теми, кто должен его охранять.

Интересно, что признал бы Суд в том случае, если бы заявитель нанес оскорбление муниципальным стражам, случайно став свидетелем истязания третьего лица? Сказал бы тогда Суд, что стражи были при исполнении своих служебных обязанностей и, таким образом, имеют право на особую защиту? Истязание отличается от какого либо иного злоупотребление служебным положением не сутью, а лишь степенью.

Я спрашиваю, необходимо ли в демократическом обществе оставлять “зонтик” закона над государственными служащими при превышении ими служебных полномочий? В ответе у меня сомнений нет. Создается впечатление, что польское прецедентное право, касающееся статьи 236 Уголовного кодекса, предоставляет одинаковую защиту государственным служащим при выполнении ими своих служебных обязанностей и государственным служащим, которые злоупотребляют своими полномочиями. Если это действительно так, то подобный путь не ведет к справедливости. Я считаю, что режим, в котором словесная несдержанность лица карается строже, чем противоправные действия государственных служащих, переворачивает шкалу ценностей.

Я целиком и полностью поддерживаю необходимость обеспечения государственной власти и укрепление полномочий ее представителей. Однако в условиях демократии власть не дается небом; она рождается в консенсусе, воспитывается в признании и осуществляется в согласии. Уважение к власти заслуживается; вряд ли можно этого достичь, игнорируя закон. Уважение к власти может оказаться очень малым, если ее требования основываются на высокомерии и злоупотреблениях.

Особое мнение судьи Касадеваля, которое не совпадает с позицией большинства

1. Большинство судей Большой палаты пришли к выводу, что нарушение в данном деле отсутствует. Жаль, но я не могу с этим согласиться.

2. Конечно, данное дело не очень сложное. Однако контекст, в котором представлен инцидент, и решение первой инстанции от 29 апреля 1993 года, которым суд Здунской Воли приговорил заявителя на восемь месяцев тюрьмы за хулиганство с отсрочкой на 2 года исполнения наказания и наложил штраф (решение частично отменено 29 августа 1993 года постановлением воеводского суда), сильно взволновал меня.

3. На мой взгляд, Суд должен был внимательнее оценить факты, приняв во внимание спонтанную реакцию заявителя на самовольное и неоправданное вмешательство муниципальных стражей порядка, тот факт, что он был справедлив с правовой точки зрения, и характер слов, адресованных государственным служащим во время инцидента. Я не одобряю таких слов, как “чокнутые” и “глупцы”, но, как и большинство членов Комиссии, считаю, что заявитель, если обратить внимание на конкретные обстоятельства дела, в случае с муниципальными стражами порядка не вышел за рамки разумной критики. Как лица, ответственные за поддержание общественного порядка, стражи обязаны были действовать в соответствии с законом.

4. Аргумент Правительства, касающийся объективного характера преступления, как указано в статье 236 Уголовного кодекса Польши (который относит его к категории преступлений средней тяжести, неприемлем. Для того, утверждает Правительство, чтобы установить, было ли совершено такое преступление, как нанесение оскорбление, “не имеет значения… прав или не прав государственный служащий по сути, приступая к уверенным действиям в рамках своих служебных обязанностей”. В деле Обершлика, касающегося употребления журналистом слова “идиот” по отношению к политику в статье, опубликованной в журнале “Форум”, австрийский суд признал, что, поскольку слово было оскорбительным, сам факт его употребления был достаточным для оправдания осуждения. Европейский суд не согласился с этим, и заметил:

“В связи с этим [Суд] отметил, что обжалованные судебные решение следует рассматривать, учитывая обстоятельства дела в целом, включая и статью заявителя и обстоятельства, в которых она была написана”.

Точно такой же анализ необходим и в этом деле, а именно — оценка высказываний господина Яновского в условиях и обстоятельствах инцидента с муниципальными стражами порядка.

5. Никто не возражал, что осуждение заявителя было вмешательством в его права на свободу выражения мнений. Таким образом, поскольку господин Яновский впоследствии был осужден за нанесение оскорбления государственным служащим — преступление, предусмотренное в Уголовном кодексе — это вмешательство было “установлено законом” и его целью была охрана порядка или защита прав других, но остается выяснить, было ли оно необходимым в демократическом обществе.

Как отмечено в пункте 33 решения Суда, чтобы успешно выполнять свои обязанности государственные служащие, для сохранения надлежащего порядка, должны пользоваться доверием граждан, а значит, в момент выполнения служебных обязанностей им необходима защита от оскорбительных и прикрытых словесных нападок. В целом все верно. Но от этих государственных служащих требуется ждать — как минимум, действий, соответствующих закону. А своеволие защищать нельзя.

6. Решениями Суда, связанным со статьей 10, по делам Хендисайда, Лингенса и Вога заложены основные принципы выяснения критерия необходимости, на которые Суд ссылается в пункте 30 этого решения: прилагательное “необходимый”, которое предусматривает наличие “насущной общественной необходимости”, свобода усмотрения в выяснении наличия такой потребности, соответствие вмешательства законной цели и выяснение соответствующих и достаточных оснований.

7. Можно ли говорить, что осуждение заявителя в этом деле в связи с случайной перепалкой с муниципальными стражами порядка (когда с материально правовой точки зрения он был прав в отношении предмета спора, не обращая внимания на факт употребления нескольких неуместных слов) было “насущной общественной необходимостью” в контексте прецедентного права Суда? Я так не думаю.

Таким образом, на мой взгляд, была нарушена статья 10 Конвенции.