Свобода вероисповедания

Одна из “горячих точек” современного российского права — проблема свободы вероисповедания и отношения государства к различным религиозным объединениям. Здесь расхождения между российским законодательством и судебной практикой, с одной стороны, и положениями Европейской конвенции по защите прав человека, с другой, выступают особенно наглядно. Об этом свидетельствуют как неутихающие дискуссии вокруг нового Федерального закона “О свободе совести и религиозных объединениях”, так и конфликты вокруг принимаемых административных решений по конкретным случаям, а также пока еще немногочисленные судебные процессы.

После ратификации Россией Европейской конвенции по защите прав человека ее положения превратились для нас в нормы прямого действия. Поэтому публикуемые ниже материалы о практике разрешения аналогичных споров в различных странах-членах Совета Европы и в Европейском суде по правам человека представляют для нас не только теоретический, но и вполне практический интерес. Наряду с этими примерами мы приводим выдержки из решения по аналогичному делу, принятого одним из российских судей и делающего честь нашей юриспруденции.

Право на свободу религии защищается во всех международных и региональных договорах о гражданских и политических правах и — можно смело утверждать — в конституциях подавляющего большинства стран мира. Но, как свидетельствуют представляемые последние 12 лет ежегодные отчеты Специального докладчика Комиссии ООН по правам человека, случаи нетерпимости, дискриминации и насилия в отношении отдельных людей и целых сообществ из-за их религиозных убеждений по-прежнему продолжают терзать мир. А эти отчеты показывают лишь вершину айсберга!

В отчете за 1997 г. нынешний Специальный докладчик профессор Абдельфаттах Амор (Тунис) выделил шесть основных категорий нарушений прав, с которыми ему пришлось столкнуться:

- нарушения принципа недопущения дискриминации по признаку религиозных убеждений;

- нарушения принципа религиозной терпимости, отражающие озабоченность религиозным экстремизмом;

- нарушения свободы мысли, свободы совести и религии, включая тюремное заключение для лиц, отказывающихся от несения военной службы по моральным или религиозным соображениям; официальные кампании с целью принудить верующих к отказу от их религиозных убеждений или нарушение свободы перемены религиозных убеждений;

- нарушения права открыто проявлять и исповедовать религиозные убеждения, включая жесткий контроль властей за религиозной деятельностью, ограничения или даже запреты на публичные проявления религиозных убеждений или на их проявления на военной службе, а также запрещение прозелитизма;

- нарушения свободы распоряжаться имуществом религиозных общин и организаций и свободы совершать религиозные обряды;

- нарушения права на жизнь, физическое благополучие и здоровье священнослужителей и верующих.

До недавнего времени для борьбы с подобными нарушениями к международной правовой защите прибегали не часто. Однако в последние годы международные органы и судебные учреждения рассматривают все больше дел, причем все более сложных, связанных со свободой религии. Это подтверждает и публикуемая ниже статья о недавних судебных прецедентах в рамках права Европейской конвенции о защите прав человека. Таким образом, иногда — пока еще слишком редко, но все же чаще, чем раньше, — неправосудие удается исправлять с помощью международных средств защиты.

С проблемой свободы религии все чаще сталкиваются и национальные судебные органы, особенно в “новых демократиях”. Как показывает статья по материалам одной из таких стран — Венгрии (Балаш Шанда), основной предмет судебных дел, связанных с нарушением свободы вероисповедания, по-прежнему составляют отношения между традиционными церквями и государством, роль государства по отношению к религиозным меньшинствам, роль религиозных объединений в образовании и социальном обеспечении, религиозная терпимость в вооруженных силах. Можно надеяться, что национальные и международные судебные органы будут находить все больше возможностей содействовать сокращению числа нарушений свободы религии в современном мире.

Борислав Петранов, юрисконсульт “INTERIGHTS” по Восточной и Центральной Европе.

СВОБОДА ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ
В ПРАВЕ ЕКПЧ:
ТЕНДЕНЦИИ В СУДЕБНОЙ ПРАКТИКЕ

Борислав Петранов

До последнего времени споры, связанные с правом на свободу мысли, свободу совести и религии, гарантированным ст. 9 Европейской конвенции по защите прав человека (далее “Конвенции”)² , занимали лишь небольшое место в судебной практике органов Конвенции, а также в прецедентном праве Комитета по правам человека при ООН. Это тем более удивительно, что данное право, прежде всего свободу религии, многие считают историческим предшественником всех гражданских и политических прав.

Одни считают причиной небольшого числа жалоб в международные органы на предполагаемые нарушения свободы мысли, совести и религии “не проблематичность традиционного по своему характеру ”центрального ядра" данного- права человека". По мнению других, “легко показать, что ст. 9 используют не для защиты или расширения религиозной свободы, а для ее ограничения, особенно в отношении религиозных меньшинств”. Один из авторов утверждает, что Европейский суд по правам человека не относится к праву на свободу совести достаточно серьезно и “не способен потребовать от правительств меньше ограничивать проявления религиозных убеждений и не сочетать подчеркнутое почтение к традиционным ”государственно-признанным" религиям с предубеждением против нетрадиционных религий".

В то время, когда звучала эта критика, Европейский суд по правам человека (далее “Суд”), усмотрел нарушение ст. 9 всего в одном единственном случае. Однако в последние годы число решений Суда по делам о свободе религии значительно возросло, а на рассмотрении Европейской комиссии по правам человека (далее “Комиссии”) находится ряд дел, решения по которым могут стать прецедентами.

Развитие ситуации, рассматриваемое в данной статье, связано с возможностью подачи жалобы, а также с решением вопросов прозелитизма, защиты собственности религиозных организаций и, косвенно, отказа от военной службы по моральным или религиозным соображениям.

Кто может подать ходатайство?

Несколько направленных в последнее время в Комиссию ходатайств содержали жалобы религиозных объединений на отказ в предоставлении им статуса юридического лица, не позволявший этим объединениям эффективно исполнять их религиозные функции. При рассмотрении некоторых из этих дел Комиссии пришлось столкнуться с предварительными возражениями правительств: те утверждали, что религиозное объединение, не являясь в соответствии с национальным законодательством юридическим лицом, не имеет права обращаться в Комиссию.

Раньше в своих решениях-прецедентах Комиссия утверждала, что церкви как юридические лица не могут осуществлять права в рамках ст. 9. Позднее она изменила свою судебную практику и в явном виде постановила, что “церковь или объединение, преследующее религиозные или философские цели, может обладать правами и осуществлять права, перечисленные в ст. 9", и что неправительственные организации, которые правомочны направлять ходатайства в соответствии со статьей 25 Конвенции, ”включают также религиозные ассоциации, не обладающие статусом юридического лица".

Прозелитизм

Поскольку Греция — единственная страна-член Совета Европы, в которой по закону, принятому в период военной диктатуры в конце тридцатых годов, прозелитизм рассматривается как преступление, — право Конвенции по этому вопросу целиком основывается на прецедентах, связанных с Грецией.

В своем основополагающем решении по делу “Коккинакис против Греции” Суд провел различие между “надлежащим” и “ненадлежащим” прозелитизмом. Греческие суды лишь воспроизводили формулировку закона, не определяя, в чем же состоял “ненадлежащий характер” средств, с помощью которых обвиняемый убеждал свой “объект”. Суд посчитал, что наказание за прозелитизм, который не был признан “ненадлежащим”, является нарушением ст. 9.

После решения по делу Коккинакиса греческая практика уголовного преследования за “прозелитизм” вновь была оспорена при рассмотрении несколько дел из Греции. В этих делах повторялись аргументы, содержавшиеся в особых мнениях по делу Коккинакиса: греческий закон, считающий прозелитизм уголовным преступлением, противоречит ст. 7 Конвенции, требующей, чтобы текст закона четкого определял правонарушение.

Совсем недавно в деле Лариссис против Греции Суд счел приемлемым наказание офицера за прозелитизм в отношении его подчиненных. Поскольку иерархические военные структуры могут помешать подчиненному прекратить разговор, начатый начальником, что создает возможность навязывания, — специальные меры по защите прав подчиненного могут быть оправданы. В решении Суда большое значение придавалось тому факту, что принятые меры были не слишком суровы и носили скорее профилактический, чем карательный характер. Оно также указывало, что “принимая во внимание обстоятельства дела, принятые меры не были чрезмерными”. В этом же решении Суд пришел к выводу, что наказание за прозелитизм среди гражданских лиц противоречит Конвенции.

Даже в 1998 г., несмотря на постоянное наличие особых мнений, большинство членов Суда были по-прежнему не готовы согласиться с тем, что проблема заключается в самом законе, а не в его применении к конкретным делам. В результате, по словам судьи Репика, выразившего особое мнение по делу Лариссиса, “Верующий, который пытается распространять свои религиозные взгляды, никогда не может быть уверен, является его поведение законным или нет. Закон не является достаточно точным, и поэтому его действие не может быть достаточно предсказуемым. Он не может гарантировать юридическую определенность или равное отношение, а также не может обеспечить защиту против произвольных действий властей, ответственных за его применение”.

Места богослужения

В деле Манноссакис и другие против Греции истцы, Свидетели Иеговы, оспаривали приговор за “создание и использование места богослужения без разрешения министра образования и по делам религий”. Правительство доказывало, что уголовное преследование за неподчинение административным правилам в отношении открытия мест богослужения законно признанной религиозной конфессией необходимо для поддержания “общественного порядка”. Оно настаивало, что места, где открыто исповедуются идеи и доктрины “различных сект”, прибегающих к разнообразным “беззаконным и нечестным” средствам, необходимо контролировать для защиты прав и свобод тех, на кого влияют подобные “социально опасные” секты. Уже сам подобный язык рискует завести слишком далеко в определении и толковании понятия “законных целей”.

Суд не вынес решения о том, что закон, который ставит строительство и использование мест богослужения любой религиозной деноминации в зависимость от разрешения со стороны “признанных религиозных властей” и министерства образования и по делам религий, не может быть признан законом с точки зрения положения ст. 9 о том, что любые ограничивающие меры должны быть “установлены законом”. Однако такой аргумент был обоснован в параллельном мнении судьи Мартенса.

Суд, однако, признал, что приговор за снятие помещения без требуемого предварительного разрешение властей представляет собой нарушение свободы истца открыто исповедовать свою религию. Он посчитал, что такое нарушение не относится к числу “необходимых в демократическом обществе”, хотя в целом судебные прения были почти целиком посвящены законам и постановлениям и их применению.

Таким образом, хотя Суд и определил, что административные правила могут служить допустимой основой для ограничения религиозной свободы, он добавил, что “право на свободу религии, гарантированное Конвенцией, не позволяет государству [исполнительной власти] по своему усмотрению решать, какие религиозные верования или средства их выражения являются законными”. Суд нашел также, что требование предварительного разрешения отвечает ст. 9 Конвенции только в той мере, в какой оно позволяет министерству убедиться в том, что соблюдены определяемые правилами формальные условия. Сходные аргументы использовались в параллельном мнении судьи Мартенса о том, что закон сам по себе несовместим с Конвенцией и поэтому вмешательство не было “установлено законом”.

В очень похожем деле “Пентидис и другие против Греции” истцы также были осуждены греческим судом с той лишь разницей, что они подали ходатайство о разрешении в министерство лишь тогда, когда слушания в Страсбурге уже шли полным ходом. В связи с получением разрешения истцами Суд прервал разбирательство этого дела.

Образование в согласии с религиозными и философскими убеждениями родителей

В двух аналогичных делах греческих Свидетелей Иеговы истцы объясняли, что пацифизм является одним из фундаментальных положений их религии, и это запрещает любые действия, даже косвенно связанные с войной или насилием. Это является одной из причин, по которым Свидетели Иеговы отказываются принимать участие в любых событиях, имеющих военный оттенок. В одном из этих дел, деле Валсамиса, двенадцатилетний ученик отказался принимать участие в школьном параде, который должен был последовать за официальной (православной) Литургией в тот же день, что и военный парад, и проходить перед гражданскими, церковными и военными властями. Ученик подвергся временному исключению из школы. На Суде было заявлено о том, что, по мнению родителей, это событие было “насыщено символикой, которая противоречила их глубинным религиозным и философским убеждениям”, и, таким образом, “учеников обязывали публично продемонстрировать своими действиями, что они придерживаются взглядов, противоречащих взглядам их родителей”.

Суд придал большее значение тому, что наказание имело временный характер и не требовало устранения ученика со школьной территории, чем заявлению истцов о том, что мера эта не носила воспитательный характер, а серьезно задевала их религиозные убеждения. Суд посчитал, что ни цель парада, ни его устройство не могли задеть пацифистских убеждений истцов до такой степени, чтобы вступить в противоречие с требованием Конвенции, согласно которому государство “должно уважать право родителей на образование и обучение их детей в соответствии с их религиозными и философскими убеждениями”.

В своем особом мнении двое судей заявили (с большим на то основанием), что значение имеет не то, мог ли парад задеть убеждения истцов, а то сделал ли он это. Они утверждали, что основой разбирательства должно было послужить восприятие истцами символики школьного парада и его религиозного и философского смысла, если для такого восприятия имелись, как в данном случае, какие-то разумные основания. Судьи, оставшиеся при особом мнении, также весьма обоснованно заявили, что в вопросе религиозных убеждений значение имеют не характер и продолжительность наказания, а то унижение, которое оно может вызвать и которое и должно приниматься во внимание в качестве существенного фактора в спорах, затрагивающих религиозные убеждения.

Свобода религии для государственных служащих

Вопреки единодушному мнению Комиссии, Суд в деле Калац против Турции постановил, что принудительная отставка военного судьи по причине его “незаконных фундаменталистских убеждений” не нарушила его свободы религии. Комиссия, напротив, нашла нарушение на том основании, что рассматриваемое вмешательство не было установлено законом в том смысле, в каком это понимается во втором параграфа ст. 9, и сочла, что соответствующие положения не обеспечили адекватной защиты против произвольных решений.

Суд, с другой стороны, принял во внимание утверждение правительства-ответчика, что “поведение” истца нарушало военную дисциплину и принцип секуляризма, хотя веских доказательств таких нарушений не было предъявлено. Без дальнейшего рассмотрения Суд решил, что принудительная отставка была вызвана не религиозными убеждениями и верованиями истца и не тем, что он выполнял свои религиозные обязанности, а его “поведением и отношением”. Таким образом, Суд не только не прибегнул к проверке, которой требует ст. 9 (п. 2), но даже добавил еще одну оговорку к тем, что уже содержатся в ст. 9, а именно “...осуществляя свою свободу открыто исповедовать религию, человек может столкнуться с необходимостью считаться со спецификой своего положения”.

Церковная собственность

В деле Святые монастыри против Греции истцы предъявили жалобу на нарушение их прав, предусмотренных ст. 9 и 11 Конвенции, на основании того факта, что оспариваемый ими закон лишал их средств, без которых они не могли преследовать свои религиозные цели “путем сохранения сокровищ христианства”, а также мешал “выполнять их аскетическую миссию”. Суд отверг жалобу истцов на том основании, что соответствующие предписания закона в отношении сельскохозяйственных угодий и лесов “...ни в коей мере не касаются объектов, предназначенных для осуществления богослужения, и следовательно не нарушают права на свободу религии”.

Более подробное заявление, доказывающее, что использование соответствующего имущества было необходимо для поддержания религиозной деятельности монастырей-истцов, могло бы, возможно, привести к другому решению по делу. Такая аргументация представлена в деле, которое находится сейчас на рассмотрении Комиссии. Институт-истец утверждает, что “...лишившись своих жизненных ресурсов, он будет не в силах обеспечивать ни продолжение своей религиозной службы, ни выживание церкви”. В этом деле, однако, в числе истцов выступал не только сам религиозный институт, но и ряд индивидуальных священников и прихожан, заявляющих, что, если церковь прекратит работу, а институт окажется неспособен обеспечивать услуги религиозного характера, их права, гарантируемые ст. 9, будут нарушены в части, предусматривающей право на религиозное богослужение.

Отказ от военной службы по моральным или религиозным соображениям

До сих пор на судебных разбирательствах в Страсбурге не обнаруживалось сочувствия к отказу от военной службы по моральным или религиозным соображениям. Судя по всему, Комиссия, подобно Комитету по правам человека при Международной комиссии по защите гражданских и политических свобод, считает, что каждое государство должно само решать, как ему поступать в подобных случаях. Комиссия толкует ст. 9 в том смысле, что она не дает истцам права “отказываться подчиняться законодательству (налоговому закону), действие которого предусмотрено Конвенцией и который, с точки зрения свободы совести, применяется нейтральным и общим для всех образом.” Однако те, кто отказывается от военной службы по моральным или религиозным соображениям, обычно составляют меньшинство, и отказ их направлен в первую очередь именно на “общее и нейтральное” применение юридических положений.

В отношении отказа от военной службы по моральным или религиозным соображениям Комиссия постановила, что “выбор признания или непризнания отказа от военной службы по моральным или религиозным соображениям остается за высокими договаривающимися сторонами.” Такое “положение” об особых полномочиях государств-сторон, которое Комиссия усматривает в определенных статьях Европейской конвенции о защите прав человека, служит для Комиссии основанием не принимать к рассмотрению жалобы, в которых утверждается, что право на отказ от службы в армии по моральным или религиозным соображениям подразумевается ст. 9 Конвенции. Однако законность подобной увязки вызывает сомнения как в историческом, так и в системном плане и подвергается широкой критике.

Комиссия изъявила готовность рассматривать заявления о дискриминации в связи с условиями прохождения альтернативной службы, хотя подход ее к этому вопросу носит отчетливо ограничительный характер. В решении по двум делам против Финляндии, увеличившей срок альтернативной службы вдвое по сравнению со сроком службы в армии, Комиссия постановила, что такая мера не является нарушением Конвенции.

Однако в последнее время был рассмотрен ряд дел, где речь шла о различных последствиях отказа от военной службы по религиозным или моральным соображениям. Они включали дело, где истец был лишен доступа к свободной профессии из-за приговора за отказ от военной службы по религиозным соображениям; заключение, что обращение, которому подвергся отказник от военной службы по религиозным соображениям, противоречит гарантиям против незаконного задержания; и констатации о незаконном задержании лиц, которые имели право на получение статуса отказника от военной службы по моральным или религиозным соображением, но вместо этого были подвергнуты преследованиям, и приговорены к тюремному заключению.

В деле Ранинен против Финляндии Суд указал, что особый случай задержания призывника, отказывающегося и от военной, и от альтернативной службы, с учетом фактов дела не является “законным” в соответствии со ст 5 (п.1). Но было добавлено, что содержание задержанного в наручниках не являлось нарушением ст. 3 ЕКПЧ, запрещающей бесчеловечное и унизительное обращение.

В деле Цирлис и Кулумпас против Греции Суд заключил, что задержание проповедников Свидетелей Иеговы, последовавшее за отказом освободить их от военной службы, явилось незаконным. Он посчитал, что жалобы истцов были основаны на факте их задержания до принятия административного решения по поводу освобождения от службы. Уже посчитав их задержание произвольным в соответствии со ст. 5 (п. 1), Суд решил, что изучение “тех же фактов в свете ст. 9, как самой по себе, так и вкупе со ст. 14 Конвенции, не является необходимым.” Таким образом, Суд, похоже, проигнорировал доводы истцов о том, что задержание лишило их возможности осуществлять свои обязанности религиозных проповедников, а также их жалобу на то, что проповедники Православной церкви, напротив, получили освобождение без всяких трудностей и отсрочек.

Совсем недавно было признано приемлемым для рассмотрения дело Яковос Флимменос против Греции, так как оно поднимало “серьезные фактические и правовые вопросы такой сложности, что их решение должно зависеть от изучения конкретных обстоятельств дела по существу.” Истец, Свидетель Иеговы, был осужден за неподчинение приказу, отказавшись вступить в армию, и был приговорен к тюремному заключению. Позднее его не приняли на службу бухгалтером, сославшись на соответствующий закон, согласно которому эта профессия закрыта для лиц, приговаривавшихся к наказанию за фелонию.

Истец заявил, что отказ в праве работать бухгалтером был очевидно чрезмерной мерой, так как не были приняты во внимание характер и мотивы правонарушения. Он утверждал, что была также нарушена ст. 14 Конвенции, поскольку его осуждение было непосредственно связано с его религиозными верованиями. Правительство возражало, что Коллегия отказал истцу в назначении на должность не из-за его религиозных верований, а из-за того, что он совершил уголовное преступление. Разбираться же в характере преступления не входило в компетенцию комиссии.

Выводы

Право на свободу религии, убеждений и мысли, безусловно, станет в ближайшие годы быстро расширяющейся сферой судопроизводства в рамках Европейской конвенции. Конвенция и Протокол 11 к ней сейчас ратифицированы всеми 40 членами Совета Европы, включая Россию, которая ратифицировала его 5 мая 1998 г. Вероятно, характер церковно-государственных отношений и подход к религиозным меньшинствам во многих странах, подписавших в последнее время Конвенцию, станут для судебных органов в Страсбурге источником значительного роста числа дел, подобных описанным выше.

Наш обзор показывает, что прецедентное право Конвенции пока еще содержит в себе ряд противоречий. Можно надеяться, что рост числа дел в новом Суде поможет развитию сильного и последовательного судопроизводства в отношении права на свободу религии или убеждений, что принесет пользу как в Европе, так и за ее пределами.

Содержание